Михаил
Лермонтов

Ночь. II

Погаснул день!– и тьма ночная своды 
Небесные как саваном покрыла. 
Кой–где во тьме вертелись и мелькали 
Светящиеся точки, 
И между них земля вертелась наша; 
На ней, спокойствием объятой тихим, 
Уснуло все – и я один лишь не спал. 
Один я не спал... страшным полусветом, 
Меж радостью и горестью срединой, 
Мое теснилось сердце – и желал я 
Веселие или печаль умножить 
Воспоминаньем о убитой жизни: 
Последнее, однако, было легче!.. 
  
Вот с запада Скелет неизмеримый 
По мрачным сводам начал подниматься 
И звезды заслонил собою... 
И целые миры пред ним уничтожались, 
И все трещало под его шагами, – 
Ничтожество за ними оставалось – 
И вот приблизился к земному шару 
Гигант всесильный – все на ней уснуло, 
Ничто встревожиться не мыслило – 
     единый, 
Единый смертный видел, что не дай бог 
Созданию живому видеть... 
И вот он поднял костяные руки – 
И в каждой он держал по человеку, 
Дрожащему – и мне они знакомы были – 
И кинул взор на них я – и заплакал! 
И странный голос вдруг раздался: 
     «Малодушный! 
Сын праха и забвения, не ты ли, 
Изнемогая в муках нестерпимых, 
Ко мне взывал – я здесь: я смерть!.. 
Мое владычество безбрежно!.. 
Вот двое.– Ты их знаешь – ты любил 
     их... 
Один из них погибнет.– Позволяю 
Определить неизбежимый жребий... 
И ты умрешь, и в вечности погибнешь – 
И их нигде, нигде вторично не увидишь – 
Знай, как исчезнет время, так и люди, 
Его рожденье – только бог лишь вечен... 
Решись, несчастный!..» 
  
                     Тут невольный 
     трепет 
По мне мгновенно начал разливаться, 
И зубы, крепко застучав, мешали 
Словам жестоким вырваться из груди; 
И наконец, преодолев свой ужас, 
К скелету я воскликнул: «Оба, оба!.. 
Я верю: нет свиданья – нет разлуки!.. 
Они довольно жили, чтобы вечно 
Продлилося их наказанье. 
Ах! – и меня возьми, земного червя – 
И землю раздроби, гнездо разврата, 
Безумства и печали!.. 
Все, все берет она у нас обманом 
И не дарит нам ничего – кроме 
     рожденья!.. 
Проклятье этому подарку!.. 
Мы без него тебя бы не знавали, 
Поэтому и тщетной, бедной жизни, 
Где нет надежд – и всюду опасенья. 
Да гибнут же друзья мои, да гибнут!.. 
Лишь об одном я буду плакать: 
Зачем они не дети!..» 
  
И видел я, как руки костяные 
Моих друзей сдавили, – их не стало – 
Не стало даже призраков и теней... 
Туманом облачился образ смерти, 
И – так пошел на север. Долго, долго, 
Ломая руки и глотая слезы, 
Я на творца роптал, страшась молиться! 
  
          1830