Все стихи Натальи Гриневич
* * *
Бессонница –
глазеть, зевать,
заваривать луну,
жевать, желать,
тянуться к сумрачному свету,
ворчать, ворочаться и выть,
замучивать обрывки фонарей,
фантазий, фраз
и штор настырную неплотность
сминать, сбивать…
под утро засыпая
крепко-крепко.
* * *
жизнь стирает тебя,
как карточку банкомат,
мат
покричи, побегай,
поставь подножку трамваю,
дай в пятак серой высотке,
она закрывает солнце,
можешь плюнуть в глаза асфальту,
ему не привыкать,
и вообще,
попинай этот мир,
он заслужил.
успокоился?
тогда продолжим
дзен бытия
* * *
Зелёная дымка почек,
а воздух прогрет до лета,
до чёрного полураспада –
загара на бешеном солнце.
Готовьтесь!
Белые львицы
ещё
в прыжке одиночном
взметнутся к желанной выси –
снег ляжет,
и холод с теплом неуёмным
смешаются
в чреве весны.
* * *
многолетие –
дерево
сеткой ветвей
накрывает небо,
замороженная тишина
разбитой чашки,
бубнящего телевизора,
глухого окна
давит
ватным одеялом
сон времени
оседает
у изголовья –
уже, уже, уже…
в семь утра
на подножке автобуса
чувствую
жизнь
* * *
«Наш дом – Земля», –
говорила она,
гуляя по улицам Парижа,
прячась от песчаных бурь
в Марокко,
восхищаясь закатами
на побережье Атлантического океана…
Он соглашался,
он повторял за ней:
«Мы нашли себя».
Но с годами –
старели собаки
в приютах,
где они работали,
сносили ограды,
которые они красили,
стала пресной пицца,
которую они так любили.
Все стиралось:
мелькало, мельчало, мель…
– Они повзрослели?
– Нет. Повзрослело время. Их время.
– Они догнали его?
– Разве можно догнать ушедшее время...
* * *
Ночь
заблудшей овечкой
пробежит,
цепляя мерцание звёзд,
лунные тени,
страхи чердачных окон,
и уткнётся в прохладу росы –
июньская.
Памяти отца
Прости меня, папа,
я не доехала
36 км до Хмельницкого –
города, где ты родился,
до старой липы в твоём дворе,
до убежища в огороде,
где ты, трехлетний,
прятался от разрыва бомб,
до солдата,
у которого ты сидел на коленях,
рассматривая ордена,
до дерева,
с которого ты стрелял из рогатки
в колонну военнопленных,
до твоей школы,
где учились только мальчики,
до переулка,
где ты впервые поцеловал девочку,
до деревянного памятника
с красной звездой
твоим родителям и родным,
где стоит одна дата смерти –
15 мая 1943 года,
до товарняка,
в котором ты, 16-летний,
поехал в Донбасс на шахту…
Но я увидела, как цветут каштаны,
и вдохнула медовый аромат
твоих улиц.
* * *
Предчувствие весны –
в неловкости
подтаявшего снега,
в неспешном ритме
солнца на закат
по тусклому окну
вечернего трамвая,
где нет тебя,
но твой остался взгляд
на то,
как синим
сумерки спешат.
* * *
С тобой уже всё случилось,
прохрипит очередной рассвет,
тугой и плавкий,
как эта сентенция.
Ты прочитал свои сказки,
ты пропел свои песни,
ты развешал свои плакаты
с героями боевиков,
ты спал с любимыми и нелюбимыми,
впрочем, они все были любимыми
на простынях, жёлтых от лунной подсветки.
Ты снова читал сказки
и снова пел песни
со своими детьми,
ты помогал им развешивать постеры,
ты даже пытался им рассказать – про любовь.
Да, все сказки о добре,
все песни про любовь,
все герои одинаково независимо смотрят со стен,
а любовь похожа на теплокровный туман
из нежно-извилистых снов.
С тобой уже всё…
Нет, всё со мной.
* * *
Сигарета событий
так быстро сгорает
в уголках губ
азиатской страны.
Затяжка –
солёной луны отлив.
Мелькнул огонёк
уходящего
лайнера.
Последняя ночь –
фильтром-металлоискателем
собирает колечки
на пляже –
окольцевала
меня.
Теплые дымки-минуты
вдыхаю.
Прощай, золотистое море!
Снегопад
Распахивает снег
бездонные колодцы,
и время, замедляясь,
кружится вместе с ним.
У времени есть снег,
у снега время есть.
В кружение его
хочу я завернуться.
Пройти свой путь земной
и снова с тихим снегом
подняться и взлететь,
спуститься и взойти…
В необратимости своей
не совпадаем мы,
в необратимости своей
мы – совпадаем.
* * *
– Ты знаешь, где прячется лето?
– Знаю.
В изящной стеклянной баночке
с клубничным вареньем.
– Думаешь, её надо открыть?
– Думаю.
А иначе не будет пустых баночек
для следующего лета.
у тебя еще осталось
несколько капель
на губах…
* * *
Я держу апельсин –
мне его подарили,
холодный,
с улицы.
Грею в ладонях.
Ещё немного –
и он брызнет
солнцем.