Николай Еленин

Николай Еленин

Новый Монтень № 23 (551) от 11 августа 2021 года

Лишний

В жаркий, не по-весеннему апрельский полдень в приёмном отделении городской больницы скопилось много народа. В большинстве своём это были студенты-медики, сдавшие несколько часов назад экспресс тесты на COVID-19 и теперь с нетерпением ожидающие свои результаты. Они были в белых халатах и защитных масках на лицах. Студенты гурьбой стояли в конце коридора и тихо рассказывали друг другу разные страшилки про коронавирус. Рядом с ними на каталке неподвижно лежал пожилой пациент, которого доставили сюда ещё ранним утром. Человека нашли недвижимым, без документов, посредине аллеи парка. Он был в спортивном костюме, лежащим вниз головой и в бессознательном состоянии.  Что с ним, никто толком не знал.  Его привезли в больницу на скорой, которую вызвали по телефону прохожие, шедшие рано утром на работу через парк.

 

– Тише, не галдите так громко, может у человека инфаркт, – попытался успокоить своих товарищей молодой человек в очках.

– Если бы у него был инфаркт, то он уже давно был бы в реанимации! – возразила ему молодая девица.

– Ты хотела сказать не в реанимации, а в морге? – глупо захихикал её сосед слева. – Столько времени с инфарктом не живут!

– Я сюда пришла раньше вас всех и видела, как у него врачи брали из вены кровь на анализы, а ещё ему срочно сделали кардиограмму работы сердца и томографию головного мозга. Теперь они совещаются, одним словом, решают, что с ним делать дальше.

– Что бы они ни решили, но ему всё равно хана! – резко возразил ей тот же молодой человек.

– Почему ты так решил? – повернувшись к нему, спросила она.

– В реанимации всё равно свободных коек нет! Я слышал, как кричал в трубку заведующий реанимационным отделением, чтоб ему никого из больных больше не присылали, лишних ИВЛ у него всё равно нет! Он так и сказал: – он лишний!

Все замолчали, с содроганием поглядывая в сторону лежащего на каталке больного. На их глазах умирал человек, и помочь ему они были не в силах. Девушка, не слушая своих товарищей, всё же подошла к больному, чтобы убедиться, живой ли он вообще. Ей показалось, что больной что-то шепчет, она из любопытства приблизилась вплотную к нему, осторожно, платочком провела по его мокрому лбу, аккуратно вытерев выступившую испарину. В этот миг глаза у больного приоткрылись, и ей почудилось, что всего на минутку на лице у него мелькнула снисходительная улыбка, нервно зашевелились губы, пытаясь что-то внятное  произнести. Она наклонилась над ним и еле услышала шепот его уст:

– Где я впервые в жизни услышал это страшно-магическое слово – лишний… – мучительно прошептал он, беспомощно лёжа на каталке, в приёмном покое.

«Значит, он не спал, не был, как они думали, в отключке! Он всё слышал!» – пронеслось у неё в голове.

– Вы не переживайте, вас обязательно возьмут в реанимацию! Я знаю, есть Бог на свете, и он вам поможет! – причитала девушка, пытаясь хоть как-то исправить свою оплошность. Но, он её уже не слышал, мысли уносили его в далёкое детство…

Почему-то ему показалось, что обязательно, именно сейчас, нужно вспомнить всё, и от того, вспомнит он или нет, зависела его жизнь, которая висела теперь на волоске. Как из тумана, обрывками, к нему стала возвращаться память. Он вспомнил, да, он отчётливо вспомнил, как в один из зимних вечеров ему, тогда ещё пятилетнему пацану, директор детского дома, Нина Никитична, рассказала о том, как он попал сюда.

«Это было в далёком 1937 году. В ту зиму стояли жуткие морозы, уже под вечер в дверь детского дома постучали. На пороге стояла молодая женщина, в руках держа свёрток из ситцевой ткани.

– Вот, возьмите его. Он только вчера родился! Я не могу его оставить у себя! У меня уже есть двое, этот… лишний… мы просто не сможем ещё один рот прокормить! В деревне у нас повальный голод!  – громко рыдая от безысходности, еле смогла произнести женщина.

– Да, не стойте на пороге, заходите в дом, не запускайте холод в комнаты! – сказала Нина Никитична и чуть ли ни силой затащила женщину в коридор.

– Поймите меня правильно, я просто так никого не могу принять, необходимо оформить документы. Это же человек, пусть маленький, но человек!

– Нет никаких документов! Я родила его вчера, семимесячным, никто и не знает о его появлении на свет, разве только повитуха, которая приняла у меня роды! – горько плакала женщина.

Зависла минута молчания.

– Покажите его… – попросила директриса.

Женщина положила свёрток на скамью в прихожей и быстро развернула тряпьё. Из-под них показалось маленькое тельце с еле шевелящими ручками и ножками.

– Не смотрите, что мой Ванечка родился таким маленьким! Вот увидите, он ещё обгонит всех остальных! Он в нашу породу – Потаповых, а они все богатыри!

Так в детском доме появился мальчик Ваня Потапов из деревни Кусково…»

 

…Мужчина тяжело закряхтел, каталка заскрипела под тяжестью тела, он попытался повернуться лицом к девушке и открыть глаза, но не успел ничего ей сказать, затуманенное сознание вновь погрузило его в детство.

«А теперь он стоит возле взлётно-посадочной полосы, на дворе июль 1942. Военный грузовой самолет выруливает для разбега, двигатели самолёта набирают обороты, но  через минуту вновь затихают, а из кабины выпрыгивает уставший лётчик. Это у него уже четвёртый и последний рейс за сегодня. По взлётному полю, прямо навстречу самолёту, несётся небольшой грузовичок, рядом с водителем сидит офицер НКВД. Он сопровождает шесть деревянных ящиков с секретными документами, которые лежат в кузове грузовичка. Ему приказано любой ценой доставить их в Особый Отдел Армии, который неделю назад, ещё до подхода гитлеровцев к городу, перебазировался в ближайший тыл, за линию фронта. Документы нельзя ни сжечь, ни тем более оставить или спрятать – они ни в коем случае не должны попасть в руки врагов – таков приказ!

– Выгружай всё лишнее из самолёта, и срочно грузите мои ящики! – приказывает разъярённый офицер летчику. – Мы думали, что вырвемся из города на машине, в обход линии фронта, через рощу, но там нас обстреляли немецкие танки! – путано говорил офицер, описывая пилоту сложившуюся обстановку. – Через несколько минут здесь будут передовые части немцев! Они всю дорогу преследовали нас! Мы еле от них оторвались! – он говорил так быстро, что в его голосе отчётливо были слышны нотки полного ужаса. – Нужно как можно быстрее взлетать!

– Не могу! – закричал лётчик, пытаясь перекричать шум авиационных двигателей.

От этих слов у офицера чуть не подкосились ноги.

– Не могу взять на борт ваш груз! У меня самолёт забит весь под завязку!

– Выгружай всё лишнее, я приказываю! – заорал в бешенстве офицер.

– Выгружай сам, если сможешь! – зло ответил ему лётчик.

Офицер резко дёрнул за рукоять люка самолёта, она со скрипом открылась. На него из открытого люка смотрели, почти не мигая, двадцать пар детских испуганных глаз. Дети сидели верхом на таких же ящиках, какие были и в машине у офицера НКВД.

– Прикажешь сгрузить ящики, которые только что мне загрузили твои товарищи офицеры?! Они тоже, как и ты, вовремя не успели эвакуировать секретные документы. Им повезло, что самолёт в четвёртый раз вернулся сюда. Я еле упросил командира своей эскадрильи прилететь ещё раз на этот аэродром, но только за детдомовскими детьми, потому что сам вырос в этом детдоме, а тут они со своими ящиками! Небо полностью контролируется лётчиками люфтваффе, но я уговорил командира, что смогу долететь туда и обратно, так как хорошо знаю местность. Полпути летел на бреющем полёте, чуть ли не цепляя пузом верхушки сосен.

Лётчик зло выругался, глядя прямо в лицо офицера, хотел закрыть люк самолёта, но не успел, в его руку вцепился НКВДэшник.

– Я приказываю… слышишь, я приказываю! Выгружай детей! – чуть ли не захлёбываясь от лютой злости, орал офицер. – Если не выполнишь приказ, я тебя расстреляю! – выхватил из кобуры наган, приставил дуло к виску летчику.

– Стреляй, если такой смелый! Самолёт сам поведёшь или помочь?

– Я тебя сейчас не как офицер, а как человек прошу – загрузи ящики! – уговаривал его он.

– Да не офицер ты вовсе, и даже не человек! – вдруг вырвалось фраза у лётчика. – Час назад, когда солдаты НКВД грузили в самолёт свои ящики, так один уронили на землю, ветер от двигателей разнёс листки по всему лётному полю, мы полчаса их собирали, я даже несколько успел прочесть. Знаешь, что было в этом «секретном ящике»? В нём были собраны расстрельные списки и личные дела осуждённых! Вот тебе и вся «секретная документация»! – горестно произнёс летчик.

– Не тебе об этом рассуждать! В пыль растопчу! Сгною в лагере, как предателя Родины! – заорал на него офицер, брызгая слюной во все стороны. 

– Кишка тонка! – прохрипел лётчик и смачно плюнул ему под ноги.

– Мне без них никак нельзя возвращаться! Сразу же расстреляют! Прошу! Я тебя Богом прошу, загрузи ящики! – чуть ли не рыдал офицер.

– О Боге вспомнил?! А когда в 1920 году твои соратники ГПУшники расстреливали моего отца и мать, так они Бога не вспоминали!

Вдалеке, на самом краю неубранного ячменного поля, появилась полоска чёрного дыма.

– Алексей, давай быстрей что-нибудь решай! Вон видишь дым? Это нас окружают со всех сторон немецкие танки! – высунув голову из кабины самолёта, закричал молодой штурман.

– Ладно, нет времени с тобой политбеседу вести! Загружай ящики в хвост самолёта! – проскрипел сквозь зубы лётчик, а сам подошёл к открытому люку, потупив глаза в землю, произнёс.

– Нина Никитична, в связи со сложившейся обстановкой всех на борт взять не смогу!

– Не оправдывайся, Алёша, я всё слышала! Это не твоя вина, – тихо, чтобы её никто не услышал, произнесла женщина.

– Сколько не возьмёшь? – глядя прямо в глаза Алексею, спросила она.

Пряча свой взгляд, он тихо прошептал:

 

– На борт самолёта ещё загрузили дополнительно 6 ящиков, значит, по крайней мере… двоих придётся высадить... – мучительно рассуждал он. – Но я постараюсь всё же забрать всех детей, они лёгкие…

– Алексей, мы с таким грузом не то что не долетим до места, мы просто не взлетим, – отведя в сторону своего командира, озабоченно произнёс молодой штурман.

– Взлетим! Только вот придётся немного больше расстояния взять для разбега.

Он посмотрел в сторону лётной полосы.

– И не думай! Взлётная полоса прямо упирается в лес.

– А мы и не будем в него упираться! Нужно только ещё немного назад отъехать и обороты двигателя дать максимально высокими! Тогда взлетим, не дрейфь, парень, были и хуже у нас ситуации!

Закрывая люк самолета, офицер НКВД потянул ручку на себя, потом осмотрел ещё раз салон самолёта и, стараясь перекричать шум от двигателей, прокричал на ухо Нине Никитичне.

– Двоих нужно высадить, большой перегруз!

Директор детдома встала со своего места, посмотрела на ребят, как бы прощаясь с ними, остановила взгляд на маленькой девочке Маше, молча взяла её на руки и уже хотела выпрыгнуть с ней из самолёта.

– Нина Никитична, оставьте её, она хорошая, пусть она полетит, я останусь вместо неё, – дергая за подол платья, причитал Ванечка.

– Хорошо, Ваня – оставайся. Ты – настоящий мужик! – похвалила его директриса.

Она выпрыгнула с самолёта, а НКВДэшник, подталкивая Ивана к выходу, всё время твердил.

– Ты – лишний!

– Я вас прошу, нет, я вас просто умоляю, проследите за детьми, – прокричала она офицеру НКВД, а тот, даже не дослушав её слова, резко за ними захлопнул люк самолёта.

Они, взявшись за руки, отошли в сторону, чтобы не мешать. Тем временем самолёт начал плавно разворачиваться прямо по ржаному полю, сделав большой круг, остановился у самого начала взлётной полосы.

– Почему мы не летим с ними? – глядя на удаляющийся самолёт сквозь набегавшие на глаза слёзы спросил Ваня.

– Так надо, – тихо произнесла директриса.

Самолёт, как вкопанный, стоял на самом краю поля, где начиналась дорожка разбега, лётчик не спешил, выжидал момента, когда моторы наберут предельные обороты, чтобы потом ринуться по пыльной, грунтовой полосе с максимально допустимой скоростью. Лётчик смотрел на приборы и готов был вот-вот начать разбег, но вдруг он увидел, что на взлётной полосе  остались двое.

– Я не давал приказа, высаживать! – повернувшись к штурману, прокричал пилот. Штурман в ответ только пожал плечами.

Дым со стороны поля, исходящий от двигателей немецких танков, всё больше был виден и, как подтверждение, рядом с самолётом разорвалось несколько снарядов. Нужно срочно было взлетать, или иначе они все становились прекрасной мишенью для неприятеля.

– Взлетаем? – произнес штурман.

– Погоди, успеем! – уверенным тоном ответил командир.

– Беги к самолёту! Залазь на крыло! Я тебя впущу в кабину! – кричал Алексей, обращаясь к пацану, стоящему с директрисой у рулёжной дорожки.

– Беги быстрее к нам, шкет! – изо всех сил орал ему штурман.

Ваня посмотрел на Нину Никитичну, и слёзы полились из глаз.

– Беги, Потапов, беги! – подтолкнув его рукой в сторону самолета, прокричала директриса. – Беги, родной, может и успеешь!

Залезая в кабину самолёта, он всё же проболтался.

– А дядя с погонами сказал, что я лишний.

Пилот немного опешил, но, подумав, резко повернул голову к штурману и зло произнес.

– Ну и сволочь этот НКВДэшник! Это ещё неизвестно, кто здесь лишний! Всё, хватит, взлетаем! 

Сидя на коленях у штурмана, Иван всё время полета смотрел на командира, представляя себе, что именно таким и был его отец: сильный, бесстрашный, как этот лётчик. А когда пилот перед самой посадкой вывел самолёт из густых туч и перед ними открылось большое синее небо, Ваня от неожиданности ахнул.

– Что, нравится? Хочешь быть лётчиком?  – с улыбкой спросил у него пилот.

– Да, очень! – радостно ответил он. 

– Значит, так тому и быть! Как говорится, «нашего полку прибыло…»

– А кто-то ныл на аэродроме, словно девчонка, – подтрунивал   над ним штурман.

– Вот увидите, когда я немножко подрасту, тоже стану лётчиком! – гордо произнёс Ваня.

Оба пилота заулыбались, на сердце у них сразу же полегчало.

Приземлившись на аэродроме, пилот повернулся к штурману, с благодарностью похлопывая его по плечу, произнёс.

– Что бы кто ни говорил, а всё же хорошую работу мы с тобой сегодня сделали!

 

…Кто-то покатил каталку вдоль по коридору приёмного отделения, ближе к выходу. Больной от непривычной тряски легко застонал.

– Аккуратней, он ещё живой! – запричитала девушка на санитаров, толкающих качалку к выходу из отделения. 

– Не дрейфь, дочка, были и хуже у нас ситуации, – обращаясь к девушке, проскрипел больной, явно вспоминая слова, когда-то услышанные от лётчика.

– Подождите, не выкатывайте, я ещё раз переговорю с заведующим отделением, – умоляющим голосом просила санитаров девушка.

– Он кто тебе? – спросил санитар.

– Дедушка… – почти не соврала она.

– У тебя несколько минут, пока мы выйдем покурить.

 

…«Это у меня несколько минут, – пронеслось в голове больного, – но я ещё не всё вспомнил. Надо вспомнить, от этого много зависит… да, теперь вспомнил – это случилось, когда меня в первый год не приняли в военно-лётное училище. Начальник училища так и сказал: «Ты опоздал с подачей документов! Группы уже набраны – ты лишний!»

 

….– Очнитесь, я вас очень прошу! – стоя у изголовья больного, причитала девушка, – Я только от заведующего реанимационным отделением. Он сказал, что в больнице сейчас устанавливают ещё два новеньких аппарата ИВЛ, и он вас обязательно возьмёт!

– Спасибо тебе за всё, дочка! – с благодарностью глядя на неё, сказал больной.

 

P.S: Из Архивных документов:

1. Биологическая мать – Потапова В.Я. – расстреляна фашистами в ноябре 1942 года, вместе с группой партизан из села Кусково.

2. Нина Никитична (директор детского дома) – умерла от голода, в январе 1943, ещё до освобождения города от фашистов. Она до последнего вздоха делила свой паёк хлеба с детдомовцами, которых немцы совершенно не кормили.

3. Летчик Алексей (бывший детдомовец) – по прибытию на аэродром в тот же день был арестован по указанию летевшего с ним офицера НКВД. Решением военно-полевого суда, за саботаж и не подчинение приказам старшего по званию, разжалован в рядовые. Отправлен в штрафбат. Далее его судьба неизвестна.

4. Маленькая девочка Маша из детдома (летевшая последним эвакуационным рейсом) через 17 лет вышла замуж за лётчика-испытателя Ивана Алексеевича Потапова, родила ему двух сыновей и дочку.