Надежда
Болтачёва

Бабушке

Однажды вечером ушла ты,

чтоб не вернуться никогда.

Халат на вешалке, бушлаты –

на каждой пуговке звезда.

Гляжу на жиденькие косы.

Плач не нарушит тишину.

Две из заначки папиросы

назад в газетку заверну.

Они уйдут, как две гвоздики,

– берёзка, столик да скамья –

с двумя страницами из книги:

«Моя семья».

* * *

Бомжеватого вида ребята

развернули к костру старика.

У дедка – бородатая дата,

а родных он не встретил пока.

Всё нашлось: угощение, водка.

Покрывая крещенский мороз,

шебутная беззубая тётка

целовать норовила в засос.

Перегаром дышала гармошка.

Разлилась ледяная огнём.

Хлопотала впотьмах неотложка.

Хлопотала впотьмах. Не о нём.

Прослезилась дымком папироса.

Распахнулись в ответ небеса.

И от счастья крутились колеса.

Все четыре его колеса.

* * *

В сонном парке белеют полотна.

Тянет дрёмой от взбитых перин.

Гладь пруда холодна, но свободна

от томленья израненных льдин.

Полумрак. Марципановой булки

белый мякиш кувшинкой плывёт.

Сладок миг предрассветной прогулки,

ненавязчивой мысли полёт.

Снежной пряжи мотки-паутинки –

утешение голых ветвей.

Первозданно пустынны тропинки.

Стихли утки, молчит воробей.

Фонари рассыпают мониста.

Все скамейки – на прежних местах.

Лёгкий плащ эксгибициониста

безнадёжно мелькает в кустах.

* * *

Ветер веретено

вертит. Теряя пряжу,

плотное полотно

ляжет на землю, но

большего не дано,

ветер вернёт пропажу.

Третьего не дано.

Третьего не дано.

* * *

Вечер в чёрной рамочке,

тишина.

Девочка в панамочке

и луна.

Хочешь на скакалочке,

хочешь в мяч...

Помолчи на лавочке,

но не плачь.

Скоро всё изменится,

– счастья нет –

в белое оденется

белый свет.

Заметёт, на лавочках

не присесть.

Девочка на саночках,

счастье есть.

Скоро всё устроится,

не теперь.

Накрепко закроется

эта дверь,

чтоб не видеть отчима

– провода,

мокрый снег, обочина –

никогда.

* * *

Всё спокойно в созвездии рака,

гаснут звёзды на полном ходу.

Ни обиды, ни боли, ни страха

я в закрытых глазах не найду.

Ни креста не найти, ни могилы.

Замело, затянуло пути.

Даже ангелы в небе бескрылы.

Из залатанной клети лети!

Серый фартук, платочек из ситца –

всё прибрал беспризорник-мороз.

Засыпает засыпанный пёс.

Ничего не случится.

* * *

Жизнь земная – линия кривая,

хваткая, как мёртвая петля,

где петляет, корни отрывая,

множество отличных от нуля.

В каждой точке спрашиваешь,

кто ты, убавляя спицами клубок.

Как и прежде, поступь асимптоты

отделяет будущий виток

от стыда краснеющей спирали,

расходясь кругами по воде.

Чтоб рождались мы и умирали,

не найдя решения нигде.

* * *

И сосны неприкосновенны,

как вдохновение и Дух.

Неугомонные мгновенны

пространство, зрение и слух.

И небо необыкновенно,

но непроверенно-верно

не отворенное окно

мгновенно.

* * *

Иду да иду,

вдруг окликнет калитка.

Иду да иду в никуда.

По небу летит одинокая утка,

минутка,

а может, звезда...

По небу летит.

Загадать бы желаний

несбыточных

целый букет.

Но поезд ушёл.

Никаких обещаний,

прощаний,

прощений в ответ.

Иду да иду,

а в ответ – только ветки.

Назад не вернуть,

не свернуть.

В зеркальной воде

многоликие утки

торопятся в небо нырнуть.

* * *

От горшка – под стол пешком

с золотистым петушком.

Дотянулась до стола,

разом стол переросла...

Хлеб и водка на столе,

стол – в земле.

* * *

Поступью пустоты.

Тьму отниму у тьмы.

Это мои цветы –

озимь земной зимы.

Это мои слова –

осени сенокос.

Жарко горят дрова.

Россыпью папирос,

известью по стене,

проседью, сединой…

Ты говоришь во мне.

Ты улетишь со мной.

* * *

Ранним снежком припорошена

ломкая зелень садов.

Кошка пузатая брошена.

Дачный сезон – на засов.

Небо далёкое, звёздное

в лунный ныряет торшер.

Примет потомство бесхозное

первый мороз-акушер...

Едет хозяин с лопатою,

– время копать огород. –

Мурку его полосатую

гладит дедок у ворот:

– Белочка, Белка...

* * *

Старость бежит по следу,

трогая сединой,

и одержать победу

хочет любой ценой.

Жаль, что заветный финиш

с ленточкой на венке

к старту не отодвинешь.

Морщатся в рюкзаке

бронзовые медали.

Ищет дыру песок.

Не раскрутить педали,

если не чуешь ног.

Не затянуть, как прежде,

вечером на троих

вере, любви, Надежде...

Не дозовёшься их.

* * *

Стемнело. И завьюжило,

повеяло зимой.

То крошево, то кружево,

то бархат с бахромой…

Для дворников с лопатами –

весёлая пора.

А мы во двор с ребятами...

Нетронута гора

санями и фанерками.

Метель навеселе.

Смерть вертит пионерками.

Вожатая – в петле.

* * *

Чужая душа – потёмки,

тайник, что хранит загадки,

отравленных стрел обломки

в тоннелях кирпичной кладки.

Излиты лампадки-души

в телесные катакомбы.

На двери, глаза и уши

хранитель навесил пломбы.

Застенок многоэтажный

не пробуй бейсбольной битой.

Пусть выпорхнет змей бумажный

навстречу твоей, открытой.