Михаил Щёкотов

Михаил Щёкотов

Четвёртое измерение № 15 (363) от 21 мая 2016 года

Дифракция света

Времена года

 

Пахнет смолой

лучом нагретой. Весна.

Наши инстинкты слепы,

а время

не даёт нам отсрочки.

 

Лето. Ты налилась вся соком,

то ли было зимой.

Наши инстинкты слепы,

а время

не даёт нам отсрочки.

 

Падают листья.

Осень.

Птицы кричат тревожно.

Наши инстинкты слепы,

а время

не даёт нам отсрочки.

 

Ослепительно белый снег

Скрыл на время чёрную землю.

Наши инстинкты слепы,

а время

не дает нам отсрочки.

 

май 1990

 

Нелёгкие стихи

 

        У меня нелёгкие стихи. Я это знаю.

                  Я стараюсь использовать красную медь,

                                        молибден и  ванадий,

          а также белую платину, наношу на металлы

                                                         узоры и благородную патину.

      Из камней беру яшму,

                                        турмалин и оникс. Камни тру в порошок

                    в бериллиевой ступке, по старинке

              изготовляю краски,

но рисую  картины, картинки, 

                                        а не иконы.

                                                Камни шлифую

            до алмазного блеска, пока они

                                                           не начинают гореть.

                                          Прекрасным огнём.

                   Из  дерева –

             предпочитаю иву, секвойю

                                                и черёмуху Маака.

           Освобождаю текстуру,

                                          шлифую,

                                                покрываю шеллаком.

       Пока деревянные вазы не начинают светиться

                                                тёплым магическим цветом.

            Я стараюсь, чтобы они послужили подольше.

                                                Нелёгкие мои стихи.

                      Опять же для этого нужны инкрустации,

проработка текстуры, шлифовка,

                                                обжиг

                             и  расплав в печи,  и 3-D

 сканирование,

                    и растирание в бериллиевой ступке…

                            Нужно так много…

 

март 2016

 

Осенний пригород

 

Осень в пригороде, как приговор.

Пролетая мимо,

Кричит зелёная электричка.

Ветер к вечеру стих. С веток

падают листья,

но прежде чем замереть на земле,

в лучах неяркого солнца кружатся немного –

 

чувствуют напоследок воздух...

 

На деревянных скамейках в парке

старухи шепчут беззвучно

слова только им понятные –

в чьих-то цепких руках навеки

осталась их молодость.

 

Глаза их детей навеки

остались открытыми,

в чёрной земле далёкой

разбросаны их тела.

 

Старухи шепчут беззвучно

слова молитв позабытых,

их мужей ясноглазых

                           без жалости

государство распяло,

кровь оросила землю,

но не взошло проклятое семя.

 

Облетает осенний лес,

жёлтые листья сухие

в воздухе кружатся немного,

прежде чем замереть на земле...

 

Шепчут беззубые рты

в родимой землице беззвучно

слова запоздалых проклятий,

слова тоски бесконечной...

 

Облетает осенний лес,

жёлтые листья сухие

корчатся на земле...

 

сентябрь 1989

 

Посвящение Сальвадору Дали

 

оранжевый глаз голубя

с высоты полета

                         отражает

нежное тело Европы,

 

облака и горы накануне лета,

 

на холме средневековый замок

с обязательными призраками с того света

 

среди красных цветов

                          в саду,

беспокойный глаз

голубя

с высоты полёта,

                   отражает прекрасную,

                   полуобнажённую

женщину –

                 немного уставшую,

немного кокетливую

 

её нежное тело Европы в левом углу

прорисовано цветом телесным

у дерева вишни в цвету

 

справа –

 

рваная линия горизонта,

бессмысленный, не целостный мир,

 

время обмякло,

 

падают в пропасть сытые хищники –

                                закончен их пир,

предчувствия гражданской войны

все оправдались,

 

миллионы трупов –  в земле

 

слева –

белые облака,

листья

на вишне цветущей

слегка шелестят...

 

июль 1992

 

Два посвящения Марине Цветаевой

 

1. Мой лес – просыпается

 

Мой лес – просыпается,

мой лось – чудится,

рогами цеплется,

за горы месяцем.

 

Мне стать – деревом,

вскричать – птицею,

сиять – жемчугом,

а слыть – неслухом.

 

сентябрь 1979

 

2. Какое время года наступит?

 

Ледяное стекло. Прозрачный стеклянный лёд.

Река неподвижна.

Человек устал.

                      Прозрачный стеклянный взгляд.

Жёлто-оранжевая  оса. Чёрный зрачок и

Немного болезненный  яд.

 

Есть ли у этой реки берега? Лето это или зима?

Чем ещё украсить картину?

Если боги

               не уступят друг  другу –

Какое время года наступит?

Жизнь или смерть.

 

Ледяное стекло. Прозрачный стеклянный лёд.

Река неподвижна.

Зима.

Человек устал.

Оса умерла ещё осенью. Она прожила

Всю свою летнюю жизнь.

Из-за туч появляется солнце.

Прикрывая глаза,

                          человек поднимает руку

и смотрит через стекло

                              на прозрачный, искрящийся лёд…

 

октябрь 2002

 

Ночное волшебство

 

Всё это необъяснимо прекрасно. За окном

струит свой свет золотая луна.

Это необъяснимо. Нам не нужно вставать,

на улице – ночь,

да молочно-белый туман.

 

Твои руки не спят,

а глаза

не дают уснуть мне.

Я чувствую только,

как в меня проникает твой голос,

нежный и трепетный,

слова

возбуждают меня

и снова вокруг оживают цвета.

 

Золотая луна. Молочно-белый туман.

Алая нежность лица. Жемчужная ночь за окном.

 

«Мы живём в прошлом» – говоришь ты,

и прикасаешься ладонью к моим губам,

«и в прошлом у меня никого нет,

кроме тебя»

 

«Мы живём в прошлом» – говоришь ты,

и я чувствую себя уже не так уверенно,

и силюсь подняться

 

«Мы живём прошлым» – говоришь ты, целуя меня,

и я соглашаюсь с тобой

 

Мы живём прошлым. Прошлое оживает в нас.

Прошлое не умирает. Всё это было.

Золотая луна. Молочно-белый туман.

Алая нежность лица. Ночь за окном.

Это необъяснимо. Твои руки обнимают меня,

как прежде. Твои губы рядом, как прежде.

Блеск твоих глаз...

Прошлое оживает в нас.

 

ноябрь 1985

              

Какую ночь я не могу найти!

 

Какую ночь я не могу найти

жемчужную звезду,

она была так хороша

в оправе, чёрной, неба.

Я не смогу убить оленя для этого.

Я не смогу опрокинуть этот посёлок,

как карточный домик,

и поискать её, в чёрной,

набухшей от дождей и туманов, земле.

День за днём лишь должен я

вести разумную жизнь,

невзирая на то, повезло кому-нибудь с тёщей

или всё кончено.

Я могу только крикнуть

                                  в золочёное рыбьей чешуей,

чудовищно спокойное море:

«Как ты хороша, милая!»

и звук поднимется, как цунами, до небес,

и тогда берегитесь, маленькие кокосовые острова.

Звук посшибает сталактиты времени

                                                          в земных пещерах

и поразит насмерть невезучего террориста.

И в итальянских городах,

и во вселенских трущобах,

наступают сумерки и, ничего не поделаешь, вечер;

язык огромен и богат, как мир,

туман ползёт белесый, точно пар,

лишь сон подобен пелене, лишь сон.

Так вот, наступает вечер, и на цветных фотках

миниатюрные японские женщины,        

словно нарядные куколки,

на цветных фотках  и мир – это цветущая вишня.

Огромен и богат язык – сияющий жернов,

но приходится пострадать,

когда за пазухой нет бриллиантов,

а голова чешется от растений.

Весной, они способны заползать в душу

и прятаться там,

и пускать корни в ледяной воде,

в раскалённом песке, в пыли

и в горшочках из глины.

Растения, красные от крови,

розовые от радости,

бесцветные от тоски,

взбодрённый соком их,

бросаю медную монетку

в бассейн, где плитка голубая –

я не вернусь сюда.

Ведь я не игрушка.    

Ведьянеигрушка.

Ведь мне не нужна луна

над садом злополучным:

лик выщербленный,

как циферблат часов,

невинный.

Я куплю белую тетрадь в клетку

и белую лошадь,

и это много лучше,

и можно будет, наконец,

спрятать лицо своё,

как мальчишке, в твоих ладонях.

Туман ползёт белесый, точно пар.

Какую ночь я не могу найти

жемчужную звезду? И я не сплю,

хотя лишь сон подобен пелене, лишь сон.

 

август 1982

 

Ты

 

Безликий мир тебя хранил

в прозрачной нише голубого неба.

За тростниковой тонкой сетью,

как ртуть, серебряна, переливалась бездна.

Ты нежилась в своём бутоне звёздном

и лепестки твои лучились светом. По утрам

вставало солнце и освещало,

вплоть до холмов, всю местность.

 

Спокойной чередой сменялись дни.

Горячие тела тебя влекли, манили иногда,

тела и мысли, тонкий звук струны,

так еле слышно

поёт стрела в полёте.

И нежно входит в чью-то плоть.

 

октябрь 1980

 

Вечером, можно пойти в кино

 

Вечером, можно пойти в кино

Или выпить чего-нибудь в бар,

Можно просто смотреть в окно

На пылающий солнца шар.

 

Нам с тобой,

Можно сбегать потанцевать,

Или просто пойти гулять.

Только всё-таки лучше всего

Целовать тебя до тех пор,

Пока солнца пылающий шар

Не исчезнет за цепью гор.

 

И тогда ты моя навсегда,

До утра, до тех пор,

Пока солнца пылающий шар

Не поднимется из-за гор.

 

январь 1986

 

Что натворила ты там

                             

Что натворила ты там,

                            в пустыне пустынь?

У меня лицо неспокойно.

Как только птицы взлетели,

я вздрогнул,

но ты, ты была уже рядом.

И говоришь: «Смотри, как море впитывает цвет.

Как жёлт песок! Как пляшут чайки на волне».

Твои ладони, словно лёд,

но губы горячей огня.

 

Что натворила ты там? Где простые слова:

«снег», «коромысло»,  «любовь»,

                            «непредвзятость», «вода»

мгновенно лишаются смысла.

Как гаснет мгновенно зарница

в бархатных складках тучи,

и падает мёртвая птица.

Как уходит время без меры,

когда вместе мы.

Ты говоришь – движенье губ,

но я, как слиток на песчаном дне.

Зелёные леса на берегу печальных рек.

Мне б руку протянуть.

Твой удержать спокойный взгляд.

 

О боже, что ты натворила?

Я блаженней

сна не видел. Дорога ровная,

как поле спелых злаков,

и каждый шаг чудесным звуком отдаёт.

А мы идём вдвоём, и звук двойной

                       всё ширится в просторе.

 

май 1981

 

Атомная война

 

     Все конфликты, которые происходят между нами, – людьми, на самом деле происходят между атомами. То, или иное число,  объединённых между собой атомов,  ссорятся, дерутся или воюют с примерно такой же толпой других атомов. Это ужасно и забавно одновременно, потому что на атомном уровне – мы, люди –

сплошная пустота.

     На атомном уровне – летящая ласточка, виляющая хвостом рыба и бегущая ящерица – трудноразличимы, но как трудно различить по атомам великого гуманиста, атомного генерала и серийного маньяка. Впору попросить у кого-нибудь «Краткий определитель объединённых атомных группировок».

     Вообще, на атомном уровне всё становится таким забавным. Два любящих друг друга бегемота – эти огромные серые объединения пушистых атомов м бултыхаются в тёплой африканской воде, сопят и толкаются. Или парень и девушка. От неё пахнет духами. Этакий шлейф атомных ароматов. Он настроен решительно, как вообще может быть настроена решительно объединённая группировка мужских атомов. И вот он подходит к ней, целует и говорит: «Я не могу без Вас жить!» А она его спрашивает: «А что Вы собственно под этим понимаете – жить со мной?»  Тут его объединённая группировка мужских атомов сразу теряется. И он говорит: «Я не знаю»”.

     Может быть, на первый взгляд, даже атомная война становится не такой уж ужасной на атомном уровне. Сначала взлетают ракеты. С двух сторон. Потом одни очень злые атомы, сталкиваются с другими, не менее злыми, и так при этом разогреваются, что образуется огромный огненный шар, и летят во все стороны смертоносные лучи и покалеченные другие маленькие атомы, и тут начинается, гибнет всё: и летящая ласточка, и виляющая хвостом рыба, и бегущая ящерица. Гибнет даже атомный генерал. И парень, и девушка. От её шлейфа атомных ароматов не остаётся и следа. Нет, всё-таки атомная война ужасна.

     Ведь им, этим злым атомам не объяснишь, что мы, люди, в общем-то, не такие уж и плохие. Не такие уж и плохие объединённые атомные группировки, что мы прошли длительную эволюцию, что у нас могут рождаться замечательные ясноглазые малыши, что когда над Землёй поднимается Солнце, так прекрасно слушать шелест листвы и смотреть на синее небо.

     Ведь им, этим злым атомам, никак не объяснить, какой ужасной может быть атомная война!

 

август 1999

 

Два посвящения Сергею Есенину

 

1. Там, где плещется вода

 

Там, где плещется вода,

Там, где лес сгорел дотла,

Враждовали в небе птицы,

Да обрушились снега.

 

Понаехали цыгане

И кострами запылали,

Пели песни, танцевали,

Да веселье расплескали.

 

Шёл старик слепой с мальчишкой,

До ночлега путь неблизкий,

Обернулись, дух нечистый,

Да упала вниз звезда.

 

Там, где степь лежит чиста,

Там, где пляшет мошкара,

Конь искал воды напиться,

Да с небес упала тьма.

 

февраль 1983

 

2. Любовь и покой

 

Смерть – не ночь ненастная,

И не боль,

Смерть – лицо прекрасное,

И покой.

 

Разорваны облака –

Ветром,

Звёзды да луна –

Светлы.

 

Смерть – не ночь ненастная,

И не боль,

Смерть – лицо прекрасное,

И любовь.

 

Ночь сверкает вверху –

                                     Тишь.

Лишь в траве шелестит –

                           Золотая мышь.

 

Смерть – не ночь ненастная,

И не боль,

Смерть – лицо прекрасное,

И покой.

 

март 2007

 

Уходя

 

Я ничего не забыл,

            уходя из твоего дома, моя любовь.

Постелил белоснежные простыни,

           срезанные тюльпаны

           поставил в хрустальные  вазы,

не оставил горящих свечей.

Меня встретила ночь

           тысячью ласковых глаз.

Прощай моя любовь!

           Я благодарен стаям синих птиц,

                      что нас хранили.

 

Я ничего не забуду,

           уходя из твоего дома, ликопёстрая жизнь.

Постелю белоснежные простыни,

           срезанные тюльпаны

           поставлю в хрустальные вазы

и погашу горящие свечи.

Меня встретит ночь

           тысячью ласковых глаз.

Прощай!

           Я благодарен стаям синих птиц –

                                 меня они хранили.

 

июль 1979

 

Всё, что назвал я

 

Всё, что назвал я живым и что назову,

Всё во мне отзовётся

Криками мёртвых птиц и живых,

Глиной, кожаным переплётом.

 

Всё, что назвал я мёртвым и что назову,

Всё станет прахом тленным,

Серой неясной тенью,

Исчезающей на рассвете...

 

сентябрь 1980

 

Так трудно душу излить словами

 

Так трудно душу излить словами,

Кончик пера

Дрожит над бумагой…

 

август 1982