Наталья Шабло

Наталья Шабло

Четвёртое измерение № 11 (611) от 11 апреля 2023 года

Увертюра к первому кругу

Первая страница

 

Скрип половиц. Замедленная речь.
Горит теплом разморенная печь,
И рыжий кот растянут на диване.
Щеколда стукнет, загудит в трубе.
Поправлю плед заснувшему тебе. –
День уплывает лодкой в океане.

И, растворяясь в сумерках небес,
Чернеет хлебной корочкою лес.
А после, по законам океана,
Его глотает тёмно-синий мрак,
Где лодку не догнать уже никак, –
Не вытащив удой Левиафана.

Пусть семь потов сойдут во сне веков,
И выйдет Нил из древних берегов,
Плыви себе в видениях Танаха.
Архангел Гавриил наточит меч.
Ветхозаветным гулом дышит печь. –
В ней догорает половица страха.

Увидишь сам, как утром в феврале,
Две первые звезды, взойдя в золе,
По дымоходу вырвутся наружу.
От них пойдут вселенские ростки...
Ну, а пока на лепесток руки
Клади во снах истерзанную душу.

Здесь хорошо. Здесь прост и ясен быт.
И чайник на живом огне кипит.
Вкуснее чай от чабреца с душицей.
Ты будешь чист, проснувшись поутру.
И жизнь начнёшь со снега на ветру
От Иоанна первою страницей.

 

Урбанистический февраль

 

Не удушающим теплом,
Но лаской февраля холодной
Стекло воспринимаешь лбом
В оконной раме первородной,
Первородящей – так точней
(Ты видишь новый день впервые).
Обрамлены картинно в ней
Река и сосны вековые,
Глубокий снег и тонкий мрак
По длинной нити небосклона
И заживающий овраг
Вдоль складки серого бетона,
И то, как птица чертит путь
Концом крыла по небосводу.
Пора. Ты тоже как-нибудь
В февраль войдёшь, не зная броду,
Чтоб словно белый блик стекла
Дыханием в него вонзиться
И формой своего тепла
На полотне отобразиться.

 

На кончике графита

 

С утра на проводах слюда небес.
Нахохлился промёрзший за ночь лес,
Ознобом крыш глядит в округу город.
Река шугою дышит, словно ёрш,
И всё во мне – предчувствие и дрожь.
(Остаться дома вновь найдётся повод).

Не выхожу. За рамки и за дверь.
Я – загнанная птица. Или зверь.
В загоне не дают определений.
Гляжу через расширенный зрачок
Как создаёт какой-то паучок
Живую «микросхему» поколений.

Нам с ней по кругу, видимо, бродить.
Прочнее стали, между прочем, нить,
И для неё судьба – за ординату.
Паук своим владеет мастерством:
Когда его случайно впустишь в дом,
То время замирает по квадрату.

Из четырёх углов не убежать.
Вот дверь. Окно. Вот книжный шкаф. Кровать.
Уходит что-то важное из вида...
А впрочем, просто серость и зима.
Пусть за окном весь мир сошёл с ума,
Ты жив ещё на кончике графита.

 

Круг первый

 

Что я могу, когда заливает? –
Вычерпать небо ржавым ковшом?
Форточка пастью ливни кусает,
Кашляет в душу простуженным псом.
Скрипнет петлёю, как цепью на будке.
Как тут не рвись – не сорвёшься в полёт!
В этом рывке, как в цепном промежутке,
Кажется, стрелки наоборот
Смеют отсчитывать время и судьбы.
Рельсы ржавеют, гниёт паровоз...
Снова распутица. Я на распутье.
Выбор отсутствует, в этом невроз.
Всё по спирали. История – дура.
Данте надеть предпочёл сапоги...
Снова гроза и дожди – увертюра
К первому кругу. А дальше – ни зги.

 

Метанойя

 

И ныне. И присно.
Вовеки. Но где?
В какой утекающей
в Лету воде?
В какие сосуды
прошедших веков,
в ладони-глазницы
каких
дураков
песком уходящих
в такой же песок?
Ты слышишь?
Ответь нам, всевидящий Бог!
Покуда мы ныне
в безверьи дрожим,
захлопнуты двери
под тягой пружин,
натянутых кем-то
на двери к тебе.
Песок на губах.
На ступенях.
В воде.
Песок
перемолотых.
Это ведь мы?
Чернобыльским
взрывом,
а стронций чумы
исходит из нас,
зависая, как нимб.
Он в жабры впивается
дышащих рыб
бедой, что уже
не уйдёт никуда.
Как тот рыжий лес.
Как отрава-вода.
Как то, что
нас душит
за лживостью фраз.
Мы – рыбы.
Молчали тогда
и сейчас.
И ныне. И присно.
Во веки веков.
Потомки ушедшей
страны дураков
в историю прошлого,
словно в песок.
Прости нас.
Без выстрела
точно в висок.
Прости нас,
с крючка отпусти.
Что потом? –
Пошлёшь
искупление
сыном Христом.
Мы заново сможем
пройти этот круг,
создав и разрушив.
И снова на крюк
наживы подсядем...
Не надо опять!
И милость на нас
понапрасну
не трать.
И ныне. И присно.
И всё же, прости,
сжимая песчинки,
как вечность в горсти...

 

Дракон

 

На небо, раскалённое морозом,
Трубою дышит город, как дракон,
Дракон бетонный, спящий под наркозом,
Листающий страницы через сон,
В котором люди россыпью хрустящей
Под лапами куда-то норовят...
И этот наст, такой ненастоящий,
Он сторожит который год подряд,
Чтоб, привыкая к мощи над собою,
Мельчали дальше граждане в душе.
А что другое небо над трубою,
Никто не помнит, в сущности, уже.

 

Сумеречный дрейф


по сумеркам как будто в коридор
январской дрёмы проскользнешь привычно
гирлянда, плед, бутылочка столичной
и с вечным эго длинный разговор
не исповедь, а качество души
где сам себе с началом года в други
запишешься под снегопад в округе
что раздвигает в вечность метражи
и ты себе на лодочке плывёшь
из прошлого в грядущее неспешно
а ночь как вся округа белоснежна
и планетарным пульсом бьётся дрожь
того что никому не избежать
но ты плыви на волнах пилигримом
и пусть в виденьях проплывают мимо
то потолок, то двери и кровать
то гул метро, а то лесная тишь
и мандарины с мягкой кожурою
и ничего не станется с тобою
когда ты сотню дел своих проспишь