Перо голубя
Она подарила мне перо голубя.
Это было смешно и нелепо. Улица, тротуар, людской поток, безостановочная суета сует. Я стою в стороне, прижавшись спиной к шершавой стене дома. Шершавая, серая, уютная стена. В этом самом доме прошло моё детство… Раз уж неведомым ветром занесло сюда – нельзя было проплыть мимо в общем потоке. Пристал к берегу, прислонился, кожей стараюсь ощутить родные стены. Глаза закрыл, потом открыл, потом распахнул. Ещё один человек вынырнул из толпы. Она. В руке – белое перо голубя.
– Нате, – говорит, и нырк обратно.
– Постойте, – кричу.
Вернулась. Стоит, смотрит в асфальт. Молчит – и я молчу, что сказать не знаю.
– Вы любите голубей? (Cказал первую глупость, что пришла в голову, только чтобы молчание не перешло в фатальную стадию).
– Я люблю – Вас.
Прозвучало веско, как нравоучение, с упором на слове «Вас». Словно это всё объясняло.
– Но почему, за что? Мы не знакомы даже…
Я мямлил и краснел. Мне только что призналась в любви очаровательная незнакомка, а я вёл себя как осёл.
С этого всё и началось, наш безумный роман. Мы были разные, из разных стран, миров, разных знаковых систем. Я рациональный и правильный, жизнь по часам, в органайзере записаны все основные телодвижения дня, недели, года, а если что-то пойдёт не так – внизу специальный квадратик «незапланированное». Это тоже планируется, причём с особенным старанием. Наверное, в самом уголке души у меня всё-таки тоже был такой квадратик, маленькое чёрное окошко с надписью «незапланированное», но уже без единой записи. Белое перо незнакомки тихо спланировало и упало прямо туда. Стопроцентное попадание.
Она была непредсказуемая, странная до безумства, но при этом мудрая какой-то своей, женской, неумолимой мудростью. «Я люблю – Вас»! С утра собиралась на работу, в обед оказывалась в другом городе (или стране), вечером сидела в дорогом ресторане за городом, или под мостом в обществе бродяг и потаскушек, или на какой-нибудь крыше, среди голубей и облаков, свесив ноги в сандалиях и задумчиво нажимая кнопки мобильника. «Милый, понимаешь…». Я не понимал, но уяснил главное – нет смысла и стараться понять её, правильней принять всё как есть – или отпустить сразу, ко всем богам.
Чем она занималась по жизни, на какие средства жила? Однажды я спросил. Ответ меня удивил:
– Я сочиняю дорогие сказки. Есть такие особенные сказки, милый, за них готовы платить прямо-таки особенные деньги.
И хохочет, сама себя развеселила. А мне не до смеха. Я тоже сочиняю особенные сказки. Не получая за это ни гроша – наоборот, ещё трачу сам. За свои кровные публикую сборники, посылаю в издательства, магазины, дарю друзьям… Немного унизительно, но, если никто не знает подоплёки, всё же симпатично. Уже семь тоненьких книжечек на полке. Их можно показать дамам, последнюю сказку кому-нибудь посвятить, поставив на второй странице затейливый вензель автографа. Как ни крути, это мой труд – я же не виноват, что он не приносит доход. Вот такие пироги. Людям не нужны и не интересны мои особенные сказки… а её, выходит, нужны.
Нет, вы не подумайте – это не зависть! Простое недоумение. Уже много лет я сжился с мыслью: настоящее творчество не в цене, самовыражение никому не нужно, кроме самовыражающегося. А нужно и востребовано выражение чувств и мыслей масс, не конкретного живого друга-брата-свата – но масс. Всё решает статистика. Угадал настроение тысячи – получи тысячу. Миллионов – получи миллионы. Такой вот курс валют.
– Настасья, объясни убогому – как, о чём, для кого?! (Настасья – так её зовут. Хотя я не уверен даже в этом, просто она откликается на это сочетание звуков).
– Сложно объяснить... Да и не нужно тебе это. Я прочитала все твои 18 книжек, семь написанных и остальные тоже. Ты их ещё не сочинил – но сделаешь это обязательно, и они будут замечательные. Я так тебя люблю, милый, – но про мои сказки лучше не спрашивай. Не хочу тревожить и смущать.
– Ты читала ещё не написанные мои книги? И они хороши? Прославили меня, принесли денег? (Я поверил ей, хотя понятия не имел, как такое возможно – просто поверил, и всё).
– Они прекрасные! Но нет, не будет ни денег, ни славы. Ни сейчас, ни через века и эпохи, ни даже в другой Вселенной – а там любят ваши сказки. Тебе просто не повезло, милый.
– Но почему, Настасья? Ты так правдиво выдумываешь эту свою особенную сказку – могла бы нафантазировать что-то послаще, хотя бы посмертную славу в параллельном мире.
– Я не выдумываю, дурачок. Всё так и есть. Ты что же, забыл, как я вручила тебе перо голубя? Мой персональный пропуск, счастливый билет. Я выиграла его в Пангалактической лотерее. С правом выбрать себе, так сказать, Personal Genius. И быть его прижизненным и посмертным единым читателем… Или слушателем, зрителем – это зависело от того, автора чего именно я бы выбрала. Но мне нравятся сказки – и я выбрала тебя.
Я честно старался переварить услышанное. Мне подарили бесценный подарок – или обокрали? Меня любят – или используют? Гений… И в то же время – безвестность и нищета, во всех временах и пространствах.
– Но зачем они это делают, ваши пангалактические лотерейщики? Ведь это… всеобщее достояние, как там было: памятник нерукотворный, не зарастёт тропа…
– Нет. Всё совсем иначе! Талант как заразная болезнь, очень опасная. Она изменяет сознание, сдвигает ритмы мозга в недопустимый для общества диапазон. Ты просто не знаешь таких вещей, ты не владеешь информацией… Ты не поймёшь. Лучше сочиняй, пиши – и не думай ни о чём!
– А как же твои сказки, особенные и дорогие? Значит, у тебя прибыльный бизнес – а у меня чума с холерой, заразная болезнь, так?
– Зря иронизируешь. Ну хорошо, я объясню. Но ты расстроишься. И разозлишься. И прогонишь меня, а я тебя так люблю. (Настасья неожиданно разрыдалась).
– Я адаптер. Это такая профессия, очень востребованная. Я беру текст, хороший авторский текст. Написанный, как и все хорошие тексты, «для себя». Потом я прогоняю его через транскриптор и выставляю коэффициенты. Понимаешь, машина может сделать всё – но коэффициенты… такой тонкий момент. Этого никакая машина не умеет. Тут и нужны адаптеры. Мы общаемся с людьми, разными людьми. Мы знаем о людях очень многое, почти всё. Понимаешь, есть разные типы, представители социальных страт. Возраст, образование, язык, вера. Национальная культура. Страна. Эпоха. Всё имеет значение. Так рассчитываются адаптирующие коэффициенты, а потом транскриптор… преобразует… Все покупают, людям нравится…
Она рыдала.
– Ну не плачь. Я понял, гонишь попсу на потребу публике. Все зарабатывают как умеют. Не стоит слёз, честное слово! Я не разлюблю тебя за это и никуда не прогоню, тоже мне выдумала. Ты ведь назвала меня гением – а что ещё художнику надо для счастья! И потом – твоё перо, выигравший лотерейный билет. Кстати… а где ты берёшь тексты, ну, те, которые потом делаешь попсовыми через эти ваши адаптеры-транскрипторы?
– Я!.. Я… Выиграла, в лотерею. Всё честно…
И опять слёзы, потоки слёз. Я уже не ждал ответа на свой вопрос. Всё было понятно и без слов.
– Но зачем подходить на улице? Зачем эта клоунада с пером? Мы могли вовсе не встретиться в той толпе.
– Всё было по правилам. Ты вечно говоришь – я загадочная вся, внезапная. Но это не так! Я действовала по инструкции. «Вручить перо у родных стен». И дальше, всегда всё по правилам. Распорядок дня, поездки, места наблюдения. Расчёты. Существует протокол… А загадочный и внезапный – это ты, любимый. Всё пошло не так. Я сейчас рассказала, раскрыла производственный секрет. Теперь меня лишат лицензии и отзовут. Если не что похуже. Но я люблю тебя, милый, правда! Эти твои непонятные органайзеры с планами на день и год. Никогда не видела такой чудесной и взбалмошной ереси. «Утро, чашка кофе: созерцание хрустальных сфер, полёт внутрь себя». «Проверка дня – можно ли дёргать комету за хвост (примечание: ей не понравилось)». «16.00: стандартный подвиг». «Минута до полуночи: поймать птицу счастья, привязать к её лапе письмо на санскрите, написанное китайской тушью при свете зелёной свечи. В письме изложить смысл Дао. Сразу после полуночи отпустить птицу – и забыть о написанном (на это – 7 минут дополнительного времени)». Цитирую, между прочим, дословно. Ты хоть понимаешь, что ты несёшь?! Что ты вообще такое?! Твоя жизнь – сплошной ураган сюрпризов, так неумело замаскированный под бизнес-планирование.
Я смущён таким накалом чувств. Я ищу слова.
– Ну, понимаешь ли, я приучил себя всё планировать. Жить по часам. Не отвлекаться на пустяки. Не тратить жизнь на глупости. Почему тебя это так удивляет?
Настасья всё ещё ревёт, сидит на корточках, обхватив руками колени. Неумело пытаюсь утешить. Глажу по голове, целую в затылок. Да она не плачет – хохочет! Вот плутовка Настасья. Повезло мне с подругой. Насочиняла тут мне с три короба. Наверное, я её тоже люблю…
…Так, а сколько у нас времени? 18.30. Открываю органайзер. Пора ловить лучи уходящего дня и плести из них циновку. Эта циновка очень нужна будет мне для моей следующей сказки.
Светогрея
Маленькая. Серенькая. Забавной такой наружности. Вся в конопушках и розовых пушинках. На что она здесь, зачем? Что может, что умеет?
Хорошо перепилить бревно? Не-а. Лапки хилые. Или скроить и сшить новую рубаху? Не-а, не умеет и этого. Может, у неё ума палата? А то на дудочке свистит птицей (есть у нас такие), так что все сразу в пляс? Не-а, не-а и ещё раз не-а! Не умеет Светогрея ничего такого.
Умеет только светить. И греть. Более ничего. Светогрея.
Замёрз, заскоруз Бока. Потерял свою вторую, с кем вместе ходил. Зябко ему. Хныпко и темновато. Покрылся пупырями, вместо шерсти иглы вырастил.
Пришла Светогрея. Пришла не насовсем… (Зачем она Боке насовсем-то, неумёха?)
Ну ладно, раз пришла, садись, чай в чаёвнике, хлеб в хлебовнике. Собери там себе, чем богаты.
Засветилась. Отогрела Бокины бока. Расчесала иглы мягкой щёткой.
Похлебали чаю с хлебом. Посмеялись, попели голосами недружными, вразнобой, а всё ж приятно – и теплей стало, и светлей.
Пойду я? Ну иди уже. И ушла…
На дворе ночь холоднючая. Звёзды колючие, небо чернючее. Но Светогрее это нипочём. Что ей? Ходит себе. Светит. Греет. Там приютится, здесь притулится. Там причешет, тут пригреет, здесь приголубит.
Пойду я? Да иди уже, иди. И идёт, дальше, в ночь, в пустоту. Светить. Греть.
Марьюшка из лужи
Марьюшка жила на дне лужи. В этом никто не виноват, так уж получилось. Внешность имела самую обычную, не красавица и не урод. Крепкая в кости, невысокого роста, волосы собраны в хвост, у неё розовые пятки и золотистый пушок между лопатками.
По луже все ходили туда и сюда, не стесняясь. Топали сапоги, скоро пробегали ботинки, а иногда и туфельки-лодочки, поднимаясь на носок, чтобы не зачерпнуть холодной грязной воды, бороздили Марьюшкину лужу. Мальчишки пускали по ней кораблики, собаки лакали воду шершавыми языками, а дворовый хулиган Вася однажды бросил в лужу бутылку, обрызгав проходившую мимо старушку.
Марьюшка относилась к этим событиям терпеливо и с пониманием. Наверное, привыкла. Не скажем, конечно, что жизнь на дне лужи – мёд. Однако здесь тоже есть свои радости, как и везде. Если лечь на спину, через мутную преграду иногда видно небо, а осенью так здорово мечтать, глядя, как скользят по водной глади опавшие листья. Но больше всего Марьюшка любила прижаться ухом к чёрному влажному дну и слушать дыхание матери-Земли, всем существом ощущая её жирный плодородный дух.
Годы сменяли друг дружку, серые и безликие. Летом лужа почти пересыхала, а зимой воду сковывал лёд, – казалось, так будет продолжаться вечно! Но однажды кое-что изменилось.
Стаял апрель, дивно пахли розы на лотке продавщицы тёти Зины, всё в этом мире цвело, улыбалось и пело о любви. И тогда Марьюшка впервые за свою долгую однообразную жизнь решила выйти из лужи. Решила – и вышла.
Её тело, никогда не знавшее одежды, из тёплой утробы лужи попало вдруг на зябкий городской воздух. Розовые пятки дробно стучали по асфальту, Марьюшка шла неведомо куда, вдыхая полной грудью терпкий апрель, шла навстречу приключениям.
Приключения не заставили себя ждать и очень скоро начали приключаться. Только были они какие-то невесёлые и странные, совсем не весенние… Первая Марьюшку заметила Зинаида Матвеевна, тётя Зина, что продаёт цветы на углу. «Это надо, какие шлюхи наглые, – уже по улицам голые сигают!» Цветочница бросила на Марьюшку злой взгляд исподлобья, сплюнула: «Вот отр-родье!» А сама загрустила, почему непонятно, и ещё долго имела печальный вид.
Следующим свидетелем оказался хулиган Вася. Вася курил сигарету, сжимая в руке недопитую пивную бутылку. Внезапно, как из-под земли, перед ним возникла абсолютно голая тётка. Она чесала прямо по лужам, не разбирая дороги, чуть не до колена утопая в холодной грязи. Вася от неожиданности громко заржал, потом зачем-то замахнулся и бросил в сумасшедшую бутылкой. Но в последний момент его рука дрогнула, бутылка упала, пиво вытекло на землю и смешалось с природной влагой. Голая тётка посмотрела на мальчика большими удивлёнными глазами. Кожа у неё была белая-белая, как сметана.
И тогда хулиган Вася заплакал. Он рыдал первый раз в жизни. Даже в прошлом году, в драке лишившись зуба и сломав руку (боль ужасная!), не плакал, а сейчас точно плотину прорвало. Вспомнилось, как жива была мама, у неё такие же белые руки, и добрый голос, и папка тогда ещё не пил… А потом вспомнилось, как они все на кухне, сидят за столом, слушают радиоприёмник и уплетают арбуз, огромный и сладкий. Вася размазал кулаком слёзы, долго матерно выругался. Марьюшка зашагала дальше.
В подворотне напротив стоял, ссутулясь, интеллигент Щепкин. Стоял здесь, потому что поругался с женой, а сутулился от холода, выскочив из дома в одной сорочке. «Ого, нагая!» Щепкин раскрыл рот, уставился на Марьюшку и застыл. В голове его со скоростью света шевелились мысли, сменяя одна другую. «Неприлично так пялиться, что она про меня подумает!» «А какая разница, вот подойти бы сейчас к ней, прямо посреди улицы нагнуть, да и!..» «Какое же я грязное животное». Щепкин горестно вздохнул, всё глубже забираясь в дебри саморефлексий. «А ведь слабо подойти-то, ТРУС!» «Я ТРУС И ПОДЛЕЦ!» «Бедная девушка попала в беду, её надо сейчас догнать, предложить помощь, накинуть на белые беззащитные плечи плащ…» «А плащ-то на вешалке остался. Моя Тамара, вот кто сволочь: “Я до ночи на работе, дома шаром покати, везде срач, окурки, а ты лежишь на диване и думаешь о вечном”. Она меня не любит и не понимает, и никогда не понимала, и это быдло – моя жена!». Интеллигент Щепкин заскулил, схватил себя за волосы и дёрнул. От боли он взвыл, обхватил голову руками и тоненько плача, прижался к кирпичной стене.
Марьюшка прошла мимо, ничего не замечая. Марьюшке было очень холодно. Она смотрела прямо перед собой, тело пронзали острые иголочки морозца, весна выдалась холодная, поздняя.
Дворник Трофим заступил сегодня на трудовой пост с утра пораньше. На завтрак выпил рассолу, голова немного трещала от вчерашних возлияний. Но, наперекор всему, настроение было просто отличное! Насвистывая что-то из Чайковского и оживлённо орудуя метлой, он шёл по тротуару словно бы в танце, приветствуя наступление нового дня.
Внезапно Трофим увидел Марьюшку. «Да она ж замёрзнет сейчас. Вот суки, ограбили, раздели. А красивая девка! (Дворник невольно залюбовался). У кого только рука поднялась на такую красоту?» Отброшенная, метла полетела в сторону. Ни слова не говоря, Трофим накинул Марьюшке на плечи старый свой ватничек, взял за руку и увёл за собой. Сегодня улицу подметать некому…
«Еэ-аа», – скрипели качели. «Уов-уов», – надсадно гавкал дворовый пёс. «Тльь-ч», – жалобно гнулась на ветру сломанная ветка рябины. И лишь матерь-Земля дышала неслышно, её жирный запах щекотал в носу.
Они сидели подвале, в крохотной дворницкой, пили обжигающе горячий чай, Трофим всё подкладывал гостье сливового варения, стыдливо отворачиваясь от её наготы. Засунутые в старые дырявые валенки, Марьюшкины ноги наконец согрелись. И тогда она запела. Таких песен здесь не слышал никто!
Напоследок хочется высказать опасение, что меня поймут неправильно. Мол, «Марьюшка со дна лужи» – всего лишь метафора, литературный образ, вроде жизни «в ужасной дыре». Это совсем не так. На самом деле, поселиться можно где угодно. Москвичи, конечно, думают: для жизни худо-бедно приспособлена столица, некоторые с сомнением вспомнят Питер. А вы попробуйте сесть в поезд и ехать куда глаза глядят, – час, день, неделю. А оттуда пешком, пока ноги не заломит усталость. И везде дома, жильё. Стоит это осмыслить, и ничто уже не покажется вам слишком странным.
Иллюстрации: работы Анны Силивончик
© Михаил Цельмс, 2003–2020.
© 45-я параллель, 2020.