Часослов
Как радостно – построить из песка
фантазии зубчатых стен и башен,
и развернуть простор, широк и страшен,
и выпустить на волю облака!
И вот, поёт, свободна и легка,
волна цветов, и мир уже раскрашен
кирпичной охрой, изумрудом пашен
и шёлковой лазурью василька.
Пройдут века, и занавес былого
клоками распадётся, обветшав,
осядет пыль, и ты увидишь снова
всё, что узнала некогда душа,
летая по страницам часослова
и красотой наполниться спеша.
На полпути
На полпути за утренней звездой
торопишь время – скоро заалеет,
по холодку шагаешь всё быстрее
навстречу солнцу, сильный, молодой…
Шумит листва над головой седой,
уходит день, смеркаясь и старея,
и груды лет чугунной батареей
влекут на дно за горем и нуждой.
Но воздух снова свеж и неподвижен,
и слышен шорох бабочек ночных,
и про себя ты повторяешь – вижу
как поле языки тумана лижут,
и ветви прогибаются всё ниже
под сладким грузом яблок наливных.
Подвиг
Великий труд быть умным на Земле,
не просто труд, но подвиг и аскеза –
потрогай раскалённое железо,
и потанцуй на колотом стекле.
Послушай сказки о добре и зле,
постой, пока играют марсельезу,
и промолчи, придумав антитезу
тому, что проорут навеселе.
А то, что для тебя всего дороже,
запомни, ограни и сохрани,
пока его дотла не уничтожат.
А для кого – не спрашивай, не надо…
Созрели яблоки в покое сада,
стихает мир и думой длятся дни.
Бюст
Усы, глазищи, гипсовая пыль,
хтоническое торжество во взоре,
провидящем сквозь огненные зори
кондитерский ампир, колхозный стиль.
Его судьба – перекобылить быль,
быть сковородкой в коммунальной ссоре,
вершить и править в смуте и раздоре,
и, наконец, отправиться в утиль.
Но и на свалке перед ним камлают,
живым провозглашая мертвеца,
и спасу нет от пафоса и лая.
Быть может, в этом промысел Творца –
всё, что трещит, искрится и пылает,
должно испепелиться до конца.
Высокий штиль
Не в моде в наши дни «высокий штиль»,
его клещами рвут, «болгаркой» режут,
его усердно топчут по-медвежьи,
и, раздробив, перетирают в пыль.
Взамен – перелицованный утиль,
шансон убогий да жаргон несвежий,
бесстыжий рэп и клиповая нежить,
и замудрённый стиль для простофиль.
Как хочется ответить на такое
без гнева и без криков наобум,
негромкой, но уверенной строкою,
где был бы чист и ненавязчив ум,
и тихий дух высокого покоя
звучал слышнее, чем базарный шум.
Снег
В гармонии костёр и падающий снег,
в них зёрна жарких звёзд и ледников проростки,
в них треск горящих дров и по морозу поступь,
предощущенье дня и ночи оберег.
Огонь старинных букв, глаголей и омег,
хрустальные кресты соборов и погостов
друг с другом говорят так искренне и просто,
что время слышит их и замедляет бег.
Тогда встаёт душа, сметая хлопья праха,
рождаются миры в органном строе Баха,
и льётся тихий свет кристалла и свечи.
Торжественность зимы и мимолетность искры…
Дыхание любви так горячо и близко,
что самому себе внушает – помолчи.
Деревня
И всё-таки, что делать нам в деревне?
Ходить в соседний двор за молоком,
по солнцу жить, расстаться со звонком,
дожди и холод принимать душевно?
Прийти к доярке в поисках царевны,
и притвориться, что давно знаком,
по стопке выпить с каждым стариком,
премудростью обогащаясь древней?
Вещать и просвещать, вживаясь в роль?
В согласии с передовым ученьем
поверить, что ругательство – пароль,
имеющий бесспорное значенье?
Нет. Просто вспомнить вековую боль,
и поклониться, попросив прощенья.
Страницы на ветру
Листает ветер книжечку мою,
а я стыжусь, что написал так мало,
что от забот душа моя устала,
что я давно шепчу, а не пою.
Но так и быть, читай! Я не таю
ни лет своих счастливого начала,
ни горьких бед, которые встречала
любовь и жизнь моя в родном краю.
Прощай же и лети по белу свету,
шепча мои заветные слова
капелями дождя, шуршаньем веток…
Их будет слушать росная трава,
их будет греть осенняя листва –
иного и не надо мне ответа.
© Никита Брагин, 2020.
© 45-я параллель, 2020.