Лев и Овен
Зимой не прекращаются дожди.
Идут, но только медленно и ровно.
А в комнате, за снежностью гардин,
Гривастый Лев подносит тапки Овну.
Поправит плед и ластится, и льнёт,
И греет чай, и мандаринку чистит.
А за окном густой и белый льёт
Декабрьский дождь. Метелист и неистов.
А в комнате гармония и лад,
И мишура на веточке еловой.
На дольки Лев ломает шоколад
И львиную протягивает Овну.
Стригут, стригут небесное руно,
Зима идёт почти неслышным шагом.
На ёлке тренькнет тоненькой струной
Бумажной арфы ангел из бумаги.
Снежок
А в Ялте дождь. Штриховка кипарисов
Отчётливей и, выкрашенный в медь,
На серой гальке взял и развалился,
Заснув надолго, каменный медведь.
Бежало небо торопливо, тучно
К зиме. В Никитском бал у хризантем,
И как красноречиво был беззвучен
Земной и осязаемый Эдем.
И вроде бы ничто не предвещало,
И мир был тесен, ласков и упруг –
От разноцветья лодок у причала
Мне почему-то сдавливало грудь.
Однажды мы с тобой проснулись поздно,
Но за окном всё было, как во сне.
И слышно было, как роняли сосны
Коричневые иглы в первый снег.
Молчишь и куришь, я молчу и стыну
От чувства одиночества. Свежо.
Пожалуйста, мне, уходящей, в спину
Брось имени снежок.
Соседка жарит лук
В ночную целину вонзился месяц-плуг.
Июльский глянец стёрт, и вывернут, и матов.
На старенькой плите соседка жарит лук,
А рядышком в тазу бульбенятся томаты.
На летней кухне – ад. Соседки красный лик
В натруженной росе за занавеской тонкой.
На финишной прямой кромсает базилик,
Елозит второпях по вытертой клеёнке
Садового стола, что так по-свойски прост,
Но самобранно-щедр, расшатан и занозист.
Я тут незваный, но всегда желанный гость,
Несу соседке в дар малиновые слёзы,
Набрякшие за день, несу своё вино,
И мятный беспредел так ощутимо-влажен.
Не шелохнётся лист, сад замер перед сном,
Над зорькой, как чумной, кружит нетрезвый бражник.
Забудутся к чертям соцсети, гуглы, сми…
А звёзды, как цветы на огуречных попках.
Вокруг реальный мир, а в центре мира – мы,
И ползают жуки по незаметным тропкам.
Прозрачные
Хорошо, что пустеют пляжи.
Это как проводить гостей –
Дверь закроешь, вздохнёшь и ляжешь,
Наконец-то, пластом в постель.
В этом месте безлюдно вовсе,
Чаек высыпала крупа,
Да ползут потихоньку в осень
Тени облачных черепах.
От волны удирают крачки
Так забавно. Так грустно мне.
Посмотри, мы уже прозрачны,
Скоро-скоро сойдём на нет.
Пахнет морем, вином, арбузом,
Гладит солнце макушки дюн.
А давай-ка напьёмся в зюзю,
Как бывало в далёкой юн...
Окосевшее солнце, чтобы
Завалилось за окоём,
Чтобы выкрутил нежно штопор
Сердце розовое моё.
Она везде
Здесь дух её на крылышках стрекоз
Проявится неслышно, полузримо:
На ручке развалившейся корзины,
На фартуке, подвешенном на гвоздь.
Она везде. На зелени ворот,
На белых гольфах слив, айвы и вишен...
Как будто здесь. Как будто просто вышла
За хлебом-молоком. Сейчас придёт.
Опустится благословенность тьмы.
Заснули куры. Во дворе – ни звука.
И только сад пугает редким стуком –
Там яблоня прощается с детьми.
Как пахнет хмель! Как светляки кружат!
Теплом животным дышит дом саманный
И ночь несёт в подоле сарафана
Упавших звёзд богатый урожай.
Ему бы спать, но он боится сна.
Приснится, что сажает чернобривцы
В домашнем платье из простого ситца
Живая и весёлая она.
И сон как жизнь, а, может, жизнь, как сон,
И время ничего уже не значит.
Забыв ладонь на голове собачьей,
Десятую за вечер курит он.
Мой бог не строг
Кто светел, тот и свят…
Анри Волохонский
Мой маленький, мой персональный рай –
Горбатой яблоньки нескладная фигурка,
В ракушке-пепелке свернулись два окурка,
И месяц завалился за сарай.
Эдемский сад для грешников открыт.
Шныряют ёжики и комарьё бессчётно,
Я над мангалом раздуваю щёки,
И грешники несут свои дары.
Четырёхликих херувимов нет.
Тут не врата – дощатая калитка,
Снаружи сдвинь запор щеколды хлипкой
И по тропинке проходи на свет.
Мой бог не строг, но светел, значит свят,
Священнодействует над терпким маринадом,
И мне другой религии не надо –
Присутствием любви окутан сад.
Вино, друзья и райские плоды
Над нами, а над ними звёзд несметно
И, может потому, что все мы смертны,
Никто не станет строго нас судить.
Огурцы
Старик мой добр, умён и очень горд,
Он рыбку золотую удивил,
Когда, достав её из синих вод,
С улыбкой просто взял и отпустил.
Пришёл домой и всё мне рассказал,
Усмешку пряча в бороде седой.
Мурлыкал кот, мемекала коза,
Спешили куры в тень под лебедой.
А я ему: «Обед уже готов.
Вон каравай духмяно дышит, щи»
Турну с нагретой лавочки котов,
И фитилёк у свечки затрещит –
Темнеет скоро. Сядем во дворе
И будем слушать, подпирая дом,
Как море, что синее всех морей,
Ворочается тихо перед сном.
Смоковница щедра, как никогда,
Тугие тыквы впитывают мёд,
И мне щекочет щёку борода –
Старик мой нежен, хоть и очень горд.
«Смотри какие нынче огурцы –
Один в один!» – Скажу ему я вдруг.
А где-то в небо высятся дворцы,
И старики клянут своих старух.
Рыба на красном велосипеде
Рыба моя, а давай помолчим о главном.
Ветром оторванный лепесток опустился плавно.
Видишь, моя большеглазая – это чудо.
Фотай на телефон и зимой мы будем
Сравнивать это падение с тихим белым
Снегом
Нам больше нечего будет делать.
Видишь, на шейке у горлинки чёрный чокер.
Фотай и сфотай, как облако дует щёки.
Может заплачет, а может и обойдётся.
Рыба моя, не смотри без очков на солнце.
Сети по миру раскинуты – не попадись.
Вон в стороне удивлённый стоит нарцисс.
Сумерки эти цветы превращают в звёзды.
Рыба моя, пропускай через жабры воздух
Жёлтый густой и сладкий. Цветёт метельник,
Мимо которого гонишь свой красный велик,
Радостно шевеля прозрачными плавниками.
Ближе, пожалуйста, рыба, поближе к маме.
Если иссякнет память в твоём телефоне,
Просто запомни эту весну, запомни.
Тихо идя на дно, тяжело и плавно,
Видели чудо, молчали о самом главном.
Деду
А память детства всё ещё свежа.
Вдруг вспомнишь: дед на кончике ножа
Держал осу, упавшую в варенье.
Так ковыряешь корку на колене,
Такую бесполезную на вид,
Но нет, кровит, пока ещё кровит.
Ты вся из этих добрых мелочей:
Сачок, в сарае удочки, «качель».
Тебя, козявку, окружал заботой
И ласковым теплом незримый кто-то.
И так берёг, ах, как тебя берёг
С иконки на тебя глядящий Бог.
И кто-то дул на ранку на коленке,
И спать укладывал, конечно же, у стенки.
И мир был сжат периметром двора,
Но ширилась в штакетнике дыра.
Пока жива, несу в себе, несу
В сиропе утонувшую осу
И нежность пальцев твёрдых, заскорузлых,
Что не на бантик, а всегда на узел
Завязывали «уши» у кулька,
И как прикуривал смешно от уголька,
Алевшего в золе, весёлый дед,
И врал, смеясь: жизнь вечна, смерти нет.
Гори им
Назовут Марией – живи Марией,
Что бы там об этом ни говорили.
Как придёт пора выпускать младенца –
Ты положишь в ясли большое сердце,
Что среди соломы и морд овечьих
Будет биться болью нечеловечьей.
Прикрывая рану под левой грудью,
Будешь ждать волхвов, но даров не будет,
А пойдут на боль твою пастухи,
Унесут в холщовых мешках стихи,
Те, что станешь петь, заслоняя ясли,
И звезде гореть негасимо, ясно.
Назовут Марией – живи Марией –
Фитильком лампадным. Терпи. Гори им.
Снегопад
Снегопад плывёт на белом ялике.
В козью шаль обёрнута, кульком,
Я стою в зашитых, старых валенках
И ловлю снежинки языком.
Маленькая, толстая, щекастая.
Клюква со сгущёнкой – не лицо.
Горе ты моё, ну где ты шастала!
Бьёт ладонью мама пальтецо.
Озорной, смешливый, щёки алые.
Боже мой, не мальчик – снеговик!
Тёплыми ладонями сбивала я
Затвердевший снег на половик.
Снегопад плывёт на белом ялике
Где-то по-над Северским Донцом.
И стоит, и смотрит вверх, как маленький,
Младший лейтенант с моим лицом.
Разбудил
Разбудил: посмотри, что случилось.
А случился ночной снегопад.
За окном неподвижный и чинный,
Так недавно зелёный наш сад,
Как невеста. За старца седого
Не по воле своей, без любви.
Я о том не сказала ни слова.
Сваришь кофе – меня позови.
Утро нежное-снежное – ахнуть
От восторга, но я не могу.
Там на лавочке, словно на плахе,
Голова георгина в снегу.
© Наталья Возжаева, 2020–2022.
© 45-я параллель, 2023.