* * *
Старик отчаливал, опершись на весло.
Фет (1853)
На склоне дюны грандиозной сидя,
мы не заметили, как лодка подошла.
Старик стоял в ней. Странная тревога
мной овладела, и владела дальше.
Уединенье наше он нарушил.
– Послушайте, вы не могли б поодаль
остановиться? Места много! – Тот не отвечал.
– Отчаливай, старик! – хотел я крикнуть громко,
но возглас не поддался языку: не вылетел.
– Что ж, мы уйдём, – Патрисии сказал я.
Старик стоял, опершись на весло,
и волны чуть плескались, ударяя в борт.
Заметно отойдя по вязкому песку,
я обернулся. Пустынен брег был.
И в море ни души, насколько глаз хватало.
Вдруг ветер дунул и принёс
из дали неведомой какой-то голос:
– Отчаливай… старик…
* * *
Ты ленилась вставать и ссылалась на то,
что суббота,
Что не топлено в доме, и ветер гудит за окном.
И звучала одна в твоём голосе бархатном нота,
И ей вторил послушно медлительный дом.
В память предков любезных окна гладили
ветви деревьев.
Пёс дремал у порога, соседями данный взаймы.
Жизни прошлой и пошлой обрывки, отрепья
Мы засыпали снегом свободной и чистой зимы.
Этот миг, эта пядь бытия нам подарены небом:
Мирный скрип половиц и пыланье поленьев
в печи.
Из колонки водой и пахучим коричневым хлебом
И ладонью на сердце мою старую боль залечи.
Лежащий в темноте
Лежащий в темноте не может быть наполнен
обрывками мечтаний, обломками споров.
Шум города далёк, и лишь ночной дрозд
повторяет простую мелодию предков.
Тело стало подобьём кораблика
и приближается к таинственному материку,
где живут великие имена Бог, истина, любовь.
Молчание не угнетает,
прозрачным веет от него и свежим,
и колышется дверь, называемая в просторечии смертью.
* * *
И всякий требовал участья
В его преемственности дней,
Как будто представленье счастья
С его балкона всем видней.
. . . . . . . . . . . . . . . .
Ведь человек, увы, не знает:
Он нищ и наг, он жизни крот.
Он к пище руку простирает
И разевает жадный рот.
Но если ты судьбой иною
От вечной жизни награждён,
Оставь попутчика немого
Под серым пепельным дождём.
Пусть рушится всё в ту же яму
Народов плоть, за валом вал.
Тебе не вылечить изъяна
Души, сражённой наповал.
* * *
Подстроив голос свой к сонету,
Пристроив к обществу зрачок,
Он никого не звал к ответу
И не искал в затеях прок, –
Зачем ему определенье
Теснины слов, усилий дня,
Коль экзистенции теченье
Влечёт добытое, храня?
И так узнает подоплёку
Державы страшных гигиен!
То не орлиный власти клёкот,
А визг дерущихся гиен.
* * *
А потом за стальными жнецами
Жадной порослью вышли лжецы.
И за страшными теми лжецами
Ковыляли немые отцы.
И над этой страной, – над дырою,
Где как перст женский вопль стоит, –
Пепл исландский нам солнце закроет
И кончину народа смягчит.
* * *
Напрасно приготовил тему:
Ей жизни нет, ей жалко нот.
Её законченность изменой
Готова обернуться, вот.
Таким уменьем не владею –
Себя провидцем нарядить
И на забавную идею,
Как рыбок, слуг себе ловить.
А только так: себя не зная,
Предчувствуя разрыв, раскол,
Очнуться… на пороге рая
Безумен, одинок и гол.
* * *
…«Причаливай, старик! К утёсу правь».
Пушкин
Над головою звуки переклички
Веков подобны крикам птичьим
В заведомой долине остановки.
Дуновенье ветра
Освобождает от шелеста сомнений, от
Уверенности мышц.
Припав к воде
Живящей бедности голгофы
Плавучей
В житейском океане ожиданья.
Род оружья никто не выбирал.
Возня детей в основе философий.
Мы ждали, подождём ещё, уже и не надеясь.
Стараясь не убить.
Вдруг голос
Священника из Церкви Всех:
– Причаливай, старик…
(ему там место есть).
* * *
Хрупкость мира, свет и тени,
Шёпот ветра, ласка птиц.
Много разных есть умений
Прятать выраженье лиц.
Много разных дипломатий
Для укрытия сердец
И диванов, и кроватей,
И улыбок, наконец.
Знаменитость
Убийца праздности, машины император,
Богач мушиных ожерелий,
Толпящихся лифтёр и хладнокровный банщик,
Писец танцующих, безногих балетмейстер!
Плакатов прошлогодних клейстер,
Расстрелов тайных опытный обманщик,
Этнограф соловьиных трелей,
Атласных кож прославленный оратор!
* * *
перчатка белая начаток
зимы благословенной той
когда навстречу холодам
природе всласть противореча
любви желание взошло
и слов покров обыкновенных
метелью плотно замело
губам замёрзшим говорить
стеснительно и улыбаться
рука ж охотно влагалась в руку
как в счастливом сне
* * *
Её тело взглядом ела
Возбуждённая толпа
И в мечтаньях страстных млела,
Утирая пот со лба.
А она своим коленом
И движением бедра
Всё манила нежным пленом
И блаженством до утра.
И когда в изнеможенье
Имя женщины назвал,
Вдруг исчезло наважденье:
Он во тьме один лежал.
Правда минималиста
спящий
проснётся
бодрствующий
оглянется
идущий
остановится
сидящий
встанет
засмеявшийся
побледнеет
пошевелившийся
вздрогнет
увидевший
зажмурится
выпрыгнувший
спасётся
* * *
этот влажный грот
у подножия рощи
приоткрывающийся
навстречу
желанному гостю
ему приготовлены
объятия от которых он
умилённый заплачет
поверив
в искренность чувств
о Ева о любовь
о сладость восклицаний
о невозможность повторения
Нормандия
хочу воспеть тишину провинции
нарисовать отсутствие журнальных улыбок
горячо одобрить прохладу нетопленой спальни
ибо сладок сон в таком помещении
а как вкусен хлеб после
пешеходной прогулки под секущим лицо дождём
и порыв-
истым ве-
тром
вечен покой порядка мирных могил
и заржавленных оград покосившихся
здесь единственный допущенный в дом посторонний
называется телевизор –
слепой свидетель того, с каким аппетитом
едят местные жители вкусный картофель
и другие некоторые продукты
и остальные веселящие душу напитки
жаль, что ты старый, шутит раскрасневшаяся Одетта
не то б тебе нашлось применение
в нашем сельском хозяйстве
ночью ветер и дождь расходятся по домам
облака удаляются на свои тучные пастбища
крупные звёзды встают в окне вызывая в памяти
сладостные имена созвездий
и в той комнате моего сердца
где живут боль и печаль
сегодня никого нет.
Чем медленнее, тем правдивее
Коснуться сюжета намёком
Избежать чересчур чёткого ритма
Призвать на помощь неторопливость
Медлить накладывать краски
Не двигаться оберегая впечатление
Не шевелиться чтобы не вспугнуть музыку
Чувствовать как отступает сердечная сухость
Порадоваться исчезновению безразличия
Оглянуться нет ли рядом Провидения
Приготовляющего разрыв в одеянии
Для жала смерти
La Sainte Russie (Русь)
Воль человеческих кто знает сопряженье
в поступок общезначимый народа?
Сливаются ль они в движенье
души диктатора? О, если –
тогда тиран – лишь выразитель
отдельных миллионов воль.
Ах, Музы! дверей нет запертых
для вас, нет тайны совещаний
богов, судьбы иль Провиденья.
Я вслушиваюсь в шёпот ваш,
стараюсь разгадать
бессмыслицу существованья
великого огромного народа.
Века идут. За что он избиваем?
Иль бьётся сам о стены?
Поэт Айги в Москве 1973
На диване лежал босиком
Подтянув колени к животу
Брюки были чёрные изношенные
Стены комнаты облезлые жёлтые
Бедность вздыхала в углу время от времени
А жена тогдашняя штопала
Или гневаясь отсутствовала
Существование текло обычное
Весёлое с шутками и цитатами
Со стихами надрывными и загадочными
Что назавтра ждёт нас никто не спрашивал
В те времена дверей и замков не было
Стояли по всей стране неприметные служащие
Заходили в гости без приглашения
Стихи подслушивали и почитывали
Выполняли приказы неукоснительно
Орфей не ведающий
Ты спишь абсолютно бесшумно
и я иногда тревожился не слыша
твоего дыхания тем более что и спина
казалась прохладной
и однако вздрагивала кожа и ты вся
от моего прикосновения
я так боялся потерять тебя в те дни
и не знал как сделать чтобы этого не случилось
жизнь улыбалась мне / твоею печалью
тебе было холодно а у меня избыток
тепла накопившегося стоящего в ладонях
оно перетекало в твои лопатки в твои бёдра
твой живот был ко мне дружелюбен
и Евина роща радовалась моим посещениям
далеко за полночь Морфей покрывал нас одеялом
купленным мною по возвращении в Париж
в начале третьего тысячелетия
Счастье Орфея
наутро снег белел на крышах
а тротуары под подошвами бездомного скрежетали солью
насыпанной заспанной консьержкой
ты ленилась вставать
по-кошачьи свернувшись под одеялом
и говорила о чём-то не заботясь слышу ли я
благодарно я думал что остаток существованья
мне подарен снисходительным небом
в любви, дружелюбии и даже
мне улыбалось колено высунувшись
из-под простыни
ночью я слушал стонущую шмелиную ноту
самолёта пролетавшего высоко над нашим
городом
и замирал от ручейка счастья пробиравшегося
через сердце
Неизбежное
Орфей выводит любимую жену из преисподней
И он знает о том что произойдёт
Ибо обернётся однажды нетерпеливо
И сильные силы повлекут её обратно
Закроются навсегда парадные золочёные двери
Как описать этот трепет Орфея
Эти закипающие на глазах слёзы
Про себя повторяемое заклинание
Не оглядывайся на тень Эвридики
Слов ласковых не говори преждевременно
Лёгкость стоп возлюбленной на каменистой
дороге
Её радость избавления наконец наступившего
Навстречу веет чистый воздух Эллады
Цвет синего неба чуть темнее её глаз
Её движения грациозны ей весело ей воздушно
Они счастливы и не помнят о времени настоящего
Пред Кербером
А ведь не знает Эвридика,
Что ей его опасен взгляд,
Что если он коснётся лика,
Её потребуют назад.
Недостижим для слёз и крика,
Бесчувствен громоздится ад:
Багрового качанье блика
И темноты когтистый хлад.
Тщеты намеренья Орфея
Любовникам не должно знать.
Певец, мечту свою лелея,
Спешит пред Кербером играть, –
Слабеет преисподней рать,
Обиженно теснясь и блея.
* * *
переодеться Львом Николаевичем
переодеться клоуном
переодеться отцом семейства
переодеться... ну, олигархом
или бомжем
переодеться голым
вот-вот
голым улыбающимся
а каким же ещё
Чувства пловца
А потом пустота
Лежание на поверхности воды
Дыхание задерживая плывя
Наслаждаясь ласковостью температуры
Движением солнечных пятен на дне
Нечаянным касанием бедра пловчихи
Ощущением этим тающим словно сахар
Хлопаньем ресниц в знак извинения
Взрывом брызг в знак одобрения
Будем безгрешными рыбами
Если уж птицами не получилось быть
Судьба
Он не солдат, он просто так
Случайно он одет солдатом
Теперь так модно одеваться
В страну чужую приезжать
И просто так стрелять в пространство
Поскольку прибыл он сюда
Он должен чем-нибудь заняться
Ходить и иногда стрелять
И просто так – так получилось
В то утро свежее как есть
Вдруг прилетела из пространства
Ему попала пуля в лоб
* * *
Происходит движение масс,
Колебание плотных скоплений,
Возбуждая тяжёлый запас
Неприкаянных сил поколений.
Приближается сумрачный гул
Потерявшей материи форму.
Зачинается дикий разгул
Бедной плоти, лишившейся корму.
Кто попробует взрыв обуздать
И вулкан задержать для проверки?
Время кончилось. Некому ждать.
Человечии мерки померкли.
Кому выпадет жизнь, кому кровь.
Прочим гибель. Счастливцам любовь.
* * *
А вы просто
расскажите что видели поняли
от чего вздрогнули попятились
хотели ли подать милостыню и не решились
обманули ли или не стали
поступил ли в мозг сигнал о непоправимом
собрались ли вы с духом или с силами
посмотрели ли вы в зеркало над умывальником
в провинциальной гостинице
это интереснее, уверяю вас,
чем все насмешки над коллегами
чем все намёки на ваше превосходительство
во многих – не во всех же – отраслях знания
и порослях и зарослях бытия.
* * *
Побратим ли необратимого?
Кому истинное, а тебе настенное.
Ты с подружкою Диотимою
Открываешь своё нетленное:
Контур жизни твоей пугающий,
Крови выплеснутой узорами.
Звук сладчайший, однако, тающий,
Провожаемый печально взорами.
Ждали многие обещания,
Не заметили обращения.
Труд напрасным казался тщания,
Глупой деятельность завершения.
Кто там встал со своей треногою
Над лужайкой забав человеческой?
И окрасился дым тревогою,
И окрысился дом ложью жреческой,
Приготовлен стоит в пищу пламени.
Ложь изгнала слова спасения.
Не покрыты пробитой дланию,
Не достойны мы воскресения.
Метаморфоза
И в углу под тенью скрытом
Кто-то тихо говорит:
«Был он долго просто Шмитом,
А теперь он Мессершмит.
Это раньше застрелиться
Малодушно он хотел,
А теперь летает птицей
На скопленьем мёртвых тел».
Русское
лежать, пока не надоест
встать и стоять, пока не надоест
сесть и сидеть, пока не надоест
пойти и идти, пока не
побежать и бежать, пока
махнуть и махать
чем бы ещё заняться
надоесть и надоедать, пока не надоест
взлететь и летать, пока не проснёшься
* * *
Вздохнуть мешает боль.
Сказать мешает страх.
Играть мешает роль.
Уснуть мешает прах.
Идти мешает ров.
Любить мешает стук.
Мечтать мешает рёв.
Бежать мешает тук.
Мешает лень пронзить.
Мешает свист гореть.
Мешает глупость жить.
А мудрость умереть.
* * *
Сей холод сладкий осени
И синий небоцвет.
И птицы одинокий голос.
И медленные сумерки ума.
Рассказывать ли нужно. Нет.
Ты больше не участник
продолженья рода.
В отвал, в отброс. В забвенье.
Переодеться бы, да незачем.
Переоденут.
* * *
Подробности ненужные в картине
подобны утомлённой паутине
в лесу осеннем липнущей к лицу.
Прогулка приближается к концу,
и хочется простых свободных линий
и наблюдений беззаботной лени.
Склад вечных сожалений пуст.
Приятно жить, не открывая уст.
© Николай Боков, 2018.
© 45-я параллель, 2018.