О гранате
Кстати, о гранате.
Это кстати, которое, зараза, всегда некстати.
Нет, не о том гранате,
Что ты разламывал одним нажатием,
Без ножа, обнажив его зернистую мякоть,
Сукровицей мироточащую по запястью,
Оставляя на сухожилиях псевдостигматы –
Место для поцелуев. Время на счастье.
Временно счастье. Но вечен смак терпкого сока.
Теперь не о том. Теперь о высоком.
Да–да, о гранате.
Но не о том гранате,
Что ты обменял на часы у старьевщика в Цинциннати,
Счастливый и юный, преодолевший Атлантику,
С томиком Куприна в дерматиновом дипломате.
Не огранённая капля граната с перламутровым кантиком –
Дань романтике – сохранить и не доломать его.
Да, я о той гранате,
В которую ты обратил моё сердце,
И она вот-вот разорвётся – не отвертеться.
И я не в силах сдержать её,
Сорван ржавеющий предохранитель...
Кстати, теперь о граните…
Тренчкот
Ни людей, ни скотины на добрую сотню миль.
Заколочены ставни у ветхого полустанка.
На скамейке висит оставленный наизнанку,
Макинтош ли, тренчкот ли с вышивкой «Кант Эмиль».
Из набухших туч небо сцеживает печаль.
Я касаюсь нашивки двумя фалангами пальцев.
Или я, Эмиль, или мир вокруг одичал.
Только время чеканит усталое айн, цвай..
Поезда шли с востока на запад – домой, домой...
Я усилием воли застёгиваю тренчкот.
...Отступает восточней восточный фронт,
Наступает с запада грозовой.
* * *
В стылых лужицах дикими вишнями отражается февромай,
Вдалеке заполошно кричит кедровка «тримай–тримай».
Пробасит заводской гудок, всполошит окраины,
Растечётся жизнь по газонам, асфальту, гравию:
Так спешит суматошный улей заполонить трамвай.
Надо мной третий месяц лишь потолочная схема трещин,
Досконально изучена карта перемещений и перекрестий,
Потому-то и кажется, что настоящая жизнь – за окном в предместье,
А она не там. Я украдкой целую нательный крестик
И твои молочные кулачки. Счастье весит
Три килограмма двести. И я могу его унести.
И я снова вдыхаю жизнь. И небо. И того, кто, наверно, есть там.
Наверно, есть.
Алман Брахман
Старый Брахман, сгорбленный и седой,
Суставами сросшийся со скамейкой,
Буравит взглядом прохожих, так
Похожих на хрупкие звенья цéпи.
Город замёрз, раскрошился слюдой
От Привокзальной до Красноармейской.
Брахману мнится – зима прожита,
Можно бы кипу сменить на кепи.
Брахман горбится над листами.
Город раздымлен и разоблачён.
Крошит почерк артрит, но благо
Брахман может ещё писать.
Стихотворяется. Мир слетает
Хлопковым облаком на плечо.
Брахман жив, пока есть бумага
И в парке работает Роспечать.
Неорнитологичное
А завтра – сегодня, но только лучше,
В нём будто вчерашнего быт забыт.
...Гадают синицы на пыльной гуще,
Полощут в лужах свои зобы.
И забавляют пустопорожним
Чириком дремлющих журавлей.
Я рву невидимый подорожник
И заворачиваюсь – не болей!
Пока на часах половина жизни
(А хочется верить – хотя бы треть),
Синицы зарятся на карнизы –
Я мысленно силюсь их запереть
В силок смыкающихся ладоней.
Довольно стерхи с небес кричат.
Любое завтра – твоё сегодня,
которое было ещё вчера.
Смеясь, морщинами помаячу
Воздушно–перистым
кораблям,
И солнечным зайчиком стрельну, плача,
Вослед несбывшимся
журавлям…
Колесим
и сутулый невыспавшийся кассир
равнодушно срывает контроль с билета.
день обмяк, снова ветх и сир
край исподнего какбылета.
мы на поле смешных панам
славно гаргантю-пантагрюэлим,
в детском хоре грешно по нам
плакать люлькам на карусели.
мы, протопав ребячий визг,
затыкаемся в пасть кабины.
мир захлопнулся и подвис
на ржавеющем карабине.
——
нас укачивает в колыбели
мускул–чертово–колесо.
мы друг другу поднадоели.
мы друг другу ни то ни сё.
кружим в омуте поднебесном,
тихо черти туманят взгляд.
если что наперёд известно–
нам чертовски благоволят.
трижды гладь горизонта чиркнув,
задрожит переплетье рук.
чудно чертит небесный циркуль:
уже, уже треклятый круг.
INCEPTION
(реж. Кристофер Нолан)
Знаешь, Мол,
Мало лишить себя прошлого, выйти вон,
Выдумать мир, где я себя вытравил, перемолол,
Выстроил стены, мосты, и память залил в бетон,
Перекроил сознание заново. Поздно, мол,
Изнанка – всё та же ткань. Но даже она болит.
И с каждым внедрением, с каждым витком волчка
Я ощущаю, что крошится мой монолит,
И рушится мост, и под воду уходит мол,
И только волчок не падает от толчка.
Потому что я, я один виноват, Мол.
…я чертовски устал, и, похоже, я здорово влип.
Но прошу тебя, Мол, помоги мне не кануть в лимб.
Кэтрин
В проходном переулке Пассморвэй
Что погожий день, что пасмурный –
Одинаково сер и ветрен.
Даже днём фонари не гаснут,
Ловит ртом светлячков–пегасов
Некрасивая девочка Кэтрин.
Она улыбается сызмальства
Фонарям и лицам, и ластится
К моему крыльцу. И блажит.
Кэтрин странная запредельно,
Эта улица – богадельня
Для её заболевшей души.
Я включаю фонарик. И это её смешит.
Август
Только не дочитывай до конца
Этот август. Ибо все предстоящие будни
Будут значимы. И слегонца
Переиначены, будто вещие сны пополудни.
С этим августом вечно такая история,
Каждый год. Он вмещает в себя всё лето,
И наперёд, до осеннего моратория,
Вдруг повезёт – в такт сыграем с ним tempo lento.
Не тянись до его последней страницы –
Она не в счёт. Я сама предскажу сентябрь и
Холодный фронт. Как циклон постигает границы,
И с крыш течёт. И нахохлились воробьи.
Но покамест август ещё идёт,
Не заглядывай без толку в календари.
Воскресенье
Весна идёт, а я на грани
Не вымирания, но выгорания нутра.
Сожжённый кофе, подгоревший драник,
Утрата вкуса от искуса раннего утра.
Капель сбоит, а не играет
По клавишам качели и ведра.
Печальна аритмия кап и грая,
Вторая капля валерьяны. Я щедра.
Сереет даль, иглой прошита
Маршрута самолётного. И крен
Доменных труб в небесной крыше тает.
Самовыгораю, и к лету не воскре...
От тебя ничего не зависит
От тебя ничего не зависит.
Этот день (как и должно обычному дню)
Телефонных звонков, со вчера неотвеченных писем
Повседневной рутины сплетёт, покорясь, западню.
От тебя ничего не зависит.
Будет дождь за окном или солнца янтарный софит,
Устремляющий к вечеру свет за границы небесной кулисы,
И надежды на счастье алмаз превращая в бездушный графит.
От тебя ничего не зависит.
Воля случая, фатум расщедрятся, может, на фарт,
Заметав для тебя, как жемчужный пред свиньями бисер,
Шанс за шансом сыграть наилучшей из розданных карт.
От тебя ничего не зависит.
Пресловутую истину видишь на сонмище лиц.
Но кидаешься прочь. Непокорный, берёшься за кисти,
И зависимость пишешь на каждой из новых страниц.
Винная строка
Ирине Чудновой
...Белое или красное – выбирай.
На счастье крыльями кружевными коровка Божья
Щекочет небо, и слишком нёбо тревожит
Терпкость вина сухого. И близок рай.
Играют тени ступени гаммы на фальш-рояле кирпичных стен.
Стеклом бокала (que miserable!) пришпилен смех. В вороном хвосте
Печаль сакральна.
До края инь, границы яна – пол мандарина.
А твой бокал наполовину, по сути, воздух – ладонь утонет –
Так снова ласточка мутирует, но к хтони.
In vino veritas, Ирина..
И несезон по счёту двадцать пятый…
© Наталья Копелян, 2012–2020.
© 45-я параллель, 2020.