* * *
Я жил от себя вдалеке,
Я чувствовал духа броженье,
В неспешно текущей реке
Меняя своё отраженье.
Я, сердце с упорством благим
Не муча напрасной борьбою,
Легко становился другим,
Случайно оставшись собою,
И в старый покинутый дом
Входил без особой печали,
Себя узнавая с трудом
И мир узнавая едва ли.
* * *
На окраине осеннего пространства
Ты отвергнешь, ни о чём не сожалея,
Надоевшее изрядно постоянство,
Ибо суть непостоянства веселее.
У обыденности шаткие основы.
И незыблемым до срока притворяясь,
Всё меняется, что, в общем-то, не ново,
С удивительным упорством повторяясь.
Не растрачивай себя на эти игры –
Каплей мёда подсластив бочонок дёгтя,
Времена свои отточенные иглы
С наслажденьем загоняют нам под ногти.
Не покроется доходами убыток,
Хоть мытьём берись за дело, хоть катаньем,
В этой камере изысканнейших пыток,
Называемой порою мирозданьем.
Ты попробуй, эту горечь не приемля,
Растянувшись небесами, отсыпаться
Или головокружительно на землю
С охмелевшим листопадом осыпаться,
Потому что, хоть подохни, но не спится
По соседству с записными палачами.
Остаётся, как ни странно, только спиться,
Чтоб не сделаться до срока сволочами.
Позабудь о предначертанном в начале –
Каждый год отныне будет високосен
В том пространстве, где, зверея от печали,
Заблудилась неприкаянная осень.
* * *
Мой друг, за незатейливым столом,
Какое-то пророчество таящим,
Мы, кажется, грустим не о былом –
Мы, кажется, грустим о настоящем.
И под сухие шорохи листвы
Измучены, нетрезвы, но не лживы,
Не тех мы поминаем, кто мертвы,
Но поминаем.тех, что ныне живы.
Большое собирается из крох.
Рождаются из клятвопреступлений
Трагедия несросшихся эпох
И горечь разобщённых поколений.
Ты сам себе становишься чужой
На рукотворной грани передела.
Но ради тела жертвуя душой,
Утрачиваешь собственное тело.
Отпущенная свыше благодать
Из сердца исчезает безвозмездно.
Меж счастьем быть и тягой обладать
Зияет огнедышащая бездна.
Мучительно, но не с кого спросить.
И остаётся разве что любовью
И кровью, если надо, воскресить
Распятое злодеями сословье.
Утрачивает время существо,
И забывая собственное имя,
Ты с умершими чувствуешь родство,
Едва ли ощутимое с живыми.
* * *
И стало тихо и светло.
И сквозь оконное стекло
Казался мир потусторонним.
Он плыл в иные времена,
На небесах крылом вороньим
Чертя скупые письмена.
И я пытался их прочесть
Как зашифрованную весть,
Не уловив заветной сути,
Не отличив добро от зла,
Но разглядев в тревожной мути
Судьбы кривые зеркала.
И стало грустно и легко.
Зимы густое молоко
Глотал февраль, впадая в детство,
Земли покусывая грудь
И перепутав цель и средства,
Пытался мир перечеркнуть
Ветвями голых тополей,
Прямыми стрелами аллей,
Творя раздор, ломая копья.
Кончался день. Кончался век.
И на лету слипаясь в хлопья,
На землю опускался снег.
И стало нежно и бело.
И за окном моим мело
С тоскою раненного зверя.
И я глядел в окна проём,
В чужое будущее веря
И не заботясь о своём.
И я был рад, до боли рад,
Полушутя и невпопад
Пройдясь невнятицею зыбкой
По этой жизни налегке,
Растаять молча и с улыбкой,
Как снег на чьей-нибудь руке.
* * *
Отбросив страх и мягкотелость,
Не многим в мире дорожа,
Тебе отчаянно хотелось
Идти по лезвию ножа,
И огнедышащую бездну
Под сердцем чувствуя на треть,
Прожить на свете бесполезно,
И бесполезно умереть.
Ты у последнего порога
Украсил жертвами алтарь.
Но если в сердце нету Бога,
То в голове опасен царь.
Земли притихшая утроба
Таит худые времена.
Как гвоздь, забитый в крышку гроба,
Желтеет шляпкою луна.
Небесный свод гудит чугунно,
И ты в преддверии конца
С остервененьем режешь струны
На арфе нежного певца.
Мартовский ангел
Всё полустёрто. Всё непривычно голо.
Всё уместилось в тесный охват границ
В доме, где только тени скользят по полу,
Тихо играя музыку половиц.
Вслушайся в эти отзвуки, от которых
Хочется, позабывшись и налегке,
Ветром запутаться в светло-зелёных шторах
Или плясать, как зайчик, на потолке.
Дом этот бросив, мы заблудились между
Небом и подворотней, забившись в щель.
Знаешь, не так уж страшно терять надежду,
Если перед собою не видеть цель.
Я не пойму, какого мы беса тешим,
Души спалив дотла и развеяв дым.
Можно, простившись с большим, смириться с меньшим.
Легче проститься с меньшим и стать пустым.
Чёрные кости веток размяв до хруста,
Мартовский ангел нас совратил с пути.
Не огорчайся – если на сердце пусто,
Может, сумеет кто-то в него войти.
Наш приговор до худших времён отсрочен.
Горсть мимолётностей перехватив на чай,
Мы умираем разве что между прочим.
Да и живём, пожалуй что, невзначай.
Скучно, устав от зрелищ, мечтать о хлебе,
Грустно быть всеми, так и не став собой.
Мартовский ангел спит в предзакатном небе,
Видно, до дна упившись своей трубой.
Так ли, скажи, просторна небес обитель?
Не обо мне печалясь или скорбя,
Спи беспробудно, пьяненький мой хранитель,
Если, конечно, кто-то хранит тебя.
Всё это так прекрасно и так нелепо –
Чувствовать вечность, напрочь забыв о том,
Что на бездомье кажется домом небо,
Как на безнебье кажется небом дом.
Дудочник
Сумерки. Солнца тускнеет медь.
Дымом сочатся трубы.
Дудочник, что ты хотел пропеть,
Флейту целуя в губы?
В мыслях и чувствах царит разброд.
Обруч пространства тесен.
Дудочник, твой онемевший рот
Слишком устал от песен.
Мир перевернут. Святых святей,
Бесы одеты в ризы.
Дудочник, в городе нет детей –
В городе только крысы.
Всё омертвело. Сердца пусты.
Сжаты в тисках и гулки,
Вьются изгибами, как хвосты,
Голые переулки.
Скука и смута, распад и тлен.
Скалясь с холма свирепо,
Бурые дёсны кирпичных стен
Зубы вонзают в небо.
Сдохнуть ли, спиться ли от тоски?
Тщетно мечтать о чуде?
Странно, но стали тебе близки
Эти места и люди.
Ты угодил на свою беду
В тёмное закулисье.
Лучше молчать, чем учить дуду
Преданно петь по-крысьи.
Сумерки. Солнца тускнеет медь.
Дымом сочатся трубы.
Дудочник, что ты хотел пропеть,
Флейту целуя в губы?
Дай ненадолго покой дуде,
Мирно сомкнув ресницы.
Перевернувшись в речной воде,
Город ко дну стремится.
* * *
Как смутны эти времена,
Как скучны эти имена.
Сегодняшних событий лист
Назавтра снова будет чист.
Пускай в огне сгорит тетрадь –
К чему бессмыслице служить?
Не так уж страшно умирать
Тому, кто не боялся жить.
Судьба нас весело несла,
Подобно лодке без весла.
И вновь смыкалась гладь воды,
Смывая грубые следы.
И поднимался мутный ил.
Но, сердце нежностью крепя,
Велик не тот, кто победил,
А тот, кто сохранил себя.
Какая радость эта боль!
Охота пуще всех неволь,
И так становится близка
Небес прозрачная тоска.
Исчезнет всё, что было до,
Без объясненья, без следа.
И будет странно верить в то,
Во что не верил никогда.
* * *
Скажи мне, если б я был собакой,
Небольшой, кареглазой, рыжей окраски,
Забавлялся любовью, погоней, дракой,
Мечтал о мясе и о хозяйской ласке,
Облаивал встречных, а всего охотней
Твоих поклонников с их похотью жалкой,
Весело шастал меж подворотней
И вожделенной мусорной свалкой,
Держал твои плечи в упругих лапах,
Лизал тебя в щёку, презирал ошейник
Чувствовал радостно каждый запах,
Не зная только запаха денег,
Потакал твоим слабостям, не любил величья,
Был со многими мил, нетерпим к немногим –
Скажи мне, ты бы нашла различье
Между мною двуногим и четвероногим?
Погляди, я стою, окружён захолустьем,
На своих двоих. Мне ни шатко, ни валко.
И скулю на луну – не затем, что грустен,
А затем, что её почему-то жалко.
* * *
Прости меня, являя милость,
Сластолюбивая волчица,
За всё, что с нами не случилось,
И всё, что с нами не случится.
От чёрных дыр до белых пятен
Скользя над пропастью по краю,
Не так тебе я непонятен,
Как сам себя не понимаю.
Мы потеряли равновесье.
Как безобразная заплата,
На тучном склоне поднебесья
Пасётся алый бык заката.
В нём ощущается безвестье.
Неотвратимо и нелепо
Тускнеют тихие созвездья,
Копытом втоптанные в небо.
Теперь, ей-богу, не до шуток.
Чадит разбитое кадило
На мимолётный промежуток,
Который вечность нам ссудила.
И, знаешь, видимо из мести,
Не сотворив себе кумира,
Мы несомненно будем вместе –
Утратив ощущенье мира.
* * *
И будь что будет – с нами, и со мною,
С тобой одной, с тобою не одною
И без тебя. Со всеми и без всех.
Мы эту жизнь обходим стороною,
Впадая в святость, как в смертельный грех.
Мне хорошо на грани и за гранью
Закона, равносильного желанью
Узнать, что мы на свете не одни.
Непониманье близко к пониманью,
Как близость одиночеству сродни.
Господь с тобой. Мне ничего не надо.
Темнеет сад, темна его ограда.
И тёмен мир, укрывшийся за ней
Под невесёлый шорох листопада.
Темно с тобой. Но без тебя темней.
Бессмысленно, но твёрдо и упруго
Мы движемся по замкнутому кругу,
Не веря и, наверно, не любя,
Уже не столько следуя друг другу,
Как просто убегая от себя.
Но, знаешь, от всего осатанев, я
Благословляю наше однодневье,
Не зная кто мы и куда идём.
И нежно дышит ветер. И деревья
Неторопливо мокнут под дождём.
* * *
Облетели священные рощи.
Окосели столетья от пьянства.
Заблудиться во времени проще,
Чем в размытых пределах пространства.
Ты дитя посреди океана,
И безвестная чёрная бездна
Под тобою молчит окаянно,
Над тобой отражаясь небесно.
Обрывается грань пониманий,
Вырастают и рушатся глыбы.
Остаётся лишь стать безымянней,
Чем чешуйка на теле у рыбы.
И с каким-то вселенским размахом,
Приоткрыв заповедную створку,
Твоё сердце наполнится страхом,
Удивительно близким к восторгу.
* * *
Не грусти. Бесконечно усталы,
Опустив потускневшие лики,
Мы на свете настолько же малы,
Как – не ведая сами – велики.
Мирозданье всего лишь предместье,
Безымянная тень у порога,
Где песчинка не меньше созвездья
Заключает дыхание Бога.
Уподобившись крохотной капле,
Ты летишь в поднебесье куда-то
На крыле удивительной цапли,
Розовеющей в волнах заката.
И своею частицей нетленной
Ты роднишься со всеми мирами –
От светил на просторах вселенной
До свеченья в окошечной раме.
* * *
Этот горький, как яд, огонь,
Этот крик поднебесно-синий.
Посмотри, как твою ладонь
Разрывает безумство линий.
Эти рвы в никуда ведут,
Эти тропы проходят мимо.
Я не знаю, что там, и тут
Мне не многое объяснимо.
Я отведал запрет плодов,
Я давно разбросал каменья
И махнуться с тобой готов
Неименьем на неименье.
Я не то что до донца пуст –
Я скорее изнежен болью.
Раздели со мной, златоуст,
Немоту моего застолья.
Мне не надо иных наград,
Я не жажду иного рая,
Жизнедействуя невпопад
И бессмысленно умирая.
Я хочу, догорев вотще,
Распростившись с земной короной,
Отдохнуть на твоём плече,
Как на плахе приговорённый.
И прижав мою тень к груди,
Под сияньем звезды вечерней
Награди меня, награди
Оголённым венцом без терний.
Очерствев от людей и стран,
Сын безбожий, нечеловечий,
Ты не чувствуешь новых ран,
Состоя из одних увечий.
* * *
Дни куда-то волочились,
Сволочились и волчились
И серели, словно стая,
Вырастая и врастая
В наше сердце, в наше тело,
Незаметно, незабвенно.
И кому какое дело,
Что у века вскрыты вены?
От безумий до безумий,
От наитий до наитий
Обнажается Везувий
Очагом кровопролитий
И в страданье неокреплом,
Озверевший от безбожья,
Посыпает серым пеплом
Обгоревшее подножье.
Прикрываясь небесами,
Мы развенчивали сами
Нами созданные мифы,
На невидимые рифы
Направляя наше судно,
Наши судьбы, наши сути.
Отчего же так паскудно
В этой серой сирой мути?
Для каких таких сокровищ
Разбудили мы с тобою
Огнедышащих чудовищ,
Называемых толпою?
Нерешимость, нерушимость –
По тропе кровавой века
Толпы движет одержимость
Без лица и человека.
По земле скользя покато,
Мы добрались до заката,
С удивлением внимая
Календарным сводкам майя.
Что нам убыль, что нам прибыль
Облачённых, обличённых?
Мы готовы верить в гибель
С наслажденьем обречённых.
Ярость пиршества на тризне,
Ясность родственности с твердью.
Мимолётность этой жизни
Есть свидетельство бессмертья.
Неразгаданы и зыбки,
Уходя во тьму пустую,
Мы оставим по ошибке
Вместо точки запятую.
* * *
С тобой не говорю я, но пою
Беззвучно, словно раненный в бою,
Губами, пересохшими от жажды,
Ищу ладонь открытую твою
С предчувствием, что в ней умру однажды.
С тобой не говорю я, но пою.
В твоей ладони плещется вода
Небесная, попавшая сюда,
Чтоб отразить короткое мгновенье
И далее исчезнуть без следа,
Угадывая ветра дуновенье.
В твоей ладони плещется вода.
С тобой не говорю я, но пою.
Я ножницами острыми крою
На сотни лоскутов моё пространство,
С улыбкою вплетая в колею
Отпущенного нам непостоянства.
С тобой не говорю я, но пою.
Наивны и обманчиво легки,
Мы разлетимся, словно мотыльки,
Не обменявшись на прощанье взглядом.
Так звёзды, друг от друга далеки,
Глядятся в небесах почти что рядом,
Наивны и обманчиво легки.
С тобой не говорю я, но пою.
Я не умею долго жить в раю.
Я бездну ощущаю за плечами,
Застыв у этой бездны на краю.
И долгими бессонными ночами
С тобой не говорю я, но пою.
Я рад идти по лезвию ножа,
Когда моя рука, в твоей дрожа,
Немеет сладко, словно через пальцы
Из тела в тело движется душа.
И если в этом мире мы скитальцы,
Я рад идти по лезвию ножа.
С тобой не говорю я, но пою.
Я ничего на сердце не таю.
Умри со мною и со мной воскресни.
Я сам себя, поверь, не узнаю
И превратившись в собственную песню,
С тобой не говорю я, но пою
Тигр
На душе холодает. Разлей медицинский спирт
Как лекарство по невысоким гранёным стопкам.
Незаметно подкралась осень. И небо спит,
Повернувшись боком к укрытым тайгою сопкам.
В этой маленькой хижине, кажется, мы одни.
Наши души устали карабкаться вверх по склонам,
На которых листва пронзительно жжёт огни,
Разбросав багрово и жёлто на тёмно-зелёном.
Очевидно, приятно сгорать на таких кострах
Под тоскливые причитанья болотной выпи.
Ты чего-то боишься? Я буду лечить твой страх.
Да и собственный тоже. Самое время выпить.
Посмотри, как сумерки быстро подъели день,
Как в небесную мякоть звёзды впились телами.
За деревьями лес не виден. Лишь чья-то тень
Незаметно и тихо движется меж стволами.
От такой тишины повредиться легко в уме.
Как невнятица полусна, как тоска немая,
Два янтарных глаза, хищно сверкнув во тьме,
Проникают в сердце, в песчинку его сжимая.
Это тигр, это тигр. Он явился на зов тоски,
Он почуял нашего страха предательский запах,
Заключив эту робкую полночь в стальные тиски,
И неслышно подкравшись на мягких бесшумных лапах.
Это тигр, это тигр. Он предчувствием жертвы ведом.
Он рождён, он взращён, он расчерчен огнём и землёю.
Он сужает круги, словно хочет наш хрупкий дом
Захлестнуть, затянуть, задушить незримой петлёю.
Наливай-ка ещё. Мы с тобой очарованы злом.
На смертельном помосте, на собственном тихом погосте
Остаётся лишь пить. И беззвучно сидеть за столом,
Ожидая, словно возмездья, ночного гостя.
Это тигр. Это рок. Это смерть. Это мир. Это век,
Превратившийся в миг и растаявший, словно капля.
И виднеется где-то в небе иной ночлег.
И печально кричит, над землёй пролетая, цапля.
Существо растворяется, пригоршней став вещества.
Вниз глядится луна бесноватым янтарным оком.
И, дрожа на ветру, облетает с деревьев листва
И ложится на землю ржавым кровоподтёком.
* * *
Когда над головою пропоют
Охрипшие серебряные трубы
И небеса, спокойны и безлюбы,
Откроют дверь в сомнительный приют,
Где из гранёных стопок лесорубы
Осенний спирт с архангелами пьют
И от дождей облизывают губы,
И почести погибшим отдают,
Когда на белых свитках бересты
Начертит время странные узоры,
Отыскивая поводы для ссоры
С самим собой в преддверьи пустоты,
И осень, уходя, сожжёт мосты,
Давным-давно лишённые опоры,
И чёрных переулков коридоры
Вдали пересекутся, как кресты,
Когда пунктиры перелётных птиц
Закончат повесть в небе многоточьем,
И сроки, подменённые бессрочьем,
Раздвинут ощущение границ,
Тогда мы сердце вымыслом упрочим
И вдруг поймём, вглядевшись в сотни лиц,
Что быль – лишь совпаденье небылиц
И мы живём на свете между прочим.
* * *
Немного осени, немного
Вина и хлеба. За спиной
Лежит усталая дорога,
Дыша листвой и тишиной.
В неосязаемом пространстве
Неуловимо, словно дым,
Ты возвращаешься из странствий,
Готовясь к странствиям иным.
Ты добредёшь до поворота,
И осознаешь, не скорбя,
Что нет причины ждать чего-то,
Поскольку что-то ждёт тебя.
Приляг. Укройся тонким небом.
И осень, нежа полусном,
Тебя накормит тёплым хлебом
И напоит тебя вином.
* * *
Моё земное неземное,
Моё нездешнее, иное,
Необъяснимое уму,
Моё напрасное, хмельное,
И чужеродное всему.
С самим собой играя в прятки,
Я забывал о том, что кратки
Мгновенья, взятые внаём,
То приближая в лихорадке,
То отдаляя окоём.
Теченье ровное событий
Я расплетал на сотни нитей,
Глотая жадно, как дурман,
Святое бешенство наитий
И бесовской самообман.
Забыв себя, утратив меру,
Я нежно пестовал химеру.
Сгорая и рождаясь вновь,
Я исповедовал не веру,
Но исповедовал любовь.
Мне было радостно и лестно
Себя растратить безвозмездно.
Сегодня здесь, а завтра там,
Я шёл и чувствовал, как бездна
За мной крадётся по пятам.
Меня, не знающего тыла,
На слишком многое хватило.
Сияли мне издалека
Не то небесные светила,
Не то окошки кабака.
Я попадался на приманку,
Пускаясь с сердцем наизнанку
В угар, готовый размолоть
Души тончайшую огранку
И обезбашенную плоть.
И на распутьях и распятьях,
Поднаторев в таких занятьях,
У хмурой вечности в долгу,
Я засыпал в чужих объятьях
И просыпался на снегу.
Проклятье белое метала
В меня зима. Прочней металла
Оковывали сердце льды.
И вьюга тихо заметала
Мои невнятные следы.
© Михаил Юдовский, 2011 – 2012.
© 45-я параллель, 2012.