Наталья
Уварова

Бабочка

Бабочка. Так невесома, мала и нуждается в малом.

Живой лепесток. Яркий лоскутик лета.

Тает, порхает, радует глаз твой усталый.

Она существует и здесь и нигде или где-то.

Ты же телесен, объемен, весом, многозначен,

Что возомнил, раз нуждаешься в славе и лести?

Не о таких ли «герои на людях не плачут»?

Ты обитаешь в уютном безрадостном месте.

Мненья чужие – твоя основная пища.

Дни коротаешь в липкой густой обиде.

Лучше и впрямь бы не покидать жилища.

Если только за пивом. И чтобы никто не видел.

Клеишь в альбомы кусочки чужого лета.

С горестью думаешь, что у тебя все так тухло.

Вот тебе мир в квадрате стеклопакета:

Курят соседи, дети хоронят куклу.

Новый квартал заслоняет тебе рассветы.

Кожей второю стал серый растянутый свитер.

Вон он – твой мир в серенькой рамке планшета:

Геи бунтуют, Обама приехал в Питер.

Веришь ли в мир ты – блестящий, безмерный, певучий,

Если сомненья свои водрузил, словно знамя на древко.

Вспомни о бабочке. И докажи, чем ты лучше

Этой бесцельно порхающей однодневки.

Дамский роман

Это было под вечер.

Кажется, позавчера.

Он сказал «ухожу»,

А в ответ – и давно пора!

Дальше как в дурной мелодраме –

Луна звенела, будто ложка в стакане,

Она на стекло дышала, писала «пошёл ты на…»

Дальше в рифму – одна, без сна, влюблена.

Истерично ломала руки:

За что же, за…

Почему же другим,

Не нам, дано покорять полюса,

До звона морозить пальцы

И рвать живот,

По утрам выгрызая друг друга

Из вечных мерзлот.

Ночью морозы стоят до того крепки,

Что даже телефонные гудки

С назойливым звоном

Сыпались прямо в ухо,

Отогревались там

И на пол шлёпались глухо.

Оставляя лужицы,

Словно щенки.

Пи-пи-пи и так тысячу лет…

Наконец прорвалась, зарыдала,

В ответ –

Эй, не надо сырости,

покуда никто не умер.

В телефоне жили Моцарт

Да чёрный Бумер.

Жили вполне себе дружно,

Попеременно споря,

Кто же звонит – Диман, подруга

Или охранник Боря.

Или Он.

А она по стеклу возила

Какой он ко…

На кухне кошки пролили молоко.

И ещё добавляла: 

Катись ты ко всем чертям,

Каждый раз надоело

Себя собирать по частям!

Пауза.

Ночь расставляет тени

Меняя пространство

по своему усмотренью.

Завтра будет время

для размышленья.

2009

Заклинание Пушкина

Мчится ветер, тьму взбивая,

Так, не ветер, ветерок.

Однозвучно завывает –

Время, нравы, век мой, рок!

Вьюга пологом линялым

Застилает неба синь.

«Пушкин, Пушкин! – прозвучало,

– Где ж ты бродишь, сукин сын?»

Вьюга воет, вьюга кроет

От земли и до небес.

Бесы кружат над страною.

Так, не бесы – мелкий бес,

Дух стяжанья и разврата,

Хама бог и наглеца,

Озираясь воровато,

Норовит пленить сердца.

В жутком вое, в бесьем писке

еле слышно – дин-дон-дон –

то ль Мадонной, то ли Фриске

заливается рингтон.

– Эй, гони-ка, что есть мочи!

«Барин, выбился из сил.

Где кибитка не проскочит –

Не пройдёт и сто кобыл…»

Воет ветер, стонет ветер,

Тучи – кипы серых шкур.

– Нет в отечестве поэта,

Есть тусовка и гламур…

Что? С испуга сердце бьётся?

Знаешь, что вчера слыхал –

Нет, мол, истины под солнцем –

Есть реал и виртуал.

А от них укрыться, то-то,

барин, очень тяжело!

Застучало под капотом,

бесы рвутся под стекло

Лобовое с жутким граем.

Небо встало на дыбы,

лишь за окнами мелькают

придорожные столбы.

Над заснеженной опушкой

Засверкал луны пятак.

Стонет вьюга: «Где ты, Пушкин?

Где ты? Мать твою растак!

Появись, ну сделай что-то,

Рассуди нас в сей игре…»

Но, как прежде, стихоплётов,

Словно грязи в ноябре.

Мчится ветер, тьму взбивая,

Так, не ветер, ветерок.

Однозвучно завывает –

Время, нравы, век мой, рок!

Мчатся тучи, мчатся спешно,

Застилая мглою высь.

И звучит во мгле кромешной:

«Пушкин, Пушкин, появись»!

Золушка

Фея, хочу веселиться

и платье в пол.

Вот тебе, детка, – пшеница,

да грязный стол.

В доме скрипят половицы
и ни души.

Детка, какого принца?

Да не смеши!

Пламя в камине пышет,

да нож остёр.

Вот, напеки пышек

для злых сестёр.

Фея, луна в зените,

а в замке – бал.

Киснет бельё в корыте,
грядёт скандал.

Принца узреть украдкой,

Одним глазком.

Детка, поверь, что в замке,

Что под замком.

Фея, а я сквозь морок

Туман, бурьян.

Детка, хрусталь дорог

Да кучер пьян.

У замка светла аллея,

А в сердце – мгла,

Что же ты детку, фея,

Не сберегла…

Кризис среднего возраста

Вот так и взрослеешь – годам к тридцати пяти:

Промокший, палёный, оглохший от медных труб,

И как откровенье – ещё середина пути,

но волос твой сед, а голос прокурен и груб.

Пожалуй, всё выпито, пройдено всё и истёрто до дыр,

Ты вязнешь в болоте случайных и мелочных дел.

Восторг подростковый: Да, я завоюю весь мир!

Меняешь на вздохи,  что многого не успел.

А что тебе нужно? – Потуже набить закрома.

Здоровый цинизм, как вакцина от жизненных драм.

А личная жизнь? Да и тут все обширно весьма –

От инстаграмма до ста обжигающих грамм.

И вдруг настигает, уже не любить вот так –

До спазма, до боли, дотла выжигая нутро.

А та, что спит рядом – банальность, рутина, пустяк,

Ты входишь в неё ежедневно, как входят в вагон метро.

Вот так существуем – воюем, наводим уют.

Воронка житейская – служба, машина в кредит.

О том, что должны – узнаем из повестки в суд,

О том, что любимы, когда лишь под сердцем болит.

Вот так и плутаем: на ощупь, впотьмах, наугад.

Не помня закатов, восходов, и прочих явлений в природе.

Не помним ни вздохов,  ни взглядов, ни памятных дат,

Но кто-то всё ищет себя среди звёзд и под утро находит…

Лес Пасхальный

Вот вчера – безмолвье, а нынче – гам.

Как трепещет сердце и ждёт чудес.

Затаив дыханье, как входят в храм,

Ты войди неспешно в весенний лес.

Так останься с лесом наедине –

Без айфона, пива и сигарет.

Берега-стволы, ты на самом дне,

Над тобой колышется тусклый свет.

Отрекись от города хоть на час –

Город сковывал тысячью обручей.

И смотри, как смотрят в последний раз –

Вот растет трава, вот бежит ручей.

Возжелай душою и сердцем всем

Этот лес, волнуясь и трепеща.

Как желают сущие во гробех

Прикоснуться к краю Его плаща.

* * *

Мне приснилось, что муж мой покончил с войной,

Он вернулся и худ и сед.

И сказал мне: скорее пойдем домой.

Я сказала, что дома нет.

Муж вернулся с войны, он был худ и хром.

Май звенел. Зеленели поля.

Он сказал: не беда, мы построим дом.

Милый, это не наша земля.

Муж сказал, что отныне покончил с войной.

Где была она – та война?

Он спросил, но ведь ты навсегда со мной?

Милый, я не твоя жена.

Мы сидели долго – спина к спине.

В чистом поле костер догорал.

Мне приснилось, что муж мой был на войне

И не понял, за что воевал.

* * *

Основная наша профессия – не роптать.

Все дороги, куда бы ни шёл – приведут домой.

Заруби на носу, завяжи узелок, запиши в тетрадь,

Перед тем, как отправиться завтра в последний бой.

Не сорваться, с ума не сойти – вот уже благодать,

Не участвовать в гнусной кадрили карикатур.

Основная наша профессия – фильтровать

Всё, что льётся из чёрных безжалостных амбразур.

Отчего без разбору торопимся пожирать,

что ни кинут нам, будто нынче и глад и мор?

Основная наша профессия – понимать,

Что они начеку, даже если выключен монитор.

Как они наступают – за стаей стая, за пядью пядь,

Их плацдармы – твоё нехитрое бытие.

Основная наша профессия – рассказать –

Их Освенцим – в твоей измученной голове.

Не роптать – даже если сцена твоя – эшафот,

Перед тем, как затихнуть навеки, сронить словцо.

Видишь, солнце лучами вонзается в мой живот.

Видишь, радуга упирается мне в крыльцо?

Основная наша профессия – не роптать.

Все дороги, куда бы ни шёл – приведут домой.

Попытка весны

1.

А у тебя небо на пол-лица

или всё небо – лица,

плавится вешний лёд,

и город длится,

а от прохожих пахнет

булгари и корицей.

Право, весне без разницы –

провинция или столица.

2.

Хладный ладоней тыл

и от ногтей полумесяц,

жадный задор и пыл

искать чердаков и лестниц,

смерти, забвенья, зла,

жадно алкать и плакать.

Кровь подобрала

в тон своему лаку.

3.

Слова, наказа, завета –

По всем мирам!

Всем сторонам света

И всем ветрам!

Голуби сизокрылые,

чёрное вороньё!

Мне под крыло бы к милому.

Близко, да не твоё!

4.

Мы же – кусты малины

из одного леска,

нас лепили из глины –

из одного куска,

мы два побега длинных –

из одного глазка…

А нынче сиди, постылая,

Да жди свистка.

5.

Я тебя из вечности

выдалбливаю и длю,

я тебя из чрева

исторгну и изблюю

только не дай мне…

не дай мне…

Te Quiero и I love you.

6.

Ядовитой слюною

испачкай и раствори,

лавой, приливом, волною

слижи мя с лица земли.

Чтобы в земельке ни косточки –

ни присно и ни потом,

ни запятой, ни черточки

на камушке гробовом.

Чтобы ба-бах и в вечность

И полный о-оммм!

7.

Наземь глаза выслези –

плюнь да перекрести,

изыди, исторгнись, изведись

из мозга да из кости.

Ах, отойти да к лету бы

в бурелом-глухомань –

сад ты мой заповеданный,
Гефсимань.

8.

Стать бы кому хотела

кровлею и крылом?

В чьё бы ещё тело

прочно врасти ребром?

А подойдёшь ближе –

все сбируны-голодрань.

Ты подбери меня, боже,

да прикармань!

07-08.05.2014

Так проходит слава земная

Дни и ночи проводит дева

в бесконечном коловращеньи.

Обратите свой взор, королева, –
королева всегда в восхищеньи!

Подойти к ней богач и нищий –

своим долгом считает каждый.

Только губ королева ищет,
что спасут навсегда от жажды. 

Но все требуют справа и слева –

кто прощения, кто-то совета…

Только ищет глаза королева –

те, в которых тонуть до рассвета.

Милость дарят на смену гневу

ёе тонкие бледные пальцы...

Только ищет плечо королева –

то, в которое отрыдаться!

Арлекины, матроны, франты –

бал павлиньим хвостом кружится.

Жгут рубины и бриллианты

её тоненькие ключицы.

Ей бы к чёрту послать давно бы

этикеты, устои, порядки,

кринолинов порвать оковы

и бежать со двора без оглядки.

И, упав у подножия древа,

разреветься до неприличья...

И окажется гордая дева

хрупкой девочкой

           с профилем птичьим.

И никто не спросит участливо:

кто ты, что ты, моя родная?..

Так проходят века и царства –

так проходит слава земная.

Цирк уехал

Возле городского рынка

Вновь пейзаж привычно жалок:

Там, где был шатёр раскинут –

Частокол железных балок.

Всем открыто, как тоскливо

В цирковом нехитром быте –

Акробаты хлещут пиво,

Гуси плещутся в корыте.

У медведя грязь на шкуре,

Пудель стриженый хромает,

Чуть поодаль клоун курит,

«Беломор» в горсти сжимая.

Узнаваем был он всё же,

пусть без накладного носа.

Мне сказал: «Ты клоун тоже

Хоть и хочешь быть серьёзной.

Донесли до нас неверно:

Мы актёры, жизнь – театр.

Ты выходишь на арену

Словно римский гладиатор.

Ты за жизнь свою в ответе –

Вот и бейся беспощадно,

Чтобы зритель не заметил

Вместо крови сок томатный.

Будь развратной, словно шлюха,

Как царица величавой,

Чтоб не различило ухо,

Как хрустят твои суставы.

Будь предельно откровенной,

Будь весёлой ловкой гибкой,

Жги сердца господ почтенных

Напомаженной улыбкой.

Знаешь, детка, между нами,

Много ль надо в том отваги,

Чтоб жонглировать словами,

А потом глотать как шпаги?

Но завистников не слушай
мол, что роль твоя избита.

Не видать морщин под тушью,

Под корсетом целлюлита.

Раз на сцене – рви по полной

Без сомнений и вопросов, –

Так сказал мне старый клоун,

Бросив в лужу папиросу.

Разбирайся неустанно,

Где сама, где упаковка.

И в фургончик деревянный

На ходу запрыгнул ловко.

Разразилось небо смехом,

Все в округе закачалось,

Цирк уехал, цирк уехал, цирк уехал…

Я осталась.

15 сентября 2013

Через час после увольнения

Пятнадцатое июля.

Был Город удушлив и жарок.

Расстегнутые, распахнутые

выскакивали из арок

и припадали к фонтанам,

жадно щупая влагу –

как будто на всех не хватает

кондиционерного блага,

как будто на миг лишь вырвались

из туфель, костюмов, халатов,

из офисных крематориев,

из фирменных казематов…

И я такая свободная

средь них, спотыкаясь, бреду,

как вечная Таня Савичева,

выжившая в аду.

Чёрный квадрат

Кто-то твердит, что реальность затёрта до дыр,

Кто-то с налёту миру бросает вызов.

Но наступает ночь, где потасканный Казимир

Вновь рисует выключенный телевизор.

* * *
 

Я пришла к старой гадалке в конце зимы,

Молча сняла перчатку и протянула ладонь.

А она, прищурясь, сказала: «Нет у тебя никакой судьбы

Или судьба твоя переменчива, как небо или огонь.

Время снимает лживых свечей нагар.

Врут и орбиты планет, и шаманский дым.

Редко кому даётся подобный дар –

Быть чистым листом или сосудом пустым.

Всё, чем ладони исчерчены – смех небес.

Приманка для слабых. Божья игра в поддавки.

Ты сама шагаешь и поперёк, и чрез

Холмы, перевалы, долины своей руки.

Ты сама себе навигатор, маршрутный лист,

Тебе лишь одной известно, где спрятан клад.

Там бескрайня пустыня и горный склон леденист.

А ежели сбилась с курса: то вот он – ад.

Чем заполнять пустоты, заштриховать пробел,

Кто рисовал план, составлял проект?

Ты сама себе архитектор и инженер,
Бог, он лишь наблюдает – справишься или нет.