Моя смерть – это жизнь не моя
Моя смерть – это жизнь не моя,
моя тема, но рифма чужая,
в жизнь иную себя погружаю,
чтоб не думать о смерти могла
жизнь, впадая в конечную даль,
зеленея, слепяще несносно
в знойный день удушающе сосны
собирают бессмыслицы дань,
выдох – бабочкой лань на скалу,
глазом тонким окрестность отринув,
суетливую путанность линий
обращая в простор, по стеклу
расширяется светлый узор,
леденеющий хвоей колючей,
всё быстрей сокращается, круче
между жизнью и смертью зазор,
промельк – и, задрожав, пролетит
птица ломкая в небе тревожном,
лжепророк, осквернив слово ложью,
себя смертной тоской оградит.
Мёртвый город, живучий народ,
вражья жизнь на опилки разъята,
свято было – обрушено, взято
и зачислено в зыбкий приход:
злобность лиц, зоркость глаз, сонность спин,
ржавость жезла на донышке ранца,
обнажённая воля спартанца
и бесстыдная мудрость Афин.
После смерти кто примет их стыд,
приютив безысходно надежду,
звонко жизнь озарявшую прежде,
посмеявшись над прошлым навзрыд?
Натужно, острожно, треножно
Что ищем мы, где и зачем
Среди аксиом и дилемм?
Вернёт нам пропащее время
Заласканная теорема?
Ширится в страхе зрачок,
Вопрос зависает: за что?
Со зла ли, темно ли? Зола ли
Мир сделала чёрным, кто знает?
Никак не прожить без чудес,
Мы их призываем с небес.
Живём и зовём чудеса,
Глядя всю жизнь в небеса.
Потому-то над жизнью убогой
Дон Кишот вознесён длинноного.
Суровую выбрал судьбу!
А всё почему? Потому!
Тревожно огонь наш дрожит,
Обложно нам дождь ворожит,
Ветер гудит непреложно,
Натужно, острожно, треножно.
По кругу
По кругу,
слепо и глухо –
по кругу,
не доверяя
ни зренью, ни слуху, –
по кругу,
прочь во весь дух
и навстречу друг к другу –
по кругу,
неслышно дыша,
здесь духи
коварные рыщут –
по кругу,
сквозь времени сор и проруху, –
по кругу,
чтоб ни приснилось,
сон в руку –
по кругу,
вскачь,
не исправив подпругу, –
по кругу,
тихою сапой,
немотой оглашая округу, –
по кругу,
морю
быть пусту и суху, –
по кругу,
как на духу,
многоточием, отче, –
по кругу,
пока всё не стихнет,
ни слуху, ни духу –
по кругу.
Чёрная пыль над Чернобылем
Чёрная пыль
над
Чернобылем
чёрная быль
чёрная боль
червь полынный
плод знанья ядущий
черно
неприрученный век
порочно грядущий
чернь
обречённо
чернеет
пречистая голь.
Ядом гриб набухает,
всесилием – тлен,
и быльё прорастает,
вспухая беспамятством, в стены,
сохнет,
чернея бельё,
и орут:
– Перемены!
И, обессилев, хрипят:
– Господь!
Перемен!
Карл кларнет и кораллы у Клары разве не крал?
Резал, ржал,
рвал и жрал
человечье мясо сырое,
топтавшее травы
кирзою воняющим строем,
бредя кургузо,
голосил, что есть сил, карнавал.
Вельзевул?
Над Чернобылем
аист прозрачный кружит
День за днём,
боль за болью
гнездо своё ищет
Ветер за ветром
Волк призрачный рыщет
Вечный вой
Волчий зов
Вечный бой
Волчий Жид.
Не эпоха, не вечность
увечная –
полу-
распад,
щёлк зубами –
над плацем безлюдным сойдётся,
жизнь со смертью сольётся,
ветер с ветром сомкнётся.
Перемен?
Ложь пожнут,
над жнивьём хохоча невпопад.
И – как некогда в прошлом, не слишком уж встарь,
Трепеща, заалеет убого и сиро,
Словно грязная кровь, на губах у вампира:
Миру – мир,
дурь – дурью,
морю – мор,
горю – гарь.
Вместе с тобой и сумою
Сойдём напоследок с тобою с ума,
пушкинской рифмы коварной «сума»
нас искушенье сильнее,
противиться не посмеем.
Искусна судьба и затейлив наш путь,
смех полон печали, насмешкою – грусть,
ласка груба, вызов нежен,
путь вечен, конец неизбежен.
Созвучья плывут за волною волна,
брызги шампанские, горечь – со дна,
одна за другой исчезают,
мокрый песок обнажают.
Нет, не песок – тину тонкую тайн,
томную темень Венер и Данай,
познание погружения
в таинство самосожжения.
Во здравии, полном и ясном уме
на берегу, а не в тине, на дне:
волны прошлое смоют,
вместе с тобой и сумою.
Пожив немного в вечности
Пожив немного в вечности, вернусь
на землю, не безгрешную, конечно,
клешни красно топыря, рак потешно
посмертную являет миру грусть.
Опухшие недвижимо глаза
не видят едоки, их отделяя,
и рачья прыть неспешно удалая,
ложится в мусор, болью не грозя.
Так всё исчезнет, пеной изойдёт,
всё поглотит пивное развлеченье,
всё горьковатое беззвучное реченье,
не всуе обозначив, назовёт.
Деконструкция счастья
Деконструкция счастья:
на части разъяв,
смешаю напасти,
мечтанья и явь,
мелочных будней
ржавеющий торг,
полночной минуты
летучий восторг,
слово во славу
всевышней из слав,
звеняще из лавы –
единственный сплав.
Безмерно дерзая,
доверюсь уму,
застыв, распознаю,
узнав, не приму.
Заново слажен
со звёздами мрак,
то же и так же,
однако не так,
не одиноко,
сует суета,
мир без пророка –
пустот пустота,
иные стихии,
инако лихи,
рифмы чужие
шьют чьи-то стихи.
Когда во тьме одна
В те времена, когда во тьме одна
земля вращалась споро без опоры
и не было без спора дня и ссоры
и без любви ни яви дня ни сна
бессовестно бессмертные стихи
навязчиво пренебрегая рифмой
вдыхали век серебряный и Рильке
к иному будучи насмешливо глухи
как может быть глуха чумная спесь
как пёс в безмолвия затянутый намордник
как выпавший из времени затворник
как дождь долбящий жёлтой жизни жесть
крадущий чудо дня и тайну сна
лишающий любви сон явь и споры ссоры
вращаться заставляющий не скоро
не так как некогда когда во тьме одна
Ведь не вчера
Слова и время, время и слова,
Что прежде, что затем и что сначала?
Корабль давно отчалил от причала,
Качнув слегка, чуть-чуть, едва-едва.
Слово, созвучие – начало всех начал,
Что искони, а что явилось позже?
Пришпорить время, натянуть ли вожжи?
Миг – и возник исчезнувший причал.
А может, без начала и конца,
Всё круг – и значит конский храп по кругу,
И всё, чего желать друг другу:
Вперёд, назад, смывая пот с лица.
Слово, созвучие, рождение, причал,
Неспешно капитан: «Принять швартовы!»
Круг сузился, но были мы фартовы,
Ведь не вчера «отдать!» он прокричал.
Вы мальчик для битья, а я Бурбон
Мой принц, ваш верный мальчик для битья,
учёный розгами не за свои проказы,
я – это вы под розгами, ни разу
не снизошёл до жалкого вытья.
Свирепствуют холопы, я же принц,
что мне до их бесстыжести холопьей,
быть королём мне, им не слышать вопли,
но простираться предо мною ниц.
Над их усердьем ревностным смеюсь,
зубы сцепив от боли, хохочу я,
как дикий зверь, моё презренье чуя,
над августейшей плотью вьётся гнусь.
О Господи, продли блаженный сон,
страдания неистовой гордыни,
не вы, мой принц, наследник я отныне,
вы мальчик для битья, а я Бурбон.
Мне салютуют, и гремит оркестр,
наперебой холопствуют вельможи,
сквозь колкий свист ржут дерзостные рожи,
им ржаво вторит лес чумной окрест.
© Михаил Ковсан, 2019.
© 45-я параллель, 2019.