* * *
Я была твоей няней и неотложкой,
а теперь встречаемся под обложкой,
где героев двое – она и он.
Как любовно ты выбирал расцветку,
как украсил титул вишнёвой веткой,
мой создатель, Мастер, Пигмалион.
Ты звонил в отчаянье из больницы:
я тебя не нашёл, всё чужие лица,
каждый врач казался тебе врагом.
Лунный луч на сердце моём как пластырь.
Где ты, мой небожитель, вожатый, пастырь,
лишь чужие лица опять кругом.
Привыкай потихоньку к ионосфере,
будет каждому воздано нам по вере,
вере в нашу встречу во мне и вне.
Млечный путь – один, мы не разминёмся
и однажды утром вдвоём проснёмся,
позабыв о смерти как страшном сне.
Крестик к имени милому приплюсую,
и себя следом, юную и босую,
чтобы в скобки объятий меня вобрал
и укрыл от всего болевого мира...
Бог за пазухой выделит нам квартиру,
где звучит величавый ночной хорал.
* * *
На ложе моем ночью искала я того,
которого любит душа моя,
искала его и не нашла его.
Встану же я, пойду по городу,
по улицам и площадям,
и буду искать того,
которого любит душа моя;
искала я его и не нашла его...
Песня Песней, 3 глава
Пойду по городу, по площадям и улицам
искать того, к кому душа моя притулится,
он в вечном розыске давно уже без роздыха,
а без него мне не хватает воздуха…
Его уж нет, но я ищу его неистово,
такого любящего, светлого и чистого.
Ищу то в комнате, то в чьём-то дальнем облике,
то в звёздном омуте, то в лебедином облаке.
Спрошу прохожих: вы нигде его не видели?
Ищу похожих: в вещих снах, в любой обители.
Ищу следы его, улыбки, очертания,
как будто ангелами послано задание –
пока не встретятся два сердца во единое,
писать мне эту песню песней лебединую…
* * *
Глаза, что были бездонными –
стали теперь бездомными.
Сиротскими и бесхозными…
А были – лунными, звёздными.
И руки, тебя обнимавшие –
как крылья лежат опавшие,
ненужные, безутешные…
А были такие нежные.
Щека, что с твоей ключицею
срослась голодной волчицею,
на камень гранитный клонится,
где счастье моё хоронится.
А голос «Tombe la neige» нам
поёт о том, что всё те же мы,
и сколько бы зим ни минуло –
всё так же нужны мы милому,
невидимому, уплывшему,
но всё ещё не забывшему
в каких-то слоях озоновых
ни губ, ни волос, ни слов моих…
* * *
Метельный мир, в тумане всё плывёт,
и я одна на свете этом белом.
Мы жили, жили счастливо, и вот –
всё, что осталось, выглядит пробелом,
пунктиром от тебя и до меня,
мостом воздушным, звёздным коромыслом,
что виснет, удлиняясь и маня
недостижимым, плавающим смыслом.
Ну как тебе живётся одному,
мой запредельный, вечный, незабвенный?..
Когда же вновь тебя я обниму,
отняв у этой вечности мгновенной…
* * *
Я раздирала себе сердце до крови,
считая счастье выдумкой и фейком,
и засыпала со щеками мокрыми
в обнимку с Грином, Моэмом и Цвейгом.
Бродила ночью под твоими окнами,
в которые нельзя было стучаться.
А вот теперь стою под этим облаком,
стучусь к тебе: примите домочадца!
Пред этой роковою неизбежностью
я извлекаю юность из утиля
и старомодность шелковистой нежности,
не убоясь возвышенного стиля.
И все мои артерии бессонные
и на разрыв живущие аорты
натянуты как струны невесомые
в преддверии бессмертного аккорда.
А старый вяз, который нас укутывал,
и срубленный вандалами под корень,
вдруг вымахал неведомо откудова
в твоей ограде, обнимая горе.
И верится отныне только в доброе,
когда смотрю, как камень гладят ветки.
Мне кажутся они твоими рёбрами,
одно из них – моё в тебе навеки.
* * *
Ты любил меня светлой, воздушной,
золотой, завитой, молодой.
Полюби меня старой, ненужной,
неказистой, больной и седой.
Отразясь в зеркалах, обижаюсь
на безжалостный времени след.
Я всё больше к тебе приближаюсь
по обшарпанной лестнице лет.
С каждым днём мы всё ближе и ближе.
Но любовь – не источник утех.
Полюби меня чёрненькой, слышишь?
Белоснежка завидна для всех.
Что ты скажешь, увидев морщины
и поблёкшие пряди волос...
Мы пред старостью все беззащитны,
если б встретиться нам довелось.
Но я знаю – осушишь мне щёки
поцелуями жарче весны,
и их будет без счёта, без счёта,
и объятия будут тесны.
Ты полюбишь как прежде – любую,
пусть я буду один лишь скелет.
И иду я наощупь, вслепую,
в твои руки по лестнице лет.
* * *
В моём Ничто, где я с тех пор живу,
где нестираем каждый штрих былого,
мой каждый день похож на дежавю,
где как цветок выращиваю слово.
Там крутится обшарпанный винил,
и вновь в твоих объятиях легка я.
Не выцветает синева чернил,
и голос твой звучит, не умолкая.
Не тает снег давно минувших лет,
рыдают отзвучавшие аккорды.
Там всё ещё действителен билет
в страну, которой возрасты покорны.
* * *
Всё лишнее прочь, на земле как придётся,
чем хуже – тем лучше судьбе.
Чем меньше земного во мне остаётся –
тем выше взлетаю к тебе.
Закон гравитации будет нарушен
во имя небесной зари.
И чем холодней год от года снаружи –
тем мне горячее внутри.
Пусть бабочки снова слетятся на слово
и крылья себе обожгут.
А я буду жить ради высшего лова,
взлетая на каждом шагу.
Мой внутренний компас давно туда метил,
хотя я земная до пят,
но тронулся лёд мой и пепел мой светел,
и звёзды мне в руки летят.
* * *
Мне снилось, что разгадан шифр,
с каким я дверь к тебе отверзну:
слова без букв, число без цифр –
и вход свободен в эту бездну.
Проснулась – всё его ищу,
ведь так к нему была близка я…
А я тебя не отпущу!
Да, я тебя не отпускаю!
Подумала, что если вскрыть
мозги и сердце чем-то острым –
фонтаном бы метнулся вскрик,
ночные вылетели б монстры.
Жизнь со свету меня сживёт...
Как мне её тебе отдать бы?
А рана к свадьбе заживёт.
У нас же не было той свадьбы.
Стою у берега реки,
где небо манной осыпало...
Но нет единственной руки,
той, на которой засыпала.
Она зарыта в ров земной,
и на неё навален щебень.
Но я прорвусь к тебе весной
сквозь неразборчивую темень.
И будут улыбаться мне
цветы на земляной подушке,
когда тебе в той тишине
шепну я что-нибудь на ушко,
и грабли будут драить дол,
чтоб слой меж нами стал бы тоньше,
репьи – цепляться за подол,
чтоб побыла с тобой подольше.
Плетусь у жизни на хвосте.
Кручу мистическое блюдце...
Я поняла, что ты везде.
И нужно только оглянуться.
* * *
Я плакала вчера весь вечер,
а ночью ты пришёл ко мне.
И было счастье нашей встречи,
но это было лишь во сне.
Я очень по тебе скучаю
ночами, вечером и днём,
я до сих пор души не чаю
в тебе одном, в тебе одном.
Быть может, ты – цветочек алый,
что так в глаза мои глядел?
Иль голубь странный и усталый,
что улетать не захотел?
Иль ветка надо мной каштана,
что так колышется легко?
Всё, что мне брезжит из тумана
и видится из облаков?
И снова слёзы, слёзы, слёзы
о тайне тающих следов,
о том, о чём стучат колёса
всех уходящих поездов,
о том, что с нами приключилось
на этой маленькой земле,
о том, что с нами не случилось,
о сердце, найденном в золе,
о том, чем мы с тобою были,
о том, чем мы могли бы быть,
о том, как мы с тобой любили,
о том, что больше не любить,
о том, что милого плеча нет,
что я теперь одна в одном...
Но слёзы жизнь не облегчают,
они как дождик за окном.
Ну что мне свечки и иконы,
все эти храмы на крови,
когда преступлены законы,
законы жизни и любви!
Какая глупая преграда
нас не даёт соединить?!
И одному я только рада –
тебе меня не хоронить.
Мы так стары, что снова дети,
где старый дворик, сад и пруд...
А выживать – такое дело,
такой неблагодарный труд.
И снова вечер... ветер... Вертер...
Как медленно плетутся дни...
И некого послать за смертью.
Ведь с нею мы теперь сродни.
Не видеть в будущем – Помпеи,
в закате – раны ножевой...
А без тебя я не умею,
я не умею быть живой.
Но кто же вспомнит, как тут жил ты,
пока не забрала беда?..
Но ты со мною – каждой жилкой,
ты – это радость навсегда.
* * *
А любовная лодка разбилась совсем не о быт –
о холодные скалы и рифы глухого загробья.
Только что мне с того, ты со мной, не убит, не забыт,
мы без лодки плывём, став единою плотью и кровью.
Мы плывём по извилистым улицам синего сна,
преступая границы стыда и убогого смысла.
Наша встреча вдали, никому до конца не ясна,
в облаках набухая, слезой дождевою нависла.
К этой жизни земной у меня не пропал аппетит,
только рвётся душа, разрываясь на равные части.
Снова лёгкое сердце, как шарик воздушный, летит,
а звезда, долетев до земли, разобьётся на счастье.
* * *
В небе загорелись три звезды,
словно над стихом, что без названья...
Может быть, его читаешь ты,
нежась в своей облачной нирване?
Как-нибудь по-своему, без слов,
считываешь боль мою и нежность.
Я об этом узнаю из снов...
Знаю, это только так, конечно…
Будущее кутается в шаль,
прикрывая контуры стыдливо:
«Это оттого, что мне вас жаль,
чтобы испугаться не могли вы…»
Будущее страшное моё,
где тебе тягаться с нашим прошлым.
На стене висит твоё ружьё,
но ему не справиться с хорошим.
Сколько можно на небо смотреть,
пока утону в нём и исчезну?
Столько, чтобы отступила смерть,
чтобы оступилась в эту бездну.
Ночь взбивает облачный коктейль
и в одну сливает наши речи.
Вижу твой трёхзвёздочный отель,
что ты заказал для нашей встречи.
© Наталия Кравченко, 2021.
© 45-я параллель, 2021.