Михаил
Светлов

Светло, легко, непринуждённо

СВЕТЛО:

 

Над городскими окраинами, где проживал не служивый люд, а пролетарии, над еврейскими местечками, домики которых напоминали курятники, проплывала Идея. Идея была легка и прозрачна, как тучка. И, как тучка, она была проста и вечна. Было время, она (Идея), плыла на голубом небосводе Римской империи и невзначай коснулась головы Спартака. Чего там случилось! – историки до сих пор рассказывают... И подалась она (Идея) от греха подальше, чтоб не смущать неокрепшие умы. Добралась до извилин мозговых Томаса Кампанеллы, где и определилась под названием «Город Солнца». Не ужилась Идея там, может, ещё не доросли туземцы до понимания своего счастья?

В веке ХХ, в самом его начале, обосновалась Идея над просторами Российской империи. Обосновалась прочно и надолго, да и то, право слово, сколько ж можно кочевать по поднебесью планеты? Теперь она, Идея, прозывалась так: «Мы наш, мы новый мир построим!». Идея овладевала массами, массы овладевали миром.

Сколько тысячелетий тащилась История пешим образом – кто сейчас помнит, историки промеж себя спорят: кто-то эти тысячелетия на десятки множит, кто-то – на сотни... Самые отчаянные да смелые – даже на тысячи тысячелетий. Но тут прогресс наметился, пересела История на конную тягу, и время, вроде бы, даже на галоп перешло. Так в ритме галопа и продвигалась она, История, ещё несколько тысячелетий. Однако даже и галоп с трудом преодолевал эту дремотную атмосферу, где всё было уютно, знакомо, разложено по полочкам, и... не дай Бог чихнуть, чтобы не нарушить этот покойный порядок мироздания. Но в конце века XIX – начале века XX века вместо конной тяги изобрёл человек двигатель внутреннего сгорания, Время стремительно вторглось в безмятежную патриархальную жизнь местечек, захолустий и окраин.

Одним из тех, кем овладела Идея, был подросток, четырнадцатилетний мальчуган Михаил Шейнкман, житель Екатеринослава и сын ремесленника.

«Я, Михаил Аркадьевич Светлов, родился в 1903 году, 4/17 июля. Отец – буржуа, мелкий, даже очень мелкий. Он собирал 10 знакомых евреев и создавал «Акционерное общество». Акционерное общество покупало пуд гнилых груш и распродавало его пофунтно. Разница между расходом и приходом шла на моё образование. Учился в высше-начальном училище. В комсомоле работаю с 1919 года. Сейчас – студент 1-го МГУ. Стихи пишу с 1917 года.

М. Светлов»

Со всей своей подростковой горячностью ухватил он Идею за хвост, ибо был это единственный для него шанс вырваться из замкнутого круга, начертанного судьбой. Судьба была проста и незамысловата: живёшь себе в рабочем захолустном предместье – и живи, тебя ж никто из него не гонит. Сыну ремесленника с четырёхклассным образованием – а больше и не надо – таки на роду написано перехватить из рук отца ремесло, а потом уже, с годами, и детям своим передать то, что на роду написано, ремесло, значит. Об этом времени, о «Мы наш, мы новый мир построим!» Михаил Шейнкман, ставший к тому времени Светловым, напишет:

 

 

Перечитываю стихотворение, и что-то вводит меня в смущение... Вот, вот оно: «Мы пришли окровавить зарёю засыпанный снегом закат». А чего, собственно, смущаться? Идея так прямо и говорит: «Весь мир насилья мы разрушим до основанья!» – то есть «окровавим зарю».

И друг, поэт Михаил Голодный, которому и адресовано это стихотворение, отзовётся строками:

 

 

А вот другой поэт, другая судьба, Александр Безыменский, но интонация, но голос, как же схож этот голос с голосом Светлова и его друзей:

 

 

И можно было бы привести в пример стихи Владимира Луговского или Николая Дементьева:

 

 

И невольно задумываешься: какой же, однако, была та самая эпоха, которая вызвала такой ураган неприятия, такое стремление к «заре навстречу»?

Сегодня, в век инноваций, модернизаций, глобализаций, а также циничного прагматизма и рационализма, мужчина в возрасте 20-, 30-, 40- и т. д. – инфантилен, изнежен, робок (вспомните: «глупый пингвин робко прячет!», «дайте мне, мол, точку опоры... я, так и быть, воспряну!»). А тогда, в начале века, четырнадцатилетние уже становились кормильцами семьи. А дай им ещё Идею в голову – горы свернут! Или империи порушат...

Странное поколение... Читаю их стихи и ловлю себя на мысли, что строка Высоцкого «Все судьбы в единую слиты» – давно превратилась в афоризм. Действительно, ровесники века ХХ-го, они схожи своими биографиями, своими судьбами и своим творчеством.

 

Михаил Светлов: «МЫ пришли окровавить зарёю...»

«МЫ долго, МЫ долго стучали...»

 

Михаил Голодный: «МЫ подадим ему топор...»

«Отцы уходят, МЫ идём...»

 

Эдуард Багрицкий: « НАС водила молодость в сабельный поход!

НАС бросала молодость на Кронштадский лёд».

 

В этих повторяющихся местоимениях «МЫ, НАС, НАШ» – осознание коллективизма, общности судеб. Там, в старом мире, где властвует индивидуализм, у каждого – свой «курятник и свой насест».

 

А добавьте к этому – «Мы пришли ОКРОВАВИТЬ ЗАРЁЮ..»; «Наш век им ПРИГОТОВИЛ ПЛАХУ, МЫ подадим ему ТОПОР...»; добавьте щепотку Багрицкого – ««Но В КРОВИ ГОРЯЧЕЧНОЙ подымались МЫ» – почти одинаковые строки таких разных поэтов ассоциируются с живописью художника, современника и Светлова, и Багрицкого, – Петрова-Водкина: «Купание красного коня». Перед нами эпоха, странная, загадочная, вздыбленная, дошедшая до нас строками того, уже ушедшего поколения. И – ритмика Авто и Аэропланов: «Мы ехали шагом, мы МЧАЛИСЬ в боях...»; Багрицкий – «Нас БРОСАЛА молодость...»

Попробуйте «примерить» вот этот юношеский максимализм, это ощущение общности на «одёжку» поэтов, писателей, корнями вросших в тот самый старый мир на «конной тяге». Попробуйте представить поэтов серебряного века с «МЫ, НАС, НАШ». Не получается... Чужд им и этот максимализм, и эти «скорости», и эта общность «целей и интересов»... Отсюда – желание молодых ровесников века «отсечь» себя от тех «олимпиоников».

Из стихотворения Бориса Слуцкого «Псевдонимы»:

 

 

ЛЕГКО:

 

История созданий светловской «Гренады» – это один из «ключиков» в творческую мастерскую поэта. Случайно выхваченный глазом «кадрик» на Тверской улице, по которой тысячу раз хаживал, но – неожиданно: гостиница «Гренада». Тот самый редкий случай, когда пережитое, передуманое да прочуствованное вдруг пересеклись с коротеньким словом «Гренада», – и этого было достаточно, чтобы вспыхнула искра, искра вдохновения. Иногда говорят – божье вдохновение, несомненно, что к Светлову на тот момент оно пришло сверху. И был год – 1926, и было автору на ту пору двадцать три года.

Марина Цветаева в своём письме Борису Пастернаку писала: «Передай Светлову, что его “Гренада” – мой любимый, чуть не сказала мой лучший стих за все эти годы. У Есенина ни одного такого не было. Этого, впрочем, не говори, пусть Есенину мирно спится».

Вслед за Цветаевой, Владимир Маяковский восторженно отзывался о «Гренаде» и на своих поэтических вечерах часто читал светловскую «Гренаду» наизусть.

Судьба светловской «Гренады» удивительна. Не так часто встречаются случаи реанимирования стиха-песни через многие десятки лет. Замечательный бард Виктор Берковский превратил стихотворение в песню, которая стала своеобразным гимном для нескольких поколений. В годы шестидесятые прошлого столетия «Гренада» зазвучала неожиданно современно, несмотря на своё «сорокалетие».

Кто не помнит за давностью лет – напомню, кто не знает – расскажу...

«Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!» («Мы наш, мы новый мир построим»?); «Куба – любовь моя! Это идут барбудас...»; «Руки прочь от Вьетнама!»; «Даёшь Асуанскую плотину!»; «Свободу африканскому континенту!».

Вот и всколыхнулась память лозунгами и девизами той эпохи шестидесятых: «Я хату покинул, пошёл воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать...»

 

 

Из истории «Песни о Каховке»:

– Однажды, – рассказывал Михаил Аркадьевич, – неожиданно ко мне явился ленинградский кинорежиссёр Семён Тимошенко. Он сказал мне: «Миша! Я делаю картину “Три товарища”. И к ней нужна песня, в которой были бы Каховка и девушка. Я устал с дороги, посплю у тебя, а когда ты напишешь, разбуди меня». Он мгновенно заснул. Каховка – это моя земля. Я, правда, в ней никогда не был, но моя юность тесно связана с Украиной. Я вспомнил горящую Украину, свою юность, своих товарищей… Мой друг Тимошенко спал недолго. Я разбудил его через сорок минут. Сонным голосом он спросил меня: «Как же это так у тебя быстро получилось, Миша? Всего сорок минут прошло!» Я сказал: «Ты плохо считаешь. Прошло сорок минут плюс моя жизнь…» Дело в том, – заключил свой рассказ Светлов, – что без накопления чувств не бывает искусства.

Удивительное ощущение остановившегося времени. «Песню о Каховке» отделяет от «Гренады» шесть лет, но, как и в «Гренаде», в ней та же романтика и те же лирические герои: в «Гренаде» – «приятель-хохол», в «Песне» – «И девушка наша приходит в шинели, Горящей Каховкой идёт». Истории создания двух стихотворений схожи. Дан импульс: в одном случае – название гостиницы, в другом – просьба друга; эмоциональный взрыв, пробудивший воспоминания о времени, о друзьях...

Через десятки лет другой поэт перекинет мостик от «Гренады» и «Каховки» в года шестидесятые, другому поколению рассказано будет о «романтике» революции и гражданской войны. Евтушенко уловил ту самую ноту, которая пленила ровесников века XX-го. И строки из поэмы «Братская ГЭС» зазвучали в унисон со стихами Светлова, Багрицкого:

 

 

Поэтическая вселенная Михаила Светлова имела два полушария. В одном, именуемом «Идея», слышен был свист пуль, звон сабель и крики: «МЫ! НАС! НАШ!». В другом полушарии, которое звалось незамысловато и просто – «Чувство», было тихо, едва слышен был ночной шёпот, а из местоимений наличествовало лишь одно: «ТЫ». Природа любит равновесие, и обязательно где-то рядом с ором, отыщется и тишина...

 

 

Не так уж много в поэзии Светлова «тихих» стихов, всего лишь несколько, в которых «Чувство» возвысилось над «Идеей». «Все ювелирные магазины», «Живого или мёртвого», «Перемены», «Разлука», «Песенка»... И... «За зелёным забориком»:

 

 

Специально выделил это стихотворение, потому как к нему и музыка была поэтом сочинена. А музыка – знакома «кое-кому» из тех, кто помнит студенчество «шестидесятых». Под музыку «заборика» уже другой поэт, другого поколения, сочинил слова: «Я не знаю, где встретиться нам придётся с тобой. Глобус крутится-вертится, словно шар голубой».

Ловлю себя на мысли, что лирика Светлова имеет одно особое свойство: она относится к категории, которую зачастую называют «гражданской лирикой». Да ведь и «Рабфаковка» – это лирическое стихотворение, в котором Лирическая Героиня поставлена в определённую жизненную ситуацию. И «Каховка», и «Гренада», вероятно, тоже лирические стихи, а «девушка наша в солдатской шинели» и «мечтатель-хохол» – лирические герои. Лирика Светлова неотделима от «Нового мира».

«Новый мир»... А «Новый мир» был построен к 1937 году. В учебниках, которые писались «на века», а изучались десятки лет, так и было написано: «К 1937 году социализм в СССР победил полностью».

«Мы наш, мы новый мир построим!», «Вперёд, заре навстречу!»... Вот она и взошла, «Заря» 1937 года...

 

Из справки ГУГБ НКВД СССР для И.В.Сталина о поэте Михаиле Светлове:

В 1933 году Светлов, используя свои связи с предательскими элементами из работников ОГПУ, содействовал улучшению положения находившегося в ссылке троцкиста-террориста Меклера и продолжал встречаться с ним после освобождения Меклера из ссылки...

Семьям арестованных троцкистов Светлов оказывал материальную поддержку...

В 1934 году по поводу съезда советских писателей Светлов говорил: «Чепуха, ерунда. Созовут со всех концов Союза сотню, другую идиотов и начнут тягучую бузу. Им будут говорить рыбьи слова, а они хлопать. Ничего свежего от будущего союза, кроме пошлой официальщины, ждать нечего»...

По поводу репрессий в отношении врагов народа Светлов говорил: «Что творится? Ведь всех берут, буквально всех. Делается что-то страшное. Аресты приняли гиперболические размеры. Наркомы и зам[естители] наркомов переселились на Лубянку. Но что смешно и трагично – это то, что мы ходим среди этих событий, ровно ничего не понимая. Зачем это, к чему? Чего они так испугались? Ведь никто не может ответить на этот вопрос. Я только понимаю, что произошла смена эпохи, что мы уже живем в новой эпохе, что мы лишь жалкие остатки той умершей эпохи, что прежней партии уже нет, есть новая партия, с новыми людьми. Нас сменили. Но что это за новая эпоха, для чего нас сменили, и кто те, кто нам на смену пришли, я, ей-ей, не знаю и не понимаю»...

Приводим высказывания Светлова, относящиеся к концу июля с. г.: «Красную книжечку коммуниста, партбилет превратили в хлебную карточку. Ведь человек шёл в партию идейно, ради идеи. А теперь он остаётся в партии ради хлеба. Мне говорят прекрасные члены партии с 1919 года, что они не хотят быть в партии, что они тяготятся, что пребывание в партии превратилось в тягость, что там всё ложь, лицемерие и ненависть друг к другу, но уйти из партии нельзя. Тот, кто вернёт партбилет, лишает себя хлеба, свободы, всего. Почему это так, я не понимаю и не знаю, чего добивается Сталин».

 

Пом[ощник] нач[альника] 4-го отдела 1-го упр[авления] НКВД

капитан государствен[ной] безопасности В.Остроумов

 

Ещё в 1928 году поэт был исключён из комсомола. О том, бывает ли власть адекватна, шептались всегда и везде. Сейчас порою уже даже и не шепчутся, а криком кричат. В случае же со Светловым, власть исключить из комсомола исключила, но по своей всегдашней привычке что-нибудь да не доглядеть забыла выключить состояние души и способность мыслить и творить. И появляются стихи: «Молодёжи», «Каховка», «Пятнадцать лет спустя».

Войну, ту самую, Великую, Светлов провёл честно и достойно. Есть много воспоминаний не только его товарищей, военных корреспондентов, но и тех, о ком Светлов писал фронтовые очерки и стихи, и тех, кому он на самой передовой читал и «Каховку», и «Маленького барабанщика». Из воспоминаний Евгения Долматовского: «Вагон был полон взволнованных людей. Светлов сказал слова, которые мне очень запомнились:

– Конечно, мы победим в этой войне, только, кажется, не скоро. Но это ещё и испытание для каждого человека, главное событие в жизни тех, кто есть сейчас на белом свете. Выяснится, кто чего стоит, кто какой. И кто на что способен.

Это было сказано по-светловски тихо».

 

Насколько фронтовых эпизодов из биографии Светлова:

...Майор Светлов в составе танкового экипажа участвует в прорыве.

…Майор Светлов в дни Бобруйского «котла» столкнулся с группой немецких солдат во главе с генералом, взял их в плен и привел в штаб.

…Майор Светлов выпускает газету, находясь вместе с корпусом в глубоком рейде в глубь Польши и Германии. Между прочим, он опять взял в плен группу солдат.

...А закончил войну Михаил Светлов в Берлине.

В войну была написана поэма о Лизе Чайкиной, партизанке, казнённой фашистами, множество стихотворений. Мне же хочется остановиться на одном, «Итальянце».

 

 

В ранних стихах Светлова, в которых «гремела атака и пули свистели», враг был абстрактным, врагом была «отжившая эпоха» без определённого имени-фамилии, без лица. И сколько же горячности было брошено на этого абстрактного врага! Но вот здесь, спустя двадцать лет, перед Светловым – враг конкретный, итальянский фашист. Не увидел я в светловских строках ненависти. Даже «я, убивший тебя под Моздоком...» не несёт в себе ненавистнического заряда. Недоумение? Сожаление? «Я стреляю – и нет справедливости / Справедливее пули моей!»

Поэту исполнилось сорок лет. Это возраст зрелости, возраст, когда человек начинает постигать мудрость. Поэтому и звучат последние строки: «Но разбросано в снежных полях Итальянское синее небо, Застеклённое в мёртвых глазах» – как обвинение войне.

 

 

НЕПРИНУЖДЁННО:

 

По поводу своей сутулости Светлов часто шутил:

– Что такое знак вопроса? Это состарившийся восклицательный.

 

* * *

 

Прогуливаясь по морскому пляжу и обозревая распростертые на песке фигуры загорающих пожилых людей, Светлов сказал:

– Тела давно минувших дней...

 

* * *

 

На фронте начальник политотдела армии укорял Светлова за то, что тот без спроса начальства оказался на передовой: «Говорят, был такой огонь, что нельзя было голову поднять». – «Голову можно было поднять, – ответил Светлов, – но только отдельно от туловища».

 

* * *

 

Светлов как-то сказал:

– Больше всего боятся смерти отсталые люди. Гениальные же пишут: «Брожу ли я вдоль улиц шумных...»

 

* * *

 

Студент Литературного института защищал дипломную работу – читал морские стихи из своей книги. Выступая с критикой этих стихов, Светлов сказал:

– От моря можно брать ясность, синеву, грозность... Но зачем брать воду?

 

* * *

 

В Центральном Доме литераторов шла конференция по вопросам языка и переводов. За столом сидели писатели Юрий Либединский и Лев Озеров. Светлов, войдя в зал, тут же прокомментировал:

– Шли на конференцию, а попали на «Лебединое озеро».

 

* * *

 

Михаил Светлов о поэте, переставшем писать стихи, но занявшем крупную должность:

– От него удивительно пахнет президиумом.

 

* * *

 

На писательском собрании прорабатывали пьесу, перед этим обруганную в одной центральной газете. Доклад делал критик, известный своим разгромным стилем. Светлов печально заметил:

– Вы знаете, кого напоминает мне ваш докладчик? Это тот сосед, которого зовут, когда надо зарезать курицу.

 

* * *

 

Однажды Светлов пошутил:

– Занимать деньги надо только у пессимистов. Они заранее знают, что им не отдадут.

 

* * *

 

Взглянув на свой шарж, надписал его обращением к художнику:

 

Твоею кистью я отмечен,
Спасибо, рыцарь красоты,
За то, что и з у в е к о в е ч и л
Мои небесные черты.

 

* * *

 

 Из больницы М. Светлов позвонил Л. Либединской и сказал:
– Старуха, привези мне пива.
– Пива?!
– Да. Рак, похоже, у меня уже есть.

 

* * *

 

Уже безнадёжно больной, Светлов сказал:

– Старость – это время, когда половина мочи уходит на анализы.

 

* * *

 

Врач (в больнице):

– Как чувствуете себя? Как дела?

Светлов:

– Прекрасно! Как у Степана Разина... До казни!

 

* * *

 

В последний раз Светлов приехал из больницы в Центральный Дом литераторов – попрощаться... Его спросили, как он себя чувствует.

– Я чувствую себя ангелом, приехавшим в ломбард за своими крыльями.

Ирония Михаила Аркадьевича Светлова стала легендой ещё при жизни поэта. Она и сегодня жива, пережив автора иронических и смешных реплик почти на пятьдесят лет. Способность шутить, иронизировать подчас над самим собой, будучи смертельно больным, зная об этой болезни, выдавала в этом щуплом, худощавом человеке небольшого роста сильную волю, мужественный и стойкий характер.

Странная вещь: перечитывая воспоминания о Светлове его друзей, современников, я не встречал упоминаний об искромётной иронии поэта в годы двадцатые, в годы тридцатые, тем более – в сороковые. И лишь в пятидесятых годах словно «прорвало плотину», десятки и десятки воспоминаний о весёлом, шутливом и ироничном характере Светлова. Порою мне кажется, что эта ирония, и вдобавок к ней ностальгическая память о той, давным-давно ушедшей эпохе, которую, наверное, можно выразить фразой «Как молоды мы были...», были спасательными кругами в том мире, где к 1957 году «социализм победил полностью и окончательно». И ещё одна мысль: когда долго взбираешься на вершину, когда наперекор всему рвёшься к цели, достигнув её, испытываешь опустошённость. И приходит понимание, что самым интересным была вовсе не вершина, а путь к ней.

 

 

Вглядываясь в фотографии Светлова, ловлю себя на мысли, как много было в этом хрупком небольшого роста человеке мужества и стойкости. В годы рьяной борьбы с космополитизмом (а в переводе на нормальный язык – попытки советской власти решить «еврейский вопрос») Светлов позволял себе публично шутить, заглядывая в свой тощий кошелёк: «Опять Джойнт забыл перечислить деньги поэту...»

О страшной своей болезни он знал, и продолжал шутить, иронизировать над собой: его пришел навестить близкий друг, артист Ермоловского театра Семен Гушанский, и Светлов, указав ему на бутылку «Боржоми», что стояла на тумбочке возле кровати, сказал:

– Ну вот, Семенушко, и я скоро буду так…

– Как? – не понял Гушанский.

– А прочти, что на этикетке написано…

А написано было: «Хранить в темном и прохладном месте, в лежачем положении»…

Михаил Светлов скончался 28 сентября 1964 года. Было поэту шестьдесят один год...  «Новые песни придумала жизнь. Не надо ребята о песне тужить. Не надо, не надо, не надо друзья! Гренада, Гренада, Грена...»

 

 

Из стихотворения Ярослава Смелякова памяти Михаила Светлова:

 

Яков Каунатор

 

Январь-март 2013

Лос-Анджелес

 

Иллюстрации:

портрет поэта;

фотографии Михаила Светлова разных лет;

поэт с друзьями и читателями;

теплоход «Михаил Светлов»;

обложки некоторых книг Михаила Аркадьевича

Творчество