Уважительный повод
У меня есть уважительный повод напрочь забыть и больше не помнить,
как в мой приватный и сказочный город залпом летели мощные бомбы.
Я, не привыкший быть чьим-то пленным, не убежал – не хватило смекалки.
Мне так хотелось стать морской пеной, но ею стать могут только русалки.
Мне приходилось ловить ваши взрывы и на себя принимать все удары.
Я игнорировал ваши призывы капитулировать с видом усталым.
Мне так хотелось стать быстрым ветром, когда летели бомбы со свистом.
Но я для ветра был слишком заметным, слабым, болезненным и неказистым.
Когда закончился весь этот бой, кажется, будто всё пришло в норму.
Я вопреки всем остался собой, но я запомнил каждую бомбу.
Стал город тёмным и очень пыльным, буду сдувать пыль эту с ладони.
Нужно забыть всё, что со мной было. Нужно забыть и больше не помнить.
Она
Она ставит эксперименты над людьми,
искусно играя с их природным инстинктом.
Она не просит любви с «прости» и «пойми»,
она избегает малейших конфликтов.
Целует знакомых, друзей и не очень:
пытается головы им заморочить;
целует подруг: она бисексуальна –
ей кажется, этим она уникальна.
Зная, что так продолжаться не может,
она своё «я» на личности крошит;
не понимает, чего она хочет –
актриса немого кино днём и ночью.
Среди разных губ она ищет свои –
в итоге они остаются одни.
Никто за неё никогда не волнуется;
она не подвластна чужим голосам.
Она точно знает: когда люди целуются,
они по инерции закрывают глаза.
Художник
Ты делаешь наброски в молескин.
И линии похожи так на лески.
Ты этих линий тихий властелин.
Они дороже контуров всех резких.
Ты как рыбак, и твой улов – в блокноте,
в котором ты изображаешь жизнь.
Ты нежный маг, ты весь в работе.
Твой корм: надежды, планы, чертежи.
Художница
До меня не доходят твои письма. До тебя не доходят мои мысли –
во мне напрочь отсутствует харизма: ты меня в клуб безликих зачисли.
И свой ящик почтовый очистить ты не хочешь, и как-то ты скисла.
Ты берёшься за краски и кисти. Ты мечтаешь понять мои мысли.
Ты рисуешь, а я говорю, что совсем для тебя непривычно.
Я смотрю на картину твою. Ты рисуешь довольно прилично.
Я, конечно, далеко не знаток всех художественных искусств.
Но картина твоя – свежий глоток, где нет слов, но есть максимум чувств.
Только слышать мою похвалу, даже искреннюю, тебе не хочется.
У холста на холодном полу мы неслышно сидим – я и художница.
Наступает в молчании утро, сумасшедшего дня начало.
Нам по восемьдесят как будто: я устал, ты тоже устала.
Всё пытаешься понять мои мысли; знаешь, наверно, не стоит.
– Будешь на завтрак вот эти мюсли? – Мне всё равно, и это устроит.
Ты обходишься без лишних слов – у меня есть причина завидовать.
Не прочтёшь этих странных стихов – мне стесняешься раны зализывать.
Ты поэтому не понимаешь мои самые страшные мысли.
И к отсутствию слов привыкаешь: ты себя в клуб безмолвных зачисли.
Шрам
Я всё чаще вспоминаю наши любимые места,
наши любимые словечки и всё остальное,
что было исключительно нашим.
Я всё реже оплачиваю телефонные счета;
просто некому звонить и, что самое больное,
некого из нас считать пропавшим.
И больше не бежишь, не летишь, словом, не спешишь ко мне,
когда тебя одолевает смертельная скука
в уикенд или в будни по вечерам.
И я прекрасно понимаю, что у всего есть конец
и что теперь мы больше не входим в планы друг друга;
но я и не думал, что
внутри
останется
такой
болезненный
шрам.
Эндорфины
Наши лица, снег кружится.
Мой промозглый циферблат.
Не хочу скрывать я, злиться
и кричать «кто виноват?»
Время – вечер. Фонари
и обветренные губы.
Заключили мы пари,
кто из нас весну добудет.
Где-то музыка. Витрины.
Им – урон, нам – грустный взгляд.
Ты и я – мы половины.
Всё равно, что говорят.
Ты и я – как манекены
за окном. Горят огни.
Эндорфины – нет их в венах.
Помогли бы нам они.
Иммунитет
Ты найди себе мессию. Защити меня от бед.
Сделай мне анестезию, подари иммунитет.
Мы же будем звонко петь, чтобы не было так больно,
Мы же будем, но теперь каждый сможет только сольно.
И огонь – не та стихия. И упрёк твой – не совет.
Сделай мне анестезию. Подари иммунитет.
Боли дай моей снотворное, не забудь превысить дозу.
Просьба: сделай невозможное, просто стань моим наркозом.
Всё пройдёт, а ностальгия – наш просроченный билет.
Сделай мне анестезию, подари иммунитет.
* * *
Не понимал, где наш предел.
Близко тебя не подпустил.
Эту привязанность преодолел.
Эту привязанность не охладил.
Не подпустил – так захотел.
Тебя в себе не погубил.
Все говорят мне: «Ты похудел».
Я отвечаю: «Нет. Полюбил».
* * *
Молчит в кармане «Нокиа»,
а значит – одинокий я.
Частная собственность
Я не твоя частная собственность. Я, как и все, ребёнок Вселенной –
это тебе вовсе не свойственно. Ты всегда хочешь власти мгновенной.
Ты забываешь, что я человек и удивляешься, что мне обидно.
Ты – не продюсер, а я – не проект. Ты же не ночь, и я not your midnight.
Овладевать силой остановись. Я человек в отличие от трупа.
Я не известный стране футболист: я не товар футбольного клуба.
И не веди себя как сутенёр – нет, не смешно это, скорее, жутко.
Ты не моей жизни тщеславный вор, я не корыстная проститутка.
Хватит с тебя всех этих репрессий. Останови свою тиранию.
Тот человек, что был раньше весел, под твоей властью станет ранимым.
Хочешь любить, но марионетку – это твоя странная двойственность.
От деспотизма выпей таблетку. Я не твоя частная собственность.
* * *
– Во мне осталось что-то от подростка.
Ну, знаешь, «никто меня не понимает», всё такое...
И я опять стою у перекрёстка,
путь выбирая – борьбы, смирения или покоя.
Кричать кому-то что-то, надрываться
нет смысла, как нет любителей нытьё чужое слушать.
Конечно, можно очень постараться
свой крик украсить красивыми словами, сделать лучше,
но надо ли? Зачем слова нам, когда есть оболочка?
С ней в сто раз проще, чем с содержанием.
А внутреннего мира бесчисленные строчки
не стоят всенародного внимания.
Пусть голос этого подростка будет тих.
От «как мне плохо» непроизвольно уши выключишь.
Вокруг меня так много зрячих и глухих.
− Прости, что ты сказал? Ужасно, кстати, выглядишь.
* * *
Уйти в себя надолго, пока в вагонах давки;
как можно скорее собрать дурацкие справки
и получить этот чёртов новый загранпаспорт.
И хочется так взорвать весь общественный транспорт,
что омерзителен до неприличия в час пик.
И ты не скажешь мне «не думай ни о чём и спи»,
не увезёшь меня к мудрому, синему морю,
если я даже подобных желаний не скрою.
И я скажу как всегда: «Ничего мне не нужно,
ну, кроме весны, обещанной метеослужбой.»
Без зрелищной обиды останусь серым волком.
Сберечь свои флюиды, уйти в себя надолго.
Эти разговоры
Эти разговоры о войне: я не понимаю про войну.
Это всё отсутствует во мне. Может быть, от взрывов не проснусь.
Эти разговоры о любви: я не понимаю про любовь.
Может, боязливостью обвит. Может, пока просто не готов.
Эти разговоры об игре: я не понимаю, как играть.
Бред, что надо жить в вечной борьбе и не нужно верить в ад и рай.
Эти разговоры по ТВ: я не понимаю, президент,
почему мне говорят «не верь» в самый трудный для меня момент.
Этих разговоров не понять тем, кто говорит больше меня.
Они старше – это их броня. Они не готовы извинять.
Они погибают, не поняв: я боюсь, что то же ждёт меня.
Они погибают, не обняв то, что всю жизнь жаждали обнять.
* * *
Столешников, потом Тверская,
в наушниках альбом «Морская».
Такой заманчивый контраст
сегодня больше не создаст
никто кроме меня, и если
сможешь вспомнить песни,
бросай дела и догоняй,
иначе будешь обвинять,
что я опять ушёл один
и даже не предупредил.
Стою и жду, когда догонишь,
послушаешь со мной и вспомнишь:
мне семь, ты старше на три года,
иронию почувствуй эпизода;
мы дети, во что-то там играем,
плюс меломаны строгие на вид;
сидим, с тобой не понимаем,
а почему «подушка вся в крови».
И нам смешно, сегодня правы
те песни, что не поняли тогда,
про девочку и про забавы,
про шрамы на спинах и поезда.
Гипноз
Так глупо попасть под твой гипноз значит влюбиться без памяти.
Этот сюжет достоин кино, какой-нибудь romantic comedy.
Так глупо попасть под твой гипноз, твоей вины тут нет, да я знаю.
Скрою глаза за прядью волос. Ловко совру, что всё понимаю;
но я надеюсь, ты не поверишь. И ты увидишь, как я погиб, но...
эту же мысль со мной ты разделишь: глупо вот так попадать под гипноз.
«Глупо вот так болеть человеком». Хитро словам я твоим улыбнусь.
Меня цинизм возьмёт под опеку: кивну головой, скажу «соглашусь».
Если бы я был режиссёром, знаешь, что мог бы я экранизировать?
Не близость тел, не наши ссоры, а то, как умеешь ты гипнотизировать.
Письмо в Европу
Здравствуй. Ну как там в Осло? У нас тут всё замёрзло.
Кровь венозная застывает на воздухе морозном, и ничего
не спасает. Падает ртутного столба давление, я болею,
и у меня подозрение на воспаление лёгких. Так и живу:
кашель, постель и отёки.
Здравствуй. Уже в Венеции? Ну как там, можно согреться?
Смотрел только что погоду по EuroNews, у вас там сегодня
по Цельсию плюс, везёт, у нас по-прежнему минус. А я уже
почти выздоровел – убил воспаление и вирус;
надеюсь, тебе не всё равно. А то я тут расплываюсь на
языке Сирано, так старательно к тебе подбираюсь. Вот
уже два e-mail'а отправил, а от тебя ни одного ответа,
конечно, ты в праве не писать мне о своих странствиях
по свету, но о себе хоть черкни пару строк – вдруг
вдохновит тебя лондонский смог.
До сих пор вижу, как тебя провожаю. В общем, ответь мне;
я же переживаю.
* * *
Я использовал тебя как лекарство,
как таблетку валидола под язык
клал и думал, что попал в тридевятое царство,
изучил волшебства все азы.
Закрылись вдруг твои аптеки,
не стало и тебя – целебнейших запасов.
Пришлось проверить все отсеки –
те, где хранилась отношений наших база.
А там... Всё стёрлось. Сплошная нищета.
Разгром. Везде царит опустошение.
Остались лишь аптечные счета.
Я заплачу вне всякого сомнения.
Специальной антикризисной программы
для нас придумать не успели,
ухудшилась моя кардиограмма
за эти одинокие недели.
* * *
Каждый из нас находится в поисках.
Каждым из нас движет Страх.
Комната Жизни требует пропуска.
Страх нас сжимает в тисках.
Кто-то противится тесным цепям –
хочет найти самого себя.
Кто-то с диагнозом «вечно один»
ищет на целую ночь героин.
Кто-то желает мгновенной смерти,
думает, суицид – это выход.
Кто-то желает всех денег на свете –
удовлетворить любую прихоть.
Список про «кто-то» можно продолжить.
Но я не буду, всё и так ясно.
Можете сами его подытожить,
но опасайтесь в этом увязнуть.
Каждый из нас всегда что-то ищет.
Я не уверен, найдёт ли.
Кто-то послания в небо пишет,
кто-то желает быть тёплым.