Наталья
Смирнова

особенности интертекстуального диалога-палимпсеста*

Что шепчешь ты, что мне подсказываешь,

Кавказ, Кавказ, о что мне делать!

Борис Пастернак

Спать охота – чтобы дуб склонялся,

чтобы голос пел.

Сергей Гандлевский

Джамбулат Кошубаев

Лики мгновений дробятся в осколках зеркал,

Ожиданье распято на всех перекрёстках…

Джамбулат Кошубаев предпринимает свой «Опыт прочтения» Лермонтова в книге «Палимпсест» в 2008-м году, в книге о поэтах и Поэзии, но гораздо раньше он входит в тайну Слова как поэт и продолжает следовать по кремнистому пути Поэзии сегодня, пути, на котором –

Кремнистый путь Джамбулата Кошубаева ведёт к неизбежности встречи со страдающей мыслью, неутолимой жаждой истины, тишиной ночи и звёздным небом. Это всегда неизбежный искус постижения сути вращенья бесконечных возвращений и возвращенных истин извращенье. Но этому противостоит вера в то, что только слова хрупкого звучанье удержит на орбитах ход планет, только оно может свести воедино небо сегодняшнее, вчерашнее и вечное, и местом встречи для неба небес станет… свиток папируса в Александрийской библиотеке. Единство ушедших, грядущих и вечных поэтов для Джамбулата Кошубаева такая же высокая данность, как и для Сергея Сутулова-Катеринича, как для Георгия Яропольского:

«Опыт прочтения» Лермонтова в книге «Палимпсест» естественным образом завершается главой «Кремнистый путь» и следующим обобщением Кошубаева: «Наш путь познания, путь жизни человеческой – кремнистый, мерцающий путь, уходящий в бездонную звёздную высь. Поэт уже прошёл по нему, по нему идти и нам, всем, кто любит и чтит Михаила Юрьевича Лермонтова»ⁱ. Вновь подчеркнём: следование по кремнистому пути современных поэтов, в частности, трех выше названных, объединенных дружеством по поэзии, означает именно прочтение Лермонтова – в контексте их собственного творчества и современного уровня постижения поэтического космоса Лермонтова. При этом поэзия Сутулова-Катеринича, Кошубаева, Яропольского обнаруживает несомненное созвучие и единство в многообразии: рифм переплёт, гомон созвучий (Дж. Кошубаев).

Георгий Яропольский

Из темноты –

и снова в темноту.

Ещё кого-то там благодарить…

Немой не проклинает немоту –

зачем тогда учиться говорить?!

Зачем тогда такой короткий свет?

Зачем в огне корёжатся листы?..

Какой непререкаемый ответ –

новорождённый крик

из темноты!

Мне уже доводилось говорить о том, что, как всякий поэт, Георгий Яропольский – переводчик в самом точном и глубоком смысле. Его переводам подвластны «шагрень времени» и «несхожесть дней», строки Апокалипсисаⁱⁱ и Роберта Фроста, чин литургии и «чернильная тишина». Однажды сделав выбор в пользу осознанного в слове бытия, он измеряет-изучает пространство между холмами хлама и Храмом.

Словарь, язык, версификация… Если перед нами поэт, все это само собой разумеется. Да, степень мастерства необыкновенно важна, но не она, в конечном счете, позволяет говорить о Поэзии. Тогда что же? Не возникновение новых «как», но сохранение непреходящих «что». Об этом писал Георгий Яропольский, размышляя о проекте «Остров Сокурова в Нальчике» в своей последней книге с выразительным названием-метафорой «Связка ключей»ⁱⁱⁱ. К слову, именно такой связкой ключей к Лермонтову и его кремнистому пути является его «Венок строф», соединивший в себе и мысли, чувства, образы и интонации его друзей-поэтов.

«Кремнистый путь» Яропольского стал, на мой взгляд, закономерным завершением, мощным финальным аккордом-резюме юбилейного 2014 года и альманаха «Как сладкую песню отчизны моей»… (Ставрополь, 2014). Это его summa summārum, высокая игра в перевёртыши, текст-зеркало с обратной перспективой – текст-олакрез (Г. Ф. Рахимкулова). Тропы здесь – это и поэтические констелляции метафор, и хрупкие мосты и переправы мирозданья, где ждут поэта-читателя и читателя-поэта ошеломительные догадки, поскольку все вокруг – ПАЛИМПСЕСТ с несмываемыми строками и смыслами, мыслями и чувствами.

«Кремнистый путь» Яропольского это Путь-Суть – суть пути, путь сути. Это коллаж-пастиш из разных языковых регистров – от просторечия до профетической патетики, неразрывность синхронии и диахронии, истории и современности, земли и космоса. Это паззл-палимпсест эпох и времён души-ума-сердца с постоянной перестановкой слагаемых, дающих всякий раз иной, но тождественный исходной сути результат, бесповоротность которого означает неисчерпаемые возможности новых поворотов в лабиринте, где нет тупиковых ходов…

«Венок строф» это явственно различимые звуки и отзвуки лермонтовского резонанса, длящегося уже два века, отточенная вариация инварианта кремнистого пути. Тема здесь – она же рема и – наоборот. «Венок» – это контаминация смыслов, сведение воедино разноимённых зарядов.

«Кремнистый путь» Яропольского это аксиология-таксономия Неба и Земли; немыслимый на первый взгляд союз жизни и смерти. И смерть здесь обратима, превращаясь в возможность Жизни для идущих путём зерна. И вот уже Путь и обретения одного Поэта становятся неким коллайдером, сталкивателем-ускорителем для другого поэта, многих других, осознающих, что стезя … всего одна – до самых бездн, а не до дна. У Яропольского даль делается близью, корни – кронами, сиюминутность – безграничностью мига, перелагаемого на мириады слов человеческого языка. Путь становится возможным и преодолимым только с появлением Духа-пилигрима, которому даруется Истина.

«Кремнистый путь» это отлитая мыслеформа Пути как движения-преодоления-обретения. Это обратимость Времени-Поэзии-Творчества, судьбы Поэта, поэтов, Поэзии. Процесс и результат. Поиск и обретённая формула; одномоментное, одновременное движение в пространстве неразрывного Прошлого-Настоящего-Будущего. Зеркальный лабиринт бликов, отсветов, мерцаний. Всё – в мажоре-миноре немолчно звучащего Слова, послушного велению Божию…

Хрестоматийное положение Певца – бездны на краю… Уйти или остаться? Вот вопрос. Он непредставим – и у Гамлета, и у Лермонтова, и у Георгия Яропольского – без других абсолютно не риторических вопросов: КАК и ВО ИМЯ ЧЕГО?.. Ответ Яропольского –

«Кремнистый путь» Георгия Яропольского с его Мыслью-Смыслом, разворачивающимся на самых разных уровнях – от балалаечного до органного – есть существо диалога-палимпсеста Поэзии и, в частности, авторов «Палимпсеста» и «Двух с половиной цитат над пропастью»; движение от стихов безымянного пра-Гомера до пока безымянного поэта, некоего пост-Яропольского… Это видение-чувствование-ощущение-слышание Мира от Небес до самых немыслимых, но прозреваемых поэтами бездн…

Земля в сиянье голубом… Как справедливо отмечает Дж. Кошубаев, «в поэзии Георгия Яропольского очень важно не только то, как он видит – в этом он мастер деталей, - важен взгляд, зрение само по себе»^iv. И здесь не может не прийти на память Иосиф Бродский с его эссе «Набережная неисцелимых» и основополагающим принципом перехода рефлексов, порождаемых водой венецианских каналов, в поэтическую рефлексию, с его близнецом воды – музыкой.

Валерий Каблуков в работе «"Гамлет" Шекспира в метасознании русской лирики первой трети ХХ века»^v, обращаясь к Лермонтову – как русскому Гамлету – в поэзии Пастернака, Мандельштама, Ахматовой, в частности, констатирует:

- близкие по духу эпохи актуализируют в коллективном культурном сознании одинаковые темы;

- статика мотивов в их реализовавшейся валентности и тот или иной мотивный комплекс стремятся организоваться в модель мира;

- техника «перечитывания» центральных текстов культуры новым эстетическим сознанием варьируется, но её движущий импульс остаётся неизменным.

Эти же мысли у поэта-аналитика Яропольского звучат так:

Это не только красноречивая реплика в лермонтовском гипертексте русской поэзии, но и необходимая, органичная часть его симфонической партитуры. И здесь, как и в репликах С. Сутулова-Катеринича и Дж. Кошубаева, обращает на себя внимание сингармонизм смысла, образов, интонаций, так же как и некий полисиндетон интуиций и поэтических констант. Перед нами три поэта с яркой творческой индивидуальностью и одновременно некая единая модель жизни-творчества как Пути самой поэзии, которая – в одно и то же время – личностна и коллективна, обречена и победна, конечна и бесконечна.

PS

Сергей Гандлевский в упоминавшемся эссе «Метафизика поэтической кухни» замечает: «"Книга Иова" считается таинственной. Самое тёмное её место – ответы Бога многострадальному Иову. Вместо того чтобы утешить, объяснить, ответить по существу, Бог, торжествуя, проводит перед мысленным взором Иова величественную вереницу чудес Своего Творения: звёзды, льды, моря, пустыни, зверей, птиц, словно заново восхищённо перелистывает созданную Им книгу жизни. По счастливому выражению Честертона, Создатель отвечает восклицательным знаком на вопросительный, и непостижимым образом этот алогичный ответ удовлетворяет Иова. Точно Иов на время перестаёт быть персонажем бытия и встаёт на точку зрения Творца, посвящается в общий замысел Творения, и пыл требовательного скорбного вопрошания разом иссякает».^vi

PPS

_____

*Окончание. Начало в номере 18(438) от 21 июня 2018 года.

© Наталья Смирнова, 2018.

© 45-я параллель, 2018.