Юрий Александров
«Добро пожаловать в широко закрытые двери». Брянский день!
Было это ранней осенью лет двенадцать-тринадцать назад. Точнее не вспомню. Но Брянский вокзал тогда стоял на ремонте. То, что там произошло, чему я был свидетелем и в чём принял непосредственное участие, могло случиться в любом другом городе, в любом населённом пункте. Но тогда это был Брянск. И брянцы здесь совершенно ни при чём.
Я выехал из Москвы ночным поездом с Киевского вокзала. Расчёт был таким, чтобы быть в Брянске утром к началу рабочего дня. Поездка сугубо деловая – встреча с партнёром и сразу обратно в Москву. Ни званых обедов, ни ночлегов. Что там дороги-то – три с половиной сотни вёрст.
И уже около шести-семи утра я был на Брянск-Орловском вокзале. Времени до встречи с партнёрами было предостаточно. Но ни присесть, ни прикорнуть, ни кофейка глотнуть негде – зал ожидания закрыт на ремонт. А привычка всё делать с резервом, тем более, что в Брянске я впервые, определила – взять такси и сразу же отправиться по адресу.
Василий Красуля
Хочу любить
1.
У меня привычка: когда не спешу, спрыгиваю из троллейбуса за две остановки до конечной и дальше иду пешком.
Ограда стягивала аккуратненькие домики. За прочными засовами томились тёмные и пустынные дворы. В окнах ни огонька. Время от времени торжествующе, словно только меня и поджидала, откуда-то из-под моих пяток закатывала истерику голосистая дворняжка. Я бил каблуком в забор, и, ломая голос, рычал и тявкал, как заправская шавка, и полкан гневно гремел цепью, заходился кашлем и, наверное, брызгал слюной. Справа и слева демонстрировали солидарность соседские псы – и впереди меня, и за спиной набирал силу многоэтажный хор, которым я дирижировал, раздавая пинки по калиткам.
Через каждую сотню шагов открывались тёмные переулки, и я, как ни силился, не мог различить, что таилось в их тишине.
На углу Северной и Труда торчала ржвая колонка, наполовину вросшая в землю.
Сергей Плышевский
Часть света: седьмая
1 Буэнос-Айрес
В Буэнос-Айресе в аэропорту штамп в паспорт не ставят. Но берут отпечаток большого пальца правой руки и фотографируют. Очередь на паспортный контроль была умеренная, минут на 45. Багаж тоже быстро выдали. На выходе багаж пропускают через сканер. В аэропорту был wifi и мы вызвали Убер. Стоило это удовольствие около 35 CAD. Мы помчались в отель и прибыли туда без особых задержек. Номер нас ждал, всё было оплачено, кроме местного сбора – полтора доллара в день, кажется. Отель был так себе, но в центре, с 2-мя лифтами, недорогой и с приличным завтраком. До нашего неизменного вечернего ресторана надо было пройти 4 квартала, пересечь самую широкую улицу в мире и пройти ещё полквартала. Посередине самой широкой улицы был сквер со скамеечками, там можно было приятно отдохнуть под ветвями (джакаранды?) «палочного дерева», усеянного крупными розовыми цветами.
Владимир Алейников
Крым (часть 3)
Часть 1 в № 20 (620)
Часть 2 в № 22 (622)
Жасмин, из полутьмы, из темноты, из всяких закутков, порой – из мрака, порой – стеной пахучей, вдоль аллей, мерцающий воздушными цветами, дымящийся, туманящийся, пряный, томительный, волнующий, в слезах, в дожде, в росе, к себе привороживший – да так давно, что, кажется, всегда над сердцем были властны эти чары – и ночь цвела, и прямо с пылу, с жару звала к себе прохладная вода.
4
...Весть была – о Тавриде. О Крыме.
Весть – оттуда, из прожитых лет, ставших с возрастом впрямь дорогими, из которых – дыханье и свет – над судьбой, над словами благими, над пространством в серебряном дыме.
Имя времени. Сны ли о Крыме?
Явь ли с правью? – Лишь ветер в ответ.
Вот оно, вот, начинается.
Начинается – и звучит.
Возвращается – и живёт.
Возвращается, исподволь движется.
Илья Криштул
Когнитивный диссонанс
Трудовик
Учитель технологии Альфред Михайлович сидел за столом и с пролетарской болью смотрел на то, как ученики восьмого класса пытаются делать полки для книг. Что–то получалось только у Мухамеджанова, который, правда, книг до своего переезда в Россию не видел, но руками работать умел. Отличник Чернышов вертел в руках ножовку, не понимая, как пользоваться этим агрегатом; двоечник Солдатов хмуро смотрел на разложенные перед ним доски; Обухов, выходец из верующей семьи, на всякий случай молился на тиски; Жмыхов, ещё в первом классе решивший стать стилистом, копался в своём рюкзачке в поисках зеркальца, а весельчак Шувалов весело долбил по доске молотком, пытаясь вбить в неё гвоздь. Пальцы у Шувалова были уже кроваво-красные.
Учитель встал, вздохнул, прошёлся по классу и остановился возле Шувалова.
– А ты кем собираешься работать, Шувалов? Кем стать хочешь? – на лице учителя появился почти ленинский прищур, без доброты, но с суровой хитрецой.
Таня Лоскутова
Наши похороны
В последнее время я так много сплю, что где-то там, откуда приходят сны, хороших снов для меня уже не осталось. А снятся только страшные страхи: то я боюсь во сне умереть ни с того ни с сего, то ещё хуже − снится, что я начинаю забывать свой двор. Вот и решила в свои редкие просыпания рассказывать про мой двор вслух…
Хоронили Петра Данилыча. Только не надо путать его с Пётрыванычем. Пётр Данилыч был начальник. Потому что у Ляльки, его жены, была лиса. У лисы было две головы и шесть ног. Они свешивались с Лялькиных ватных плеч во все стороны от Ляльки…
У Пётрываныча не было лисы, и жены тоже совсем не было. Бабушка говорила, что он водопроводчик, поэтому чинит воду. Я его любила, потому что всегда целовала. И деда Бабая я любила и целовала, пока, конечно, не пошла в школу…
А Пётрываныч и когда я в школу пошла, делал хорошие вещи.
Екатерина Каграманова
Слова
Пансионат «Крылья»
В «Крылья» Лёху устроил муж сестры – шурин, свояк, как там правильно. Это всё мать: никак не могла успокоиться, что Лёха работает в обычной больничке, за копейки горшки выносит – так ей представлялось. Бессмысленно было объяснять, что медбрат и санитар – разные вещи, мать всегда всё знала лучше всех. Идея с медколледжем, кстати, тоже принадлежала ей. Правда, в соответствии с планом Лёха должен был потом стать врачом, а он отказался наотрез: задолбался учиться, да и денег требовалось немерено. С этим мать смирилась, а вот с больницей никак не могла. В итоге она надавила на Ирку, а Ирка на своего малахольного мужа, и через десятые руки нашелся какой-то знакомый, приятель которого заведовал загородным пансионатом.
Пансионат было сильно сказано, на деле оказалось, что «Крылья» – это дом престарелых, но не простой, а элитный.
Владимир Алейников
Крым (часть 2)
Часть 1 в № 20 (620)
2
...Мы поехали в Крым, поехали в Крым – зимой!
Мы поехали в Крым – на юг, оказались – во сне ли, в сказке ли, но уж точно – не там, где должно было солнце греть и цветы в тепле распускаться и благоухать, – нет, конечно – в раю, конечно – в благодатном краю, и всё же – в непривычной среде, где, кроме солнца, моря, тепла и света, здесь присутствовал всюду – снег.
Снег – в горах и на перевалах, на дорогах и на тропинках, на скамейках, на крышах, на листьях жёстких, сухо хрустящих пальм, снег – совсем не холодный, влажный, кратковременный, рыхловатый, залетевший сюда случайно, понимающий, что растает, обречённый, но всё же – снег.
Но над снегом – сияло солнце.
Ну а с ним – приходило тепло.
Весь южный берег Крыма дивился такой вот двойственности: сочетанию здесь, у моря, в дни февральские, вроде бы холода, но за холодом – и тепла.
Владимир Беляков
Добрый Сеня (часть 3)
Раз, два, три, четыре, пять –
Вышел зайчик погулять…
Детская считалочка
Окончание
Часть 1 в № 19 (619) от 1 июля 2023 года
Часть 2 в № 20 (620) от 11 июля 2023 года
Глава VIII
Пропавшая невеста, или, кстати о помидорах
Город Ухдрюйск стегала пурга.
Разогнавшись по пустынным просторам Восточно-Сибирского плоскогорья, тёплый ветер Азии обрушил на балок Сени Зайчикова мегатонны снежной пыли. Балок содрогнулся, но тепло держал.
Сеня, вольготно развалившись на лежанке, иногда всхрюкивая от удовольствия, читал последнее издание горячо и преданно любимой книги «Производство альфрейно-живописных работ» большого теоретика малярных дел А. Е. Семифлюсова.
Ему мерещился новенький мраморный дворец в центре Ухдрюйска, где он по заказу горсовета выполняет альфрейные работы, руководствуясь последними предначертаниями А. Е. Семифлюсова.
Александр Балтин
Бездны Петра Боровикова
Элегический покой тонким, рыжеватым осенним раствором прольётся в пространство, и нити, протянутые в души от стихов П. Боровикова, завибрируют ответной грустью:
Прячется солнце в рыжие чащи,
не настоящим кажется день.
Мысли о смерти осенью чаще
с листьями тащат мокрую тень.
Хотя – интонация стоически-спокойна: возможно, мысли о смерти страшнее её самой, так естественно венчающей жизнь – если никто не предложил других вариантов?
П. Боровиков умер в 38, высказавшись плотно и полно, а кем услышан, становится не очень важно в нашенские времена, поэзию низведшие на уровень филателии или разведения кактусов…
Хочешь не хочешь – поверишь в высшие инстанции: ведь кто-то же дал дар писать стихи?
Возможно, и запределье открывает вариации посмертного творчества, не представимого нам здесь, в низине, в недрах вечного вращения юлы юдоли.
Владимир Беляков
Добрый Сеня (часть 2)
Раз, два, три, четыре, пять –
Вышел зайчик погулять…
Детская считалочка
Часть 1 в № 19 (619) от 1 июля 2023 года
Глава V
Какая дуэль без секунданта
Сене Зайчикову снились героические сны. Там он партизанил, общался по-иностранному с роскошными, не местной красоты женщинами. Раскованно, но сдержанно совершал различные подвиги.
Потом, на работе, обрывки смутных фраз мешали, как остатки жилистого антрекота в зубах.
– Либештод, авант ла леттре, – шептал Сеня, купорося стены. – Что бы это могло значить?
Как-то в субботу солнце, забравшись повыше, устроило совместно с южным ветром оттепель. Куржак на окнах стаял. Воробьи очухались и бойко зачирикали. Смутное беспокойство тронуло Сеню.
Он внимательно осмотрел своё холостяцкое хозяйство. Всё вроде на месте: кастрюли на полках чисты, рейсмус сыт, инструмент наточен, «Персей и Андромеда» Рубенса, выдранная из «Огонька», висит над лежанкой не криво, стол протёрт и пуст, на полу дорожка пахнет снегом, но что-то не так! И тогда Зайчиков решил навестить задушевную подругу – буфетчицу Машу.
Владимир Алейников
Крым (часть 1)
…Море
Вспомним теперь – о море.
Эти вечные всплески чаянья, эти выплески грусти в поисках долгожданного и надёжного, почему-то необходимого, неизвестно зачем приснившегося, от сторонних взглядов укрывшегося где-то рядом, вон там, наверное, убежища на земле.
Этот гул или грохот, эта, с отрешённостью в дружбе, усталость, это – в конце концов – нахлынувшее нежданно, застигнувшее врасплох, озадачившее, смутившее, вдохновившее на поступки, ну а может быть, и на подвиги, запоздалое понимание, словно вспышка молнии, вдруг, прояснившая разом сознание, сквозь туман: я тоже стихия, да, представьте, и на земле мне, мятежному, делать нечего, посему простите, прощайте, в путь, вперёд, я само по себе.
Этот запах влажных ракушек и водорослей мохнатых, эти мидии, присосавшиеся к бугристому, ноздреватому, подводному тёмному камню или…