И те, кто в море…
Чудаки, что живут у моря, принимают его как данность.
Выбирают с пристенка мидий, упоённо плюют на дальность.
Служат каждой принцессе лилий, отчеканенной на монете.
Ловят рыбу, лохов и ветер, вертят лодки, причалы метят,
Верят смерти – солёной рыбке из заоблачного прилива.
Моряки посещают рынки, покупают ножи и сливы,
Рыбакам у прилавков скучно – грызть миндаль да дразнить рыбачек,
Чистить бочки собственноручно и креститься, коль чайка плачет –
Будет буря. Не будет бури. Волны плещут, а ветер носит.
Контур раковины каури. Берега покраснели – осень.
Что скучать? Поднимаешь парус и – плывёшь хоть на край залива.
И щенка называешь Аргус и пытаешься быть счастливым
Без девчонки, которой море – неземное сплошное чудо.
…Чайка с мола о чём-то молит – не иначе штормов не чует.
Измайлово
На акварель былых окраин
Ложится дождь, размыв цвета.
Мы города не выбираем,
Мы возвращаемся туда,
Где помним улицы и лица,
И без звонка заходим в дом…
Где изумруд кольца столицы,
Вода и церковь над водой.
Нажимом нежности выводим
Слова на мокрой мостовой,
Смеёмся замыслу мелодий,
Летим над парковой травой.
Недолго ниточке любвиться,
Но тень тепла хранит ладонь.
Огонь и дым, перо и птица,
Вода и церковь над водой.
Здесь были царские хоромы,
И богадельня, и пруды,
И мы бродили, незнакомы
С предощущением беды.
Прости, что радость воскресенья
Бесстрастной сменится средой.
Скамейка. Ласточка. Есенин.
Вода и церковь над водой…
Къырым
Крым накрывает зелёным плащом.
Будет не больно, куда бы ни шёл.
Морю себя как страницу открой.
Звёздное небо лежит над горой.
Лик византийский, армянский хачкар.
Тонкий узор можжевеловых чар.
Пчёлы Чембало сплетаются в рой.
Звёздное небо лежит над горой.
Место где ждут – у Биюк-Кара-Су,
В сказочном, чёрном, немолчном лесу.
Дымный костёр и валежник сырой…
Звёздное небо лежит над горой.
Без багажа, без руля и ветрил…
Просто шагай, просто в небо смотри.
Мчат над стеной нескончаемых гор
Лошадь и всадник, Мицар и Алькор.
Golden, golden
Есть золото, не стоящее слёз,
Бесценное, поскольку непродажно.
Дукаты лип и талеры берёз
В ладони дня ссыпаются отважно.
Кичатся напоследок гаражи
Изысканной нарядной черепицей.
Вода течёт, и золото бежит,
И утицы торопятся напиться.
Узоры отражённого стекла.
Кайма парчи для царского халата.
Молчит туман, и отступает мгла,
Но с каждой ночью близится расплата...
Я девочка на шёлковом пути.
Я камешек на дне чужого тигля.
Навстречу ветру золото летит –
Отсюда и до самого Путивля.
Прибрежное
Несносный сон, просоленные сосны,
Согласный шум шоссейки двухполосной,
Песок, неспешно прячущий следы,
Тень моря на телах немолодых.
Владение безвременья и лени.
Так просто встать, так сложно – на колени.
Так невозможно слышать наяву
Условность клятвы – я тебя живу.
Я выдыхаю имя слог за слогом,
Я прячусь по сюжетам и берлогам,
Спасаюсь поездами – прочь да вон,
Но мой билет – в отцепленный вагон.
Балтийской платой, мокрой и янтарной,
Пытаюсь откупиться, стать непарной,
Но каждой твари видится ковчег.
И я живу – ладонью на плече,
Черёмухой, окалиной, черникой,
Не сорванной с запястья красной ниткой,
Извечной клятвой ветхой книги Рут.
Ты ветер. Я рябина на ветру.
Самоцветье
Мороки моря – мокрые сердолики.
Водоросли в ладони.
Надписи на латыни.
Дыни Бахчисарая.
Звезды летят, сгорая.
Волны уносят блики,
Волны стирают блоки –
Бедный бетон убогий
Крошится, выцветает.
Дым в облаках витает,
Бухты пустеют – ах, ты!
Лис не бросает вахты,
Пёс не бросает дома.
Волны лепечут «кто мы?»,
Катят по дну агаты…
Траты или утраты?
Взрывы или петарды?
Март выбирает карты.
Склоны цветут кермеком,
В бухте сегодня мелко.
Донные халцедоны
лягут в мои ладони.
Сердце остынет быстро.
Тук.
И ни дня,
Ни искры...
Гоу хоум
Внутренний Крым – идеальное место для эмиграции.
Здесь тепло и волнисто, и не с кем безбожно сраться.
Не работают рации, не доходят с утра газеты.
Ходят люди по пляжу загорелые и раздетые.
Представляешь хоть Клаву Коку, хоть бухого Оксимирона –
Как сидят на камнях без штанов, как плывут и почти не тонут,
Их рисует Куинджи или какой-нибудь Богаевский,
Их снимает Брессон – аргумент для отъезда веский.
Здесь бранится Чингиз и на рынок ведёт барана,
Здесь Марсель и Готье обсуждают суру Корана,
Здесь пирует Тарас вместе с Ваней, и ходит в баню –
Каждой птичке найдётся веточка в икебане.
Каждой груше – пломбир, инсталляция и тарелка,
Каждой деве на выбор – хоть сокол, хоть ёж, хоть белка.
Всем и даром – бесконечное побережье,
Раскалённые скалы, и скупмия, и орешник,
И кристаллики кварца в расколотом чреве гальки,
И яйцо саламандры в чадящем свечном огарке,
И огромное небо – крымское, нет похожих.
И закатный горячий ветер коснется кожи…
Это дура Агапе, что всегда побивает Рацио.
Это наше с тобою право репатриации.
Колыбельная беженки
Баюшки-бай недолюбленной девочке.
Куклы пропали, ку-ку.
Кровь перемешана с пенкой оттеночной,
Трещина по потолку.
Рацию выруби, выруби рацио,
Выйди на свет и пали!
Цели взрываются протуберанцами.
Мёртвым не хватит земли –
Воинам, беженцам, бабкам-безумницам,
Чёрным ничейным котам.
Смерть королевой гуляет по улицам,
Хлещет из горла «Агдам»,
Бьёт по кварталам, карает ракетами,
Рубит по сердцу навлёт.
Девочка смертница – только поэтому
Пуля её не убьёт.
Жмись же щекой к гимнастёрке прокуренной,
Воздух губами лови.
Свадьба негуляна, доля обдурена,
Мальчикам не до любви.
Баюшки-баю, ни хаты, ни деревца,
Пеплу снега суждены…
Девочка, девочка, надо надеяться –
Завтра не будет войны.
Люб-ли-нo
Мы целовались в Люблино
И пили кислое вино
И собирали листья, но
Кленовых не хватило.
Была среда, была беда,
Гуляли утки, у пруда
Ты повторял, что я не та,
А я – не уходила.
Шипел шансон, звонил трамвай,
Играли дети в каравай,
Считала дни до рождества
Залётная дивчина.
Пэн притворился Мальчишом.
Хмельной скворец свистел чижом.
Ты был чудак в краю чужом,
А стал простой мужчина.
Сошло с пути веретено,
Давно закончилось кино,
Нас отпустило Люблино –
Пора считать и тратить.
…Один плюс два равно нулю,
Когда, за скобки взяв «люблю»,
Рисуешь мёртвую петлю
В заоблачной тетради.
© Ника Батхен, 2015–2022.
© 45-я параллель, 2023.