Наталья Лясковская

Наталья Лясковская

Четвёртое измерение № 26 (410) от 11 сентября 2017 года

Этнографическая глина

Полынь

 

Я не хочу чужих святынь,
Мои обеты я нарушу –
Но мне переполняет душу
Неизъяснимая полынь.

О. Мандельштам


Полынь цитварная, цветы обоеполые!
О, как манит меня твой запах дарминоловый, 
плывёт, пьяня, средь сырдарьяловых долин
сесквитерпеновый лактон твой сантонин.
И вдоль полей – полынь, и вдоль песков – джунгарская,
кивая цацками соцветий, nutans царская,
свои владенья расширяешь, войско высеяв,
дочь Эукариота, Артемисия! 
И меж белёных хаток на Черкасщине,
где кровный род мой, прекращённый от «покращення»,
растил детей на землях предков, где отныне –
лишь дым емшановый клубящейся полыни.
Полыну в край родной, вдохну – и с плачем заячьим
в ладонь полынную уткнусь... а чем – не знаю, чем:
бедой последней или детскою обидою.
Впитай печаль мою, трава солянковидная,
абсента, вермута, тархуна кровь зелёная,
терпенья терпкость, в бочке мира растворённая…
Полынь – любовь моя, другой уже не надобно,
ты и постель, и платье вдовие, и снадобье,
что пить-не выпить мне теперь до края дней:
чем горше –
тем 
воспоминания сильней...

 

о любви о подвиге о смерти

 

вам легче выскочить вздымая рваный флаг 
вперёд других – умрём же брат за брата
чем каждый день один хотя бы шаг ступать по направлению к утратам   
вам легче за химеру умереть за взгляд за жест за счастье за идею
чем тщиться день за днём перетерёть оковы страсти цепи блудодея
скорей спихнуть ярмо с усталых плеч – без осознания грехов и покаянья
чем много лет старательно беречь страданий свыше данных достоянье 
что смерть что подвиг длящийся лишь миг – ну час ну день неделю может статься
ведь это легче чем как ученик за мигом миг десятки лет смиряться 
чем беззаветно возрастить дитя что родилось по сбою организма 
с уродством внешним или очертя вокруг себя кордоны аутизма
питать своею плотью всё отдать и убедить навечно что родные
не могут ни отречься ни предать ни улизнуть от них на выходные
взорваться легче чем гореть сто лет любовью душу словно угль вздувая
и квант за квантом отдавать свой свет делить свой дух как части каравая
голодных вечным хлебом утолять бездомным сшить нетленную рубаху 
не разбирая где агнец где тать и к мантикорам подходить без страху
и горе долгое без слёз переносить из-под недвижных тел таская говна
мыть и кормить и вслух не голосить за что мне Боже этот узел кровный  
и мать и недостойного отца вонючих страшных потерявших разум
прощать любить до самого конца не поддаваясь мерзким метастазам
себяжаления уныния тоски гнать мысль о том что лучшие мол годы
коту под хвост и до керстной* доски мечтать забыть детали их ухода
мгновенный подвиг – памятник чему 
гордыне славе самоубиенью  
так легче чем в разрушенном дому нанизывать мгновенье на мгновенье
чтобы собрать достаток и опять воздвигнуть крепость выбитого рода
и каждый день чуть взбрезжит свет вставать идти трудиться стать зерном народа
среди других таких же кто молчит и дело делает хоть наг и унижаем
кто колотилом плевелы лущит чтоб для других стать добрым урожаем  
нет – умереть лишь вспыхнуть и сгореть любая смерть не длится дольше жизни
а ты попробуй медленно стареть рыдая горько в безконечной тризне
без ропота вериги дней носить отбросив молью битые эгиды
и что ни ночь то гнев и боль гасить и просыпаться утром без обиды
от всех таить следы незримых битв раскрыв как крылья переплёт псалтыри
да терпеливо глиною молитв латать расколы в сердце в храме в мире 
и лишь когда дотянем на горбу всё что назначено до самого до края
умрём с отпустом 
созидав судьбу
которую как подвиг избираем
___
*керстной –  гробовой, словарь Даля

 

лоле брянцевой

 

ангел мой теплохранитель чуть я стану угасать
от тебя накала нитью жизнеток идёт опять
ангел сердцеутешитель чтобы в горести помочь 
ты грядешь в мою обитель будь то полдень иль полночь
ангел мой телопитатель как ты чуешь не пойму
что у нас опять некстати хлеб закончился в дому
ангел мой любвиподатель хоть намного младше ты
мой спасатель мой решатель мой критерий доброты
с персиянскими очами с чисто русским ох в очах
с тяжкой жизнью за плечами и семьёю на плечах 
ангел гонит свой лендровер как ленивого одра  
к тем кто тянет жребий вдовий где болеет детвора
и к таким как я калекам перемолотым судьбой
ангел 
ставший человеком
человек 
крылатый мой

 

* * *

 

там женщина за голову схватилась – и ходит по квартире день и ночь 
над ней беда как чёрный тромб сгустилась – никто не может женщине помочь
уже который год всё ходит ходит – бормочет Господи за что спаси прости
как в хлорсеребряном мятётся электроде та штука что толкает ток идти
не может спать – чуть вырубится  снятся кошмары – нежность счастье и любовь
она к иуде тянется обняться – и снова крест и снова – боль и кровь
не может жить  хотя и дышит вроде и что-то делает и чем-то занята –
варганит суп толчётся в огороде и много пишет поперёк листа
и даже иногда смеется даже влюбиться хочет сладостно грешить
и даже смотрит платьев распродажи – куда уж ярче жест желанья жить 
да всё не то – не вуду не перформанс и про кукушкино гнездо не надо ей
эй фью ты кто – я буду Милош Форман-с – сними-ка братец новый амадей

 

обскура кардиа

 

стоял сервант в закрытой спальне и каждый год на Рождество
меня манила тьмой зеркальной обскура камера его
набита всклень стараньем мамы взамен любви взамен тепла
разнообразными дарами из-под полы из-под крыла
гермесовой сандальи левой она была крутой завмаг
магистром рынка королевой блатных материальных благ 
и в сердце лаковом серванта за дверцей с ручкой-кулачком
теснились словно эмигранты в каюте сoffin ships торчком
карандаши в прозрачной тубе с насечкой «фабер» по ребру
торшон для акварели грубый подушка-думка в тон ковру
на коем бледные олени вершили лени торжество
ни моли ни годам ни тленью не удалось сожрать его
я выросла в оленьей стае зверьком в ворсистой глубине
все тайны леса познавая ведь он висел на той стене
где мой диван приткнулся стрёмно где я читала до утра
и миром грезила огромным или от приступа мокра
тряслась под штырью эфедрина шестая раса блин мутант
или рыдала ночью длинной ох лучше снова про сервант
итак коробка с куклой рыжей бесстыжей немкой в сапогах
и варежки к зелёным лыжам взамен утерянных в снегах
швейцарии черкасской парка софиевки где я не раз
брела сквозь снег как сенбернарка она ж собака-снеголаз
сугробы поглощали жадно всё что отпало от меня
ключи обломок шоколадный монетки прочая фигня
а мой товаровед домашний встречал разиню за столом 
попрёками борщом вчерашним да поучительным бойлом
на новый год мне всё прощалось жизнь начиналась с цифры ноль
что потеряла возвращалось дарами врачевалась боль
и мама начинала снова добро по тайникам копить
как будто бы давала слово меня нелюбу полюбить
и под кремлёвские куранты и под колядок нежный плач
мне на башку сажала банты величиной с футбольный мяч
распахивала бок серванта с упругим дзыньком налетай
и гордым жестом маркитанта впускала в самодельный рай
там было всё о чём мечталось и даже то что не сбылось
всего на год отодвигалось и с наслаждением ждалось 
какое никакое детство но вот явилось «время ю»
гормоны прут не отвертеться а мама создала семью
по-новой нет местечка в клетке подкидышу в чужой родне
очкастой дурочке поэтке с довеском-астмой дочке мне
ах так ну что ж пусть будь что будет куда угодно лишь бы прочь
мне разные встречались люди убить хотели взять помочь
и был завод и были жэки тогда что дворник то поэт
была любовь всегда навеки сейчас и ненадолго нет 
детей я прикрывала телом в чаду общаг и съёмных хат
и если где недоглядела лишь я не кто-то виноват
был институт друзья и страсти и то о чём не говорю
и жизнь была и было счастье и я за всё благодарю
печаль лишь чуть фонит как эхо давно разбитого стекла 
спасибо что пришлось уехать спасибо что вообще жила
обиды детской не осталось молитвой вымыта душа
к твоим коленям я прижалась ребёнок вновь тобой дыша 
когда б не тяжкий крест и муки быть может не узнала б я
что целовать родные руки и есть вершина бытия
когда б не билась рыбой малой об лёд судьбу сдирая в кровь
то никогда бы не узнала как велика к тебе любовь
сервант стоит и ныне в спальне храня в реликтовом нутре
салатниц выводок хрустальный часы в латышском янтаре
да рыбу на хвосте ходящу с мальками-рюмками вокруг
да из морских ракушек ящик с трухой и фотками подруг 
да шарф что ты недовязала да ангелову тень крыла
«стоит и ныне» написала ну что ж почти не соврала

 

прощай антоновка

 

в тринадцать под грудками пахло антоновкой
такой нежно вызревшей с кожицей тоненькой
в семнадцать до паморок детским питанием
заблагоухало
и в нежном смыкании
с младенцем пришло моё первое счастье
но кто-то решил мою жизнь обокрасти
о как я хотела чтоб много детей
о как я ждала благодатных вестей
но нет
млечный дух утекал не по волюшке
и вдруг в тридцать семь он вернулся
 для Колюшки
и снова гордилась я грудью кормилицы
и славила счастье в узорах кириллицы
и благоухало всё тело Наташино
молочным улусом младечными кашами
но минули годы мои детоплодные
я стала пустая я стала негодная
припомнила лимфа невинность антоновки
старается дать аромат да не в тон-таки
знать что-то напутала в формуле крученой
химичить неважно обучена
вот чтоб заглушить эту муку нательную
душусь я под грудью
шанелькой поддельною

 

* * *


сынок не плачь 
уж так случилось 
проштрафилась
переключилась
спалилась не допев псалма
«изми мя от врагов мой Боже» 
как мы с тобою непохожи
я так удивлена сама
не плачь 
слезами не поможешь
ну что-нибудь продашь 
заложишь
скопила много барахла
раздашь 
оставь лишь платье в птицах
чтоб я могла тебе в нём сниться
чтоб помнить 
что вообще жила
не плачь 
мне это будет больно
я возвращу заём онкольный
а ты живи 
гнездовье вей 
с тобою буду я незримо 
беда в молитве растворима
сынок
особенно в моей

 

* * *

 

сгущалась тьма горели звёзды в темени –
не в той что темнота а в голове
и не было ни космоса ни времени
зато отчаянья и боли – целых две
там сын стоял смотрел в дверную щёлочку
как мать просила зря врачиху-ночь –
кольни скорей иголочку 
иголочку
а он не мог 
ничем не мог помочь
в бреду металась колотила вёслами
тонула тяжко в звуках городских 
он думал – ну зачем страданья посланы
той что никак не заслужила их
пускай она уже конечно старая
ей пятьдесят – жизнь долгая была
но ведь она без жалоб всё мытарила
и никому не причиняла зла
не надо ей вставать на смену раннюю
я стал работать – хоть поела б всласть
она мечтала всё слетать в испанию 
и внуков вот ещё не дождалась
луч острый сверканул

как сталь дамасская
и он 
услышав 
повалился с ног
сказала мама вдруг кому-то ласково 
спасибо Господи что я 
а не сынок

 

* * *  

 

а твоя-то  беда – лебеда да байда
так себе ерунда любованье одно  
у меня-то беда – половодья вода
с головою туда да на самое дно
я твою-то беду за часок обойду
болтовнёй разведу водкой-чаем залью
а своей-то квартирку на Пресне найду
поселю её там неулыбу мою
я её буду холить цветочки таскать
да кормить её сердцем да кровью поить
а зачнёт отходить – уложу на кровать
и давай по ночам как волча по ней выть
мне ведь счастья не надо себе забери
быть с бедой тоже надо любить да уметь
отливать свои слёзы в её янтари
вечно помнить
ласкать свою боль словно плеть
остальное – хоть пламенем чёрным гори
я её не предам не усну не уйду –
совершается в радость моя лития 
ах оставь мне моё утешенье 
беду 
в ней вся сила моя

 

Антиассольное

 

пальни из стартовой пистоли погожим вечером – и вот
толпа оскаленных ассолей своей мечты кровавой ждёт
пища по берегу топочет вбирая море в бездны глаз
чего ж вся эта блазень хочет луска духовный псориаз –
что с юга им надует счастье из вод восстанет черемных
что лановой червовой масти прибудет из миров иных
и всех девиц сграбастав скопом умчит в кинопрокатный рай
с подскоком по дурным синкопам где ждёт их вечный лалулай
гринландия в цветах и замках вся в дольче фар ниентах блин
где люд в панамках и вьетнамках гуляет в благостях долин
сладки отравленные грёзы они сгубили не одну
особенно в ассольных дозах под гормональную луну
в башке вовсю цветёт шиповник любви не названа цена 
Мужчина Он Герой Любовник и нате здрасьте вам – Она
не любят ни детей ни мужа коль даже те случатся вдруг
их быт нелепый – фейк да фьюжн среди таких же дур-подруг
так день за днём и год за годом 
им ненавистен честный труд
закат пылает за восходом а эти всё артуров ждут
и с тем умрут и с тем воскреснут одной лишь страсти слыша зык
«волнительно» да чтоб вам треснуть кто это слово ввёл в язык
субретки принципа парето просопопея серых мхов
им выделения «секрета» живых милее женихов
ох устремлюсь я в крым всем телом укором стану средь могил
гриневский брат что ж ты наделал ох что ты саша натворил
попортил столько наших девок в пылу писательской игры 
твой романтический отсевок гель-гьючит всех до сей поры
моё перо б – так горстка соли в котле в котлетах поценней
мечт некольцованных ассолей всех типов групп и степеней  
моя бы власть – ждала бы мама у очага весь век семью
вон нина грин качает да мол кульбабно в сторону мою

 

экзист

 

Познание в том, что Бог есть, Он Сам насадил в природе каждого.

св. Иоанн Дамаскин


держись подальше говорил мне духовник
от крипт таинственных и непонятных книг
пророков и кликуш не слушай тётка
на кой те ведать что там будет впереди
ты думалку гляди не повреди
молись сноси страданья бабьи кротко 
живи попроще лапти юбка да платок
хоть вот он близок но не цапнешь локоток
вари борщи стирай сажай рассаду
тебе вредны раба стишки Сковороды 
и аввы Роуза авгуровы труды
не надо больше их читать ты слышь не надо
а я дерзаю всё меж смыслами мечусь 
постигну истину освою научусь
и за апостолом воскликну  
верю Боже
отрину мудрствованья опыт и слова
дай стать причастником Святого Естества
хоть на мгновенье 
обдери мне кожу
чтоб цепь земная вдруг разорвалась
чтобы душа с Тобой ликующе слилась
чтоб я в кругу отцов каппадокийцев
забыла суть имён что род людской
Тебе присвоил мучимый тоской
отмыться от клейма христоубийцы
но я боюсь что обернусь назад
увидеть сыновей и майский сад
сожги мне память вщерть необратимо
склероз деменция альцгеймер ну давай
замру на точке доступа вай фай
и наконец Твоё 
услышу
Имя

 

* * *

 

я – та ещё этнографическая глина 
основа жизнедавчего кувшина
где примесей кровавых до хрена
кружит по венам корогод  старинный 
шопен даёт дрозда шампанским винам
шевченковская пляшет катерина –
и не она поверьте мне одна

ах в дерзкой юности мечтала я бывало
что я губастенький потомок ганнибала 
и гены гения в кудрявой дээнка
как диво-лебеди сплетясь любвеобильно
слова лабают сладостно-лабильно –
а мне на мозг как бы на кнопочки в мобильном
лишь нажимает некая рука

глубок недуг но лечится – отчасти
настоем горьким одиночества в несчастьях
наждак потерь опять же дружбы криз
да капельницей лет – родной сестрою
часов песочных что ночной порою
секунд икру – чуть я кувшин раскрою –
с созвездий осетриных мечут
вниз

и что бы мне не насладиться жадно
икринкой каждой рыбно-виноградной 
в надтреснутый кувшин набрать вина 
упиться вусмерть куражом весёлым
и дышащим в затылок новосёлам
в крови которых спрайт да пепси-кола
устроить – разбегайтесь вот она

но нет – 
я всё в слова 
переливаю
жизнь отдаю –

и снова оживаю

 

увраж

 

в юродской простоте с улыбкой на губах 
вишу я в пустоте сижу я на бобах
то душу подлечу – она и не болит 
то к солнцу подлечу – оно и не палит
зимой – земля манит а небо – по весне
но всякий дерзко мнит что знает обо мне
и правду и враньё и вдовие вытьё
и явное житьё и тайное моё 
а мне-то – от корней до маковки с птенцом –
самой всегда слышней – за сердцем за лицом
гул пламени стоит от ночи до зари –
так дерево горит бывает изнутри
оно как человек – сквозь нестерпимость мук
хотя б один побег любви пробьётся вдруг –
хотя б один листок окрасит хлорофилл
хотя б один цветок да будет миру мил
прозрения и боль страданье и грехи
всё вздето на глаголь всё брошено в стихи 
огонь уж плавит плоть истлел телесный слой
увраж  раскрыл  Господь  
читатель главный мой

 

лития

 

ку-ку – и стихла 
иль тебя «вертушка» накрыла бешеной раскруткой лопастей
взвилась ли алой белкой огневушка – на радость дикторам горячих новостей
по крыше рощи по ветвям воздетым к небу по горке – где среди полынь-травы
стою держа в руке краюху хлеба – хабар судьбе охочей до жратвы
до жертвы 
мне не страшно хоть убейте – один лишь в жизни страх известен мне
он словно воздух в поперечной флейте мятётся в самой тайной глубине –
боюсь однажды пред святые вежды предстать иным составом бездн дыша
и посрамить как тварь Его надежды что в ветхом теле теплилась душа
нет есть ещё один мой страх — за сына 
ведь если завтра рухну на ходу
в наш дом припрётся пьяная скотина ведя с собой шалаву в поводу
представлю только – и морозом схватит и вновь псалом открою сто восьмой
коленями упрусь в ребро кровати прижмусь к иконам бедной головой
молюсь в слезах и так умру я знаю – ничком в Псалтырь 
пока же лития
всё длится – 
спи кукушка часовая
молчи лесная вестница моя