* * *
На чёрный день копила радость,
в надежде, что ещё не он,
что есть ещё чернее гадость,
которая возьмёт в полон,
а этот – временной полоской
уйдёт, дав ночи полчаса,
как пуля, не затронув мозга,
как туча, прячась в небеса.
Ещё не он, ещё не скоро,
и всё на чёрный день коплю
крупинки слов, и крохи спора,
и каплю сладкого «люблю».
Когда же он придёт однажды –
тот свет, накопленный в углу,
сверкнув улыбкою отважной,
испепелит любую мглу.
* * *
Мой бедный мальчик, сам не свой,
с лицом невидящего Кая,
меня не слышит, вой не вой,
меж нами стужа вековая.
Но жизни трепетную треть,
как свечку, заслоня от ветра,
бреду к тебе, чтоб отогреть,
припав заплаканною Гердой.
И мне из вечной мерзлоты
сквозь сон, беспамятство и детство
проступят прежние черты,
прошепчут губы: наконец-то.
Благодарю тебя, мой друг,
за всё, что было так прекрасно,
за то, что в мире зим и вьюг
любила я не понапрасну,
за три десятка лет с тобой
не остужаемого пыла,
за жизнь и слёзы, свет и боль,
за то, что было так, как было.
* * *
Печаль моя жирна...
О. Мандельштам
Печаль жирна, а радость худосочна.
И вот её чем бог послал кормлю,
не пожалев последнего кусочка.
Как это слово лакомо – «люблю»...
Всё подлинное тихо и неброско,
не в замке, а в зелёном шалаше.
А это ведь и вправду так непросто –
большую радость вырастить в душе.
Вздохну над строчкой, над бутоном ахну,
погреюсь у случайного огня...
А то ведь я без радости зачахну,
или она зачахнет без меня.
* * *
Невнятный дождик моросил,
каштан дрожал, в окошко пялясь,
а листья из последних сил
за ветви отчие цеплялись.
Ноябрь, не помнящий родство,
живое отделял пилою.
Холодный день и голый ствол –
как плата за тепло былое.
О, встреча осени с зимой –
дуэль, дуэт, и ветер пел им...
А как красиво, боже мой –
желто-зелёное на белом.
Рыбье
Когда-то в постановке драмкружка –
о детство! отыскать к тебе ходы бы! –
мне в сказке о мышонке Маршака
досталась роль поющей молча рыбы.
Поскольку голос был и вправду тих,
никто не мог меня расслышать в школе, –
в то время как другие пели стих,
я разевала рот в немом приколе.
Досадный самолюбию щелчок,
забавный штрих, безделка, в самом деле.
Но что-то подцепило на крючок,
заставив чуять чешую на теле.
Когда мне криком раздирает рот,
как на картине бешеного Мунка,
то кажется, что всё наоборот –
невидима и бессловесна мука.
И что пишу, и что в себе ношу –
для всех глухонемой абракадабры,
и как я вообще ещё дышу,
подцепленная удочкой за жабры, –
глас вопиющих в мировой дыре...
И даже на безрыбье нету рака,
что свистнул бы однажды на горе
за всех, хлебнувших жизненного краха.
Взгляд отвожу от губ, что просят пить,
от судорог их, выброшенных в сушу.
И никогда бы не смогла убить,
почувствовав в них родственную душу.
Не верю в гороскопов дребедень,
в то, что пророчит месяц мой весенний.
Но каждый рыбный день – как Судный день,
и пятницы я жду, как воскресенья.
* * *
Поскрипывает мебель по ночам.
Судьбы постскриптум...
Как будто ангел где-то у плеча
настроит скрипку...
Как будто лодка с вёслами сквозь сон
по водной зыби...
Тьма горяча, смешай коктейль времён
и тихо выпей.
И выплыви к далёким берегам
из плена тлена...
Сам Сатана не брат нам будет там,
Стикс по колено.
Скрипач на крыше заставляет быть,
взяв нотой выше.
Ведь что такое, в сущности, любить?
Лишь способ выжить.
* * *
И льнянокудрою, каштановой волной,
его звучаньем – умывался...
О. Мандельштам
Каштановою веткою качая,
шепнёшь, превозмогая немоту,
как жил всегда, во мне души не чая,
протягивая руки в пустоту.
И я живу у совести в опале,
слезами обливая каждый час.
Так вышло, что в любви мы не совпали –
ты так любил тогда, а я – сейчас.
Услышь меня средь лиственных оваций,
где сквозь времён распавшуюся связь
к тебе мне вечно тщетно прорываться,
каштановой волною умываться,
наивнее и чище становясь.
* * *
А счастье – это как журавль,
что скрылся в даль за облаками,
как поднебесный дирижабль,
как то, чего нельзя руками.
Проснуться, утро торопя,
спешить в леса, сады и парки,
чтоб скрыться от самой себя,
спастись от вездесущей Парки.
Окно и двери распахну,
накину старенькое пончо.
Когда же, боже, жить начну?
Наверное, когда закончу.
* * *
Гляжу в окна распахнутое око,
а между рам колотится оса.
И выход близок – форточка под боком,
но недоступны глупой небеса.
Вот так и я с безумием де Сада
бьюсь головой, не ведая пути,
а Бог со стороны глядит с досадой:
ну вот же выход, дурочка, лети!
Большое видится на расстояньи.
Вблизи ты неразумен, как дитя.
Мы тратим жизнь на противостоянье,
а ларчик открывается шутя.
* * *
Жизнь без быта, со множеством без –
без удачи, добычи, улова.
Отделяет её от небес
волосок или честное слово.
Было счастьем, звездою, мечтой,
стало участью, жребием, роком.
Млечный путь по дороге ночной –
указатель в пути одиноком.
Но ценить и беречь, словно крохи,
то, что тянет нас вниз, а не ввысь:
и малейший цветок у дороги,
и любую весёлую мысль.
Если холодно в небе бесстрастном
и дорога ослепла от слёз –
не чурайся того, что прекрасно
по-земному, легко, не всерьёз.
Как чудесны простые напевы,
золотистый струящийся мёд...
Пусть Лилит не стесняется Евы,
а Татьяна и Ольгу поймёт.
Если звёздного шифра не видно –
опускайте глаза свои вниз.
Это лёгкий такой, безобидный,
безопасный с собой компромисс.
* * *
Свежий ветер влетел в окно,
распахнул на груди халат.
Бог ты мой, как уже давно
не ломали мы наш уклад.
Те года поросли быльём,
где бродили мы в дебрях рощ...
Свежевыглаженное бельё,
свежесваренный в миске борщ.
Наши ночи и дни тихи.
Чем ещё тебя удивлю?..
Свежевыстраданные стихи,
свежесказанное «люблю».
* * *
Наша жизнь уже идёт под горку.
Но со мною ты, как тот сурок.
Бог, не тронь, когда начнёшь уборку,
нашу норку, крохотный мирок.
Знаю, мимо не проносишь чаши,
но не трожь, пожалуйста, допрежь,
наши игры, перебранки наши,
карточные домики надежд.
В поисках спасительного Ноя
не бросали мы свои места.
Ты прости, что мне плечо родное
заменяло пазуху Христа.
Будем пить микстуры, капать капли,
под язык засунув шар Земной,
чтоб испить, впитав в себя до капли
эту чашу горечи земной.
...Мы плывём, как ёжики в тумане,
выбираясь к свету из потерь.
Жизнь потом, как водится, обманет,
но потом, попозже, не теперь!
Небо льёт серебряные пули,
в парусах белеют корабли,
чтобы подсластить Твою пилюлю
в небеса обёрнутой земли.
© Наталия Кравченко, 2015.
© 45-я параллель, 2015.