Небесная Америка Дмитрия Бобышева
Не так давно я получил посылку из Америки. Отношения между нашими странами испортились так быстро, что теперь не каждая посылка, отправленная из Штатов, доходит до российского адресата. «Не каждая птица долетит до середины Днепра», – вспоминаются бессмертные строки Гоголя. Моя же птица до меня долетела, и дар, который она принесла в своём клюве, был поистине бесценным…
Дмитрий Бобышев, «Чувство огромности». Стихи. Фракфурт-на-Майне, Литературный европеец, 2017.
Есть какой-то удивительный симбиоз России и Америки в произведениях
Дмитрия Бобышева. Полжизни тут – и полжизни там. Когда я читаю эту книгу, у меня возникает чувство огромности пройдённого поэтом пути. Огромность в огромности. Огромность, благодарность и нежность – как лики-отражения Поэзии. Огромность у Бобышева многолика. Это и пространство жизненного опыта, и объёмность исторических пластов, и, наконец, обширность территории, занимаемой двумя великими странами. Огромность мироздания, в котором человек – малая песчинка, «светлячок слаботочный». И эта повторяющаяся буква «О» подтверждает фонетически мои мысленные ощущения. Многие стихотворения Дмитрия Бобышева носят космогонический характер. В своём неизбывном чувстве огромности поэт по-гулливерски ворочает странами, материками, созвездиями и даже целыми галактиками. При этом строй мысли Бобышева глубоко ироничен. Жизнь человека, ни много ни мало – это «космическая грязь».
Стихи Бобышева приглашают к размышлению о вечном, поэтому я всегда с удовольствием читаю бумажные издания, вышедшие из-под пера поэта. Дмитрий благодарен и стране, которая его взрастила, и стране, которая приютила его в изгнании. У читателей закрадывается даже «крамольная» мысль о том, что русский и американский патриотизмы могут где-то быть рядом, мирно соседствовать в сердце человека. Безусловно, «национальные интересы» двух стран часто диаметрально противоположны. Но там, в сердце отдельно взятого человека, эти параллельные кривые могут пересекаться. Выражаясь языком Даниила Андреева, Небесная Россия никак не противостоит Небесной Америке.Потому что поэт Дмитрий Бобышев повенчал в своём сердце Россию и Америку. Как когда-то граф Резанов, герой поэмы Вознесенского «Юнона и Авось». У Бобышева американский город Милуоки звучит как «Милые Оки». У его поэтического зрения всюду центр и всюду периферия. Вот из такого рода объёмности и получается «полнота всего». Поэт верит в возможность дружбы и понимания между русскими и американцами:
И недовольны оба – наш и тот.
Что ссоритесь, огромные ребята?
Что вам делить: кто – пепси, кто – компот?
В лапту сыграли б лучше брат на брата,
авось подружитесь, а вот
чужим злодействам стал бы окорот.
Когда б дошло до адресата!
Книга «Чувство огромности» включает в себя избранные сочинения эмигрантского периода Дмитрия Бобышева. Конечно, особое внимание обращают на себя оды поэта. Торжественная речь Бобышева вмещает в себя все противоположности. Что естественным образом снижает пафос одичности. Ода Бобышева – это не ода Ломоносова или Державина, при всей очевидной преемственности. Дмитрий, можно сказать, реанимировал почивший было в бозе жанр. Лирическим одам Бобышева присуща всеохватность: от камерности «жизни званской», то бишьУрбанской, до космических катастроф и немыслимых метаморфоз. Дмитрий Бобышев давно состоялся как оригинальный, сильный поэт, в том числе и как «боевая» единица Ахматовской четвёрки.
Звезда
Какая яркая – огня и льда слиянья,
И – силится внушить пульсирующий знак!
Я мог его понять, но только сам сияя,
сияя, – что давно и далеко не так.
А виделось: горит в селеньях занебесных
оконная свеча в покое, где ночлег.
Последний перегон, и мысль истает в безднах.
И всё же не совсем, – так верит человек.
Но ежели вблизи мерцания и света
на месте мировом откроется дыра
и слижет огонёк, – примите весть, что это
кому-то на покой в той горнице пора.
Какая яркая, какая ледяная
и вечная... Хотя – вся вечность: до зари.
Мгновения мои в себе соединяя,
вот – и сорвётся луч. Я говорю: – Гори!
Поэт отстаивает свою единственность в мире, хотя ясно понимает, что такого рода единичность, непохожесть на других – ахиллесова пята человека: «Единственность – язвимая пята. Тоталитарна только пестрота». Душа поэта словно бы вписана бессмертно в скрижали вселенной, в том числе и в Небесную Америку.Свободное падение сыплющихся с небосвода звёзд –
как физическое доказательство духовного свечения.Звезда и душа – почти одно и то же в авторской мифологии Дмитрия Бобышева.
Бытует мнение, что никому из русских поэтов не удалось опоэтизировать Нью-Йорк, встать вровень с этим прославленным городом-гигантом. Потерпел якобы поражение в этом деле даже сам «горлан-главарь» Маяковский.Дмитрий Бобышев в стихотворении «Большое Яблоко» делает собственную попытку «разговорить» Нью-Йорк. Получился город, одновременно и мёртвый, и живой в желании объять необъятное. Сложно сказать, соответствует ли Нью-Йорк Бобышева своему оригиналу. Сам я, если честно, не в восторге от Нью-Йорка. Но две строки Бобышева, венчающие урбанистический пейзаж «Большого Яблока», достойны, на мой взгляд, самого пристального внимания:
– Жри-ка яблоко по черенок, это – жизнь,
Червячок ты весёлый!
Здесь у проницательного читателя возникает неожиданная библейская аллюзия. Яблоко с древа познания добра и зла. Очень большое яблоко. Яблоко является символом Нью-Йорка. Есть какая-то удивительная правда в том, что человек сам пожирает свою жизнь. Рано или поздно, он это сделает. И, чем раньше, тем ярче это будет смотреться со стороны. Человек «поедает» свой город. А город – это его жизнь. В симбиозе с человеком мегаполис разрушается изнутри.
При всей раскованной распахнутости лирического героя Бобышева по отношению к своей новой родине, нет-нет, да и промелькнёт в его сознании мысль о том, что сложно полностью укорениться в непривычной для себя почве. Невозможно одним махом выбросить полжизни – да и забыть о нейнапрочь. «Почвенничество» – это всего лишь мысль, идея русских писателей и философов двух прошлых веков. Но для тех, кто волею судеб вырван из родной почвы – пусть даже не с корнем – это уже не идея, а боль, которая с годами не проходит. Ты вырван – значит, располовинен. Может ли укорениться черенок в чужеродной почве? Может. Но природа его изменена, и здесь возникает вопрос соответствия дарования поэта чаяниям читателей – как по эту, так и по ту сторону океана. Мы приходим к странному парадоксу: даже никуда не выезжавшие деятели культуры по природе своего таланта могут оказаться чужеродными своей стране. Чем оригинальнее поэт и мыслитель, тем реже он становится частью соборного целого.
Метаморфозы, исход одного бытия в другое, смерть как возможность новой жизни – вот наиболее интересные темы стихотворений Дмитрия Бобышева, составившие томик «Чувства огромности». У Дмитрия Бобышева возникает идея укорениться своей сущностью… в воде.
И если б удалось по срезу – сразу, сходу
болезненно пустить прозрачный корешок
в стакане озера, в пузырчатую воду!
Тогда и на земле, и в землю – хорошо.
Говорят, что жизнь зародилась в воде. Почему бы ей в воде и не продолжиться? Конечно, это могут быть и воды материнского чрева. Вода, к тому же, хорошо хранит любую информацию о человеке.
Читая Дмитрия Бобышева, непременно и многократно наталкиваешься на богатство родной речи поэта. Тут и авторские неологизмы, и редкие, мало употребляемые, но изящно поданные слова. Речь Бобышева – подлинное словотворчество. Ассоциативный ряд заставляет вспомнить о метаметафоре и метаметонимии.Это пиршество речи вездесуще в творчестве Дмитрия. Например, в цикле «Облики»:
Те облики легки – кто: вечер,
кто: полумесяц… Лишь вот этот: ночь.
И девий, да, но и не человечий
(звериный, что ль?) разрез ленивых оч.
Её весь абрис выписан иначе,
хотя Прообраз – и един, и общ!
Ей, словно: целый мир ещё не начат;
вся – лишь о ней – творительная мощь…
Пишущие люди отличаются друг от друга тем, что они принимают за поэзию и что за таковую не принимают. Наивно думать, что все, даже вполне просвещённые индивидуумы думают на этот счёт одинаково. Более того, критерии того, что важно и что не важно, что хорошо и что не очень, меняются у человека неоднократно в течение жизни. Но, конечно, каждый «цепляется» за свою индивидуальность и ценит в себе больше всего именно то, на что другой поэт/писатель не способен.
И вот ещё на что обратил я внимание. Поэт, постоянно живущий в метрополии, пишет о Беслане, о «Норд-Осте», о подлодке «Курск», не отделяя себя от своего народа и сопереживая вместе со всеми. А вот русский поэт, который живёт в Америке, пишет, как правило, о бедствиях своей новой родины. Возможно, ещё и потому, что о бедствиях другой страны рассказывают, в лучшем случае, беглой строчкой в новостях. А несчастий, к сожалению, хватает на все страны, и Америка здесь не исключение. И хорошо, что поэты об этом говорят. Благодаря им мы имеем возможность глубже сопереживать не только ближнему, но и дальнему своему. Вот, например, Дмитрий Бобышев пишет о гибели космического корабля «Колумбия», когда открытый космос стал колумбарием для семерых американских астронавтов. Используя широко известную аллюзию из Фета: «Там человек сгорел». И единение двух сверхдержав заметнее всего именно в этом стихотворении, в сострадании россиян этой американской трагедии. Россия тоже ведь космическая держава, столкнувшаяся на этом пути с множеством трагедий.
Гибель «Колумбии»
Там человек горит, и вот – сгорел.
Семь человек сгорели.
Обломки корабля, огарки тел –
земля хотела бы скорее.
И стряхивает их надмирный горб,
(дымит от этих букв бумага),
и мог бы Супермену – Святогор
помочь, но как? Земная тяга
такая, что ему не взять.
Скользят и руки у Атланта.
И ясно, что и было-то нельзя,
но и – не улететь обратно…
На высоте последний возглас «Ба!»
был заткнут воздухом стотонно,
и с неба пала яблоком судьба,
как у Нью-Йорка, нет – Ньютона,
нет, у – летучих: и мужей, и жён,
что утром там сгорели!
И сны горят: ведь невесомость – сон
над пропастью и в ускореньи.
Ещё живых костей и тверди – весь
вдруг навалился разом
расплавленный и неотвязный вес,
и лопнули корабль и разум.
Сквозь плазму нам теперь летать ли, нет?
Глядеть нам долу ли, горе ли,
и рваться ли из тягот и тенет?
Там человек …
Там семеро сгорели.
Поэзия Дмитрия Бобышева имеет общемировое значение. Поэт не боится рискованных тем. Рискованное хорошо рифмуется с раскованным: это абсолютная свобода внутри человека. Например, стихотворение о мусульманском терроризме – «Шахидка». Автор справляется с задачей и тематически, и эстетически. Современность ставит нам множество новых вызовов, и поэт принимает их – средствами литературы. Хороши музыкальные произведения Дмитрия Бобышева – ноктюрны-космогонии. Эта вечная музыка в душе поэта неистребима. Это «Вечерние огни» Дмитрия Бобышева.
Это – звёзды, Божьи мысли,
Святоточья течь.
Поглядеть на них – умыться
Перед тем, как лечь.
Александр Карпенко
16.11.2017
Две графических работы Михаила Шемякина
из книги Дмитрия Бобышева «Звери св. Антония»