Fin de temporada
Где ты, город, где страна, где держава?
Пустота, что не заполнишь собою...
Горы пыли, удушающе ржавой,
Круг, палящий над моей головою.
Всё распалось, хлеб ушёл на мякину,
Невозможно залечить твои раны.
Твой народ тебя навеки покинул –
Кто в могилы, кто в заморские страны.
Оплела твои сады куманика,
Провалились, разрыхлевши, стропила.
Даже птичьего не вылетит крика,
Всё истлело, зацвело и прогнило.
Серый лес пришёл на площадь собраний,
Бурый мох покрыл ступени и стены.
Не осталось ни забот, ни желаний,
Ни болезней, ни любви, ни измены.
Туча быстрая, как чёрная лошадь,
Всё затянет, зашумит ветра песня.
Здесь была когда-то Красная площадь,
Там была когда-то Красная Пресня...
Еврейская шотландская
Когда на Эрец Исраэль
Падёт вечерний мрак,
И заискрится крепкий эль,
И стихнет лай собак,
Трактирщик, быстро приготовь
Нам мясо и омлет!
Мы снова выпьем за любовь,
Которой больше нет.
Скрипит доска под сапогом,
Мутнеет лунный глаз,
И я, в намеренье благом
Налью в девятый раз.
Ты понапрасну хмуришь бровь,
Не обретёшь ответ…
Мы снова выпьем за любовь,
Которой больше нет.
Не опустеет кружек рай,
Раз двери без ключей,
Играй, скрипач, скрипач, играй
Мелодию ночей.
Я умоляю – не злословь,
Пусть спит источник бед.
Мы пить продолжим за любовь,
Которой больше нет.
Ерушалаим на холмах
Зажёг свои огни,
Поэт, скиталец и монах
Сидят в ночи одни.
Я повторяю вновь и вновь,
Как клятвенный обет:
«Давайте выпьем за любовь,
Которой больше нет».
Обо мне
Смеркаются грустные лица,
Хоть радость ещё не ушла.
Не каждого любит столица,
Такие вот, брат мой, дела.
Собаки соседские выли,
Как будто почуяв врага.
У смерти зелёные крылья
И белых перчаток стога.
А то, что не делится счастье
На сотни кусочков кривых –
Не в нашей разнузданной власти,
Как море цветов полевых.
Поверь мне – я вовсе не стадо,
Промеж дураков – не дурак,
Я вижу, куда мне не надо
И что в этой жизни не так.
Приходит расплёсканный вечер,
Но средь перемены времён
Я верю, что я – не размечен,
Не познан и не обретён.
Обида
Презентация журнала!
В зале вязнет запах пота.
За столом сидеть устало –
Очень вредная работа.
Мантру отбубнив невнятно,
Сходит некто с грязной сцены.
И идёт другой, понятно, –
Тут нельзя без перемены.
Воздух полнится словами
«Муза», «лира», «ключ кастальский»,
Этот дядя, слава маме,
Хоть начитан мало-мальски.
Дева без души и секса,
Опечалив нас грудями,
Перелистывает тексты
Постаревшими ногтями.
А за дверью кабинета
Водка греется противно.
Что поделать, это лето
По бутылкам бьёт активно.
В этом что-то есть от мессы,
В этом что-то есть от дзена…
В коридоре поэтессы
Дым пускают неизменно
С выражением на лицах,
Свой почёсывая гимен.
…Раз меня нет на страницах,
То журнал нелегитимен.
* * *
Александр Моисеевич, будьте вы мне здоровы,
Занимайтесь, чем хочется, только болеть не след.
Ведь на вас есть обязанность – вы нам храните Слово.
Если вы не удержитесь, смотришь – и Слова нет.
Мир меняется быстро и рушатся ориентиры,
Кто, куда и зачем – непонятно в большой кутерьме.
На квартирный вопрос не найти ни ответ, ни квартиры,
И на что нам квартира в делённой на клетки тюрьме?
Александр Моисеевич, вы и не ждёте, наверно,
Что затихнет пугающий нечеловеческий вой,
Что над грязным туманом взлетят паруса «Крузенштерна»,
Защищая пространство над вашею головой.
Трудно ждать чудес, ведь всё говорит об обратном,
Не скрипят тротуары – рассыпалась в крошки доска.
«Только будьте здоровы!» – твержу и твержу многократно:
«Только будьте здоровы...» И в часы добавляю песка.
* * *
Маше Гольц
«Ты помнишь его?» «Да, я помню его.
Мы были знакомы ещё с института.
То пламя давно безвозвратно задуто.
Я больше не знаю о нём ничего».
«Ты знаешь её?» «Да, я с нею знаком.
Она стала первой в длиннющей цепочке».
«Слыхал, у неё две красивые дочки?»
«Ну, это от мужа. Я был далеко».
Потом помолчали. Смотрели в окно,
Где резал троллейбус рогами пространство.
«Скажите, вы верите ли в постоянство?»
«Хотелось бы верить. Хотелось бы, но...»
«Вы знаете их?» «Кто ж не знает? Пойми,
Они безупречно друг друга любили...
Их души под звёздами медленно плыли,
Не часто случается так меж людьми».
Причудлива память. Порой миражи
В ней выглядят прочно и неколебимо,
А боль нескончаема и нестерпима.
Кружи меня, ветер, сильнее кружи!
Вопросы закончились. Всё, господа.
Темнеет. Рождается дождик холодный.
На небе не видно звезды путеводной,
И, значит, дорога ведёт в никуда.
Пасека
Не возьму я тебя на пасеку –
Это дело вполне мужское.
Мы с друзьями бухнем по разику
Под дымящееся жаркое.
Там душа воспарит, крылатая,
Проникая в листву берёзы,
Там столешница сучковатая
Прячет будущие занозы,
Там стаканчики те, гранёные,
Что остались ещё от деда,
Там друзья недопохмелённые
Клеят шину велосипеда,
Недовольны таким занятием,
Матерясь, но совсем незлобно.
Я люблю вас, смешная братия,
Вы ругаетесь бесподобно!
Солнце. Вечер. Погода та ещё.
Голоса непрерывны птичьи.
Я пойду с дымарём вздыхающим
За янтарной своей добычей.
А потом мы нальём домашнего
И закусим из липкой миски.
Будет воздух жужжать над пашнею,
Станем счастливы мы и близки.
Это ясно Володе, Стасику,
Даже Витеньке-остолопу.
Я тебя не возьму на пасеку –
Тебя пчёлы укусят в жопу.
* * *
Странный запах у горящего моста –
Запах слёз, засохшей краски и сиротства,
И не всякому доступно благородство
Не смотреть назад на прежние места.
Закрути волчок, сольются пятна в круг,
И уже не знаешь, что какого цвета.
Непрерывное безудержное лето
Оплавляет наши души, как недуг.
Ты меня от бесприютности укрой.
Что, не можешь? У самой шатает стены?
Смрадный запах состоявшейся измены
В едкий дым мостов мешается порой.
Электричка убежит за косогор,
Душным ветром раздавая оплеухи,
И останутся бессмысленные слухи,
В плотный воздух заплетая свой узор.
Необычно нуден птичий звукоряд,
Даже если вдруг подарит небо ливень.
Только ветер нескончаем и надрывен,
И мосты горят, горят, горят, горят...
* * *
Нынешняя зима опять зарифмована с прошлой,
Строчки следов на площади равномерны, ритмичны, злы.
Мне подобный подход абсолютно не кажется пошлым,
Забавно смотреть, как даты завязываются в узлы.
Зима не терпит покоя, всё время швыряется снегом,
Её рифмовка несложная: пурга – снега – берега.
Лунный диск поцарапанный висит надо мной оберегом,
Как нашаливший телёнок, боящийся батога.
Родина и Отчизна – вполне разнополые вещи,
То ли пригреет мама, то ли накажет отец...
Но даже в погоду промозглую мне достаточно пищи,
А значит, и зимней рифмовке скоро придёт конец.
Мутный телёнок спрячется в низко висящих звёздах,
Весна нас окатит запахами – свежестью и сосной,
Громко хлопая крыльями, согреет продрогший воздух
И станет вовсю рифмоваться с прошлогодней весной.
Двое
Спали рядом. Дуло от окна.
В темноте будильник мерно тикал.
Заливала два спокойных лика
Душная полночная волна.
Сон упал, доступен лишь двоим,
И засов задвинут пред гостями.
Белая извёстка под ногтями
Светится созвездием Твоим.
Что ни имя ночью назови –
Незнакомо городу и миру.
Пропитал затихшую квартиру
Вечный запах краденой любви.
Корчатся под током провода –
Даже тут недостижима мера.
Утро – это морок и химера.
Утро не наступит никогда.
Блюз для двоих
Две чашки кофе дымят, плывёт густой аромат,
И по обоям проносятся тени.
А мы, обнявшись, лежим, забыв про сон и режим,
Сплетя, как корни, ступни и колени.
Хоть за окном ночь снежна, но твоя кожа нежна,
И от дыхания пахнет сиренью,
Неделя кончилась вдруг, и мы с тобою, мой друг,
Восходим на перевал к воскресенью.
Как наши думы близки, темнеют в неге соски,
И пальцы гладят затылок и спину…
Весь мир скончался вдали, нет ни небес, ни земли,
А то, что есть, делим наполовину.
Ещё не грянула, нет, та фраза: «Да будет свет!»
И не созрел плод запретного древа,
И мы лежим в тишине, в блаженстве и полусне,
Как семена неземного посева.
© Михаил Сипер, 2011–2013.
© 45-я параллель, 2013.