Михаил Анчаров

Михаил Анчаров

Все стихи Михаила Анчарова

Аэлита

 

Мужики, ищите Аэлиту!

Видишь, парень, кактусы в цвету.

Золотую песню расстели ты,

Поджидая дома красоту.

Семь дорог – и каждая про это,

А восьмая – пьяная вода.

Прилетит невеста с того света

Жениха по песне угадать.

 

Разглядит с ракеты гитариста,

Позовёт – хмельного – на века,

Засмеётся смехом серебристым –

И растопит сердце простака.

У неё точёные колени

И глазок испуганный такой...

Ты в печурке шевельни поленья,

Аэлиту песней успокой.

 

Всё равно ты мальчик не сезонный, –

Ты поёшь, а надо вычислять.

У тебя есть важные резоны

Марсианок песней усыплять.

На чужой планете ты ведь не был,

На чужой не сиживал корме.

Марсианка знает: Сыну Неба

Два крыла запутали в дерьме.

 

Вот разлиты кактусной пол-литра,

Вот на Марс уносится изба…

Мужики, ищите Аэлиту,

Аэлита – лучшая из баб!

Не беда, что воют электроны, –

Старых песен на душе поток.

Застрелитесь, Хаос, Космос, Хронос, –

Не унять вам сердца шепоток!

 

Январь 1964

 

Баллада о парашютах

 

Парашюты рванулись

И приняли вес.

Земля колыхнулась едва.

А внизу – дивизии

«Эдельвейс»

И «Мёртвая голова».

 

Автоматы выли,

Как суки в мороз,

Пистолеты били в упор.

И мёртвое солнце

На стропах берёз

Мешало вести разговор.

 

И сказал Господь:

– Эй, ключари,

Отворите ворота в Сад!

Даю команду –

От зари до зари

В рай пропускать десант.

 

И сказал Господь:

– Это ж Гошка летит,

Благушинский атаман, –

Череп пробит,

Парашют пробит,

В крови его автомат.

 

Он врагам отомстил

И лёг у реки,

Уронив на камни висок.

И звёзды гасли,

Как угольки,

И падали на песок.

 

Он грешниц любил,

А они – его,

И грешником был он сам.

Но где ж ты святого

Найдёшь одного,

Чтобы пошёл в десант?

 

Так отдай же, Георгий,

Знамя своё,

Серебряные стремена, –

Пока этот парень

Держит копьё –

На свете стоит тишина.

 

…И скачет лошадка,

И стремя звенит,

И счёт потерялся дням,

И мирное солнце

Топочет в зенит

Подковкою по камням.

 

1964

 

 

Баллада о танке Т-34,

который стоит в чужом городе на высоком красивом постаменте

 

Впереди колонн

Я летел в боях,

Я сам нащупывал цель.

Я железный слон,

И ярость моя

Глядит в смотровую щель.

 

Я шёл как гром,

Как перст судьбы,

Я шёл, поднимая прах,

И автострады

Кровавый бинт

Наматывался на трак.

 

Я пробил тюрьму

И вышел в штаб,

Безлюдный, как новый гроб.

Я шёл по минам,

Как по вшам,

Мне дзоты ударили в лоб.

 

Я давил эти панцири

Черепах,

Пробиваясь вглубь норы,

И дзоты трещали,

Как черепа,

И лопались, как нарыв.

 

Обезумевший слон,

Я давил хрусталь,

Я сейфы сбивал с копыт.

Я слышал, как

Телефоны хрустят,

Размалываясь в пыль.

 

И вот среди раздолбанных кирпичей,

Среди разгромленного барахла

Я увидел куклу.

Она лежала, раскинув ручки,

В розовом платье,

В розовых лентах, –

Символ чужой любви, чужой семьи...

 

Зарево вспухло,

Колпак летит,

Масло, как мозг, кипит,

Но я на куклу

Не смог наступить –

И потому убит.

 

И занял я тихий

Свой престол

В весеннем шелесте трав, –

Я застыл над городом,

Как Христос,

Смертию смерть поправ.

 

И я застыл,

Как застывший бой.

Кровенеют мои бока.

Теперь ты узнал меня?

Я ж – любовь,

Застывшая на века.

 

1965

 

Баллада об относительности возраста

 

Не то весна,

Не то слепая осень,

Не то сквозняк,

Не то не повезло.

Я вспомнил вдруг,

Что мне уж тридцать восемь, –

Пора искать

Земное ремесло.

 

Пора припомнить,

Что земля поката,

Что люди спят

В постелях до зари,

Что по дворам

До самого заката

Идут в полёт

Чужие сизари.

 

Пора грузить

Пожитки на телегу,

Пора проститься

С песенкой лихой,

Пора ночлег

Давно считать ночлегом

И хлебом – хлеб,

А песни – шелухой.

 

Пора Эсхила

Путать с Эмпедоклом,

Пора Джульетту

Путать с Мазинá.

Мне тыща лет.

Романтика подохла.

Кузьма Иваныч

Пляшет у окна.

 

Кузьма Иваныч,

Пёстрая собака, –

Твой хвост ощипан,

Голова рыжа.

А знаешь ли ты,

Пёстрая собака,

Как на Луну

Выходят сторожа?

 

Как по ночам

Ревут аккордеоны,

Как джаз играет

В заревах ракет,

Как по очам

Девчонок удивлённых

Бредёт мечта

О звёздном языке?

 

Чтобы Земля,

Как сад благословенный,

Произвела

Людей, а не скотов,

Чтоб шар земной

Помчался по Вселенной,

Пугая звёзды

Запахом цветов.

 

Я стану петь, –

Ведь я же пел веками.

Не в этом дело, –

Некуда спешить.

Мне только год…

Вода проточит камень,

А песню спеть –

Не кубок осушить.

 

1961

 


Поэтическая викторина

Большая апрельская баллада

 

Пустыри на рассвете,

Пустыри, пустыри.

Снова ласковый ветер –

Как школьник.

Ты послушай, весна,

Этот медленный ритм.

Уходить – это вовсе

Не больно.

 

Это только смешно –

Уходить на заре,

Когда пляшет судьба

На асфальте,

И – зелень свиданий,

И на каждом дворе

Весна разминает

Пальцы.

 

И поднимет весна

Марсианскую лапу.

Крик ночных тормозов –

Это крик лебедей,

Это синий апрель

Потихоньку заплакал,

Наблюдая апрельские

Шутки людей.

 

Наш рассвет был попозже,

Чем звон бубенцов,

И пораньше,

Чем пламя ракеты.

Мы не племя детей

И не племя отцов,

Мы – цветы

Середины столетья.

 

Мы цвели на растоптанных

Площадях,

Пили ржавую воду

Из кранов,

Что имели – дарили,

Себя не щадя.

Мы не поздно пришли

И не рано.

 

Мешок за плечами,

Сигаретный дымок

И гитары

Особой настройки.

Мы почти не встречали

Целых домов,

Мы руины встречали

И стройки.

 

Нас ласкала в пути

Ледяная земля,

Но мы,

Забывая про годы,

Проползали на брюхе

По минным полям,

Для весны прорубая

Проходы...

 

Мы ломали бетон

И кричали стихи,

И скрывали

Боль от ушибов.

Мы прощали со стоном

Чужие грехи,

А себе не прощали

Ошибок.

 

Дожидались рассвета

У милых дверей

И лепили богов

Из гипса.

Мы сапёры столетья!

Слышишь взрыв на заре?

Это кто-то из наших

Ошибся...

 

Это залпы черёмух

И залпы мортир,

Это лупит апрель

По кюветам,

Это зов богородиц,

Это бремя квартир,

Это ветер листает

Газету.

 

Небо в землю упало.

Большая вода

Отмывает пятна

Несчастья.

На развалинах старых

Цветут города –

Непорочные,

Словно зачатье.

 

1966

 

МАЗ

 

Нет причин для тоски на свете:

Что ни баба – то помело.

Мы пойдём с тобою в буфетик

И возьмём вина полкило,

Пару бубликов и лимончик,

Пару с паюсной и «Дукат», –

Мы с тобой всё это прикончим...

Видишь, крошка, сгорел закат.

 

Видишь, крошка, у самого неба

МАЗ трёхосный застрял в грязи…

Я три года в отпуске не был –

Дай, я выскажусь в этой связи.

Я начальник автоколонны.

Можно выпить – я главный чин,

Не водитель я, – всё законно.

Нет причины – так без причин.

 

Что за мною? Доставка дóбычи,

Дебет-кредит да ордера,

Год тюрьмы, три года Всевобуча,

Пять – войны... Но это – вчера.

А сегодня – Москву проходим:

Как ни еду – «кирпич» висит.

МАЗ для центра, видать, не годен –

Что ж, прокатимся на такси.

 

Два часа просто так теряю,

Два часа просто так стою,

Два разá караул меняют,

Два мальца строевым дают.

Молодые застыли строго...

Тут я понял, что мне хана:

Козырей в колоде немного –

Только лысина да ордена.

 

Что за мною? Всё трасса, трасса

Да осенних дорог кисель,

Как мы гоним с Ростова мясо,

А из Риги завозим сельдь.

Что за мною? Автоколонны,

Бабий крик, паровозный крик,

Накладные, склады, вагоны...

Глянул в зеркальце – я старик.

 

Крошка, верь мне: я всюду первый –

И на горке, и под горой, –

Только нервы устали, стервы,

Да аорта бузит порой.

Слышь, б у з и т, – ты такого слова

Не слыхала: ушло словцо…

Будь здорова! Ну, будь здорова!

Дай, я гляну в твоё лицо.

 

Мужа жди по себе – упрямого, –

Чтоб на спусках не тормозил.

Кушай кильку посола пряного,

Кушай, детка, не егози.

Закрывают. Полкруга ливерной!

Всё, без сдачи, – мы шофёра!

Я полтинник, а ты двугривенный, –

Я герой, а ты мошкара!

 

Ладно, ладно... Иду по-быстрому,

Уважаю закон, – привет!

Эдик, ставь вторую канистру,

Левый скат откати в кювет.

Укатал резину до корда –

Не шофёр ты, а скорпион!

…Крошка, знаешь, зачем я гордый? –

Позади большой перегон.

 

1960–1963

 

Она была во всём права

 

Она была во всём права –

И даже в том, что сделала, –

А он сидел, дышал едва,

И были губы – белые.

И были чёрные глаза,

И были руки синие.

И были чёрные глаза

Пустынными пустынями.

 

Пустынный двор жестоких лет,

Пустырь, фонарь и улица.

И переулок – как скелет,

И дом подъездом жмурится.

И музыка её шагов

Схлестнулась с подворотнею,

И музыка её шагов –

Таблеткой приворотною.

 

И стала пятаком луна –

Подруга полумесяца,

Когда потом ушла она,

А он решил повеситься.

И шантажом гремела ночь,

Улыбочкой приправленным,

И шантажом гремела ночь,

И пустырём отравленным.

 

И лестью падала трава,

И местью встала выросшей.

И ото всех его бравад

Остался лишь пупырышек.

Сезон прошёл, прошёл другой –

И снова снег на паперти,

Сезон прошёл, прошёл другой –

Звенит бубенчик капелькой.

 

И заоконная метель,

И лампа – жёлтой дынею.

А он всё пел, всё пел, всё пел,

Наказанный гордынею.

Наказан скупостью своей,

Устал себя оправдывать,

Наказан скупостью своей

И страхом перед правдою.

 

Устал считать улыбку злом,

А доброту – смущением.

Устал считать себя козлом

Любого отпущения.

Двенадцать падает, – пора!

Дорога в темень шастает.

Двенадцать падает, – пора,

Забудь меня, глазастого!

 

1964

 

Песенка про психа из больницы имени Ганнушкина,

который не отдавал санитарам свою пограничную фуражку

 

Балалаечку свою

Я со шкапа достаю,

На Канатчиковой даче

Тихо песенку пою.

 

Солнце село за рекой

За приёмный за покой.

Отпустите, санитары,

Посмотрите, я какой!

 

Горы лезут в небеса,

Дым в долине поднялся,

Только мне на этой сопке

Жить осталось полчаса.

 

Скоро выйдет на бугор

Диверсант – бандит и вор,

У него патронов много –

Он убьёт меня в упор.

 

На песчаную межу

Я шнурочек привяжу –

Может, этою лимонкой

Я бандита уложу.

 

Пыль садится на висок,

Шрам повис наискосок,

Молодая жизнь уходит

Чёрной струйкою в песок.

 

Грохот рыжего огня,

Топот чалого коня...

Приходи скорее, доктор!

Может, вылечишь меня...

 

1955, 1957

 

Песня об органисте,

который в концерте Аллы Соленковой

заполнял паузы, пока певица отдыхала

 

Рост у меня

Не больше валенка,

Все глядят на меня –

Вниз.

И органист

Я тоже маленький,

Но всё-таки я –

Органист.

 

Я шёл к органу,

Скрипя половицей,

Свой маленький рост

Кляня.

Все пришли

Слушать певицу,

И никто не хотел –

Меня.

 

Я подумал: мы в пахаре

Чтим целину,

В воине –

Страх врагам,

Дипломат свою

Представляет страну,

Я представляю –

Орган.

 

Я пришёл и сел,

И без тени страха,

Как молния ясен

И быстр,

Я нацелился в зал

Токкатою Баха

И нажал

Басовый регистр.

 

О, только музыкой –

Не словами –

Всколыхнулась

Земная твердь.

Звуки поплыли

Над головами,

Вкрадчивые,

Как смерть.

 

И – будто древних богов

Ропот,

И – будто дальний

Набат,

И – будто все

Великаны Европы

Шевельнулись

В своих гробах!

 

И звуки начали

Души нежить,

И зов любви

Нарастал, –

И небыль, нечисть,

Ненависть, нежить

Бежали,

Как от креста!

 

Бах сочинил –

Я растревожил

Свинцовых труб

Ураган.

То, что я нажил,

Гений прожил, –

Но нас уравнял

Орган!

 

Я видел –

Галёрка бежала к сцене,

Где я

В токкатном бреду,

И видел я –

Иностранный священник

Плакал

В первом ряду.

 

О, как боялся

Я не свалиться,

Огромный свой рост

Кляня,

О, как хотелось мне

С ними слиться,

С теми, кто, вздев

Потрясённые лица,

Снизу вверх

Глядел на меня!

 

1959–1962

 

 

Песня про низкорослого человека,

который остановил ночью девушку

возле метро «Электрозаводская»

 

Девушка, эй, постой!

Я человек холостой.

Прохожая, эй, постой!

Вспомни сорок шестой.

 

...Из госпиталя весной

На перекрёсток пришёл ночной:

Ограбленная войной

Тень за моей спиной.

 

Влево пойти – сума,

Вправо пойти – тюрьма.

Вдаль убегают дома, –

Можно сойти с ума.

 

Асфальтовая река,

Тёплая, как щека,

Только приляг слегка –

Будешь лежать века.

 

О времени том – молчок!

Завод устоять помог.

Мне бы только станок –

Выточить пару ног.

 

Давно утихли бои,

Память о них затаи.

Ноги, ноги мои! –

Мне б одну на троих.

 

Осенью – стой в грязи,

Зимою – по льду скользи...

Эй, шофёр, тормози!

Домой меня отвези.

 

Дома, как в детстве, мать

Поднимет меня на кровать...

Кто придумал войну,

Ноги б тому оторвать!

 

1955, 1957

 

Песня про радость

 

Мы дети эпохи,

Атомная копоть.

Рыдают оркестры

На всех площадях.

У этой эпохи

Свирепая похоть, –

Всё дразнится, морда,

Детей не щадя.

 

Мы славим страданье,

Боимся успеха,

Нам солнце не в пору

И вьюга не в лад.

У нашего смеха

Печальное эхо,

У нашего счастья

Запуганный взгляд.

 

Любой зазывала

Ползёт в запевалы,

Любой вышибала –

Хранитель огня.

Забыта основа

Весёлого слова.

Монахи, монахи,

Простите меня, –

 

Не схимник, а химик

Решает задачу,

Не схема, а тема

Разит дураков.

А если уж схема,

То схема поэмы,

В которой – гипотезы

Новых веков.

 

Простим же двадцатому

Скорость улитки,

Расчёты свои

Проведём на бегу.

Давайте же выпьем

За схему улыбки,

За график удачи

И розы в снегу.

 

За тех, кто услышал

Трубу на рассвете,

За женщин

Упрямые голоса,

Которые звали нас,

Как Андромеда,

И силой тащили нас

В небеса.

 

Полюбим наш век,

Забыв отупенье, –

Омоется старость

Живою водой, –

От света до тени,

От снеди до денег

Он алый, как парус

Двадцатых годов.

 

Мы рваное знамя

«Бээфом» заклеим,

Мы выдуем пыль

Из помятой трубы.

И солнце над нами –

Как мячик в аллее,

Как бубен удачи

И бубен судьбы.

 

Давайте же будем

Звенеть в этот бубен,

Наплюнем на драмы

Пустых площадей.

Мы, смертные люди, –

Бессмертные люди,

Не стадо баранов,

А племя вождей!

 

Отбросим заразу,

Отбросим обузы,

Отбросим игрушки

Сошедших с ума!

Да здравствует разум!

Да здравствуют музы!

Да здравствует Пушкин!

Да скроется тьма!

 

1966

 

Прощание с Москвой

 

Буфер бьётся

Пятаком зелёным,

Дрожью тянут

Дальние пути,

Завывают

В поле эшелоны,

Мимоходом

Сердце прихватив.

 

Паровоз

Листает километры.

Соль в глазах –

Несытою тоской.

Вянет год,

И выпивохи-ветры

Осень носят

В парках за Москвой.

 

Быть беде.

Но, видно, захотелось,

Чтоб в сердечной

Бешеной зиме

Мне дрожать

Мечтою оголтелой

От тебя

За тридевять земель.

 

Душу продал

За бульвар осенний,

За трамвайный

Гулкий ветерок.

Ой вы, сени,

Сени мои, сени,

Тоскливая радость

Горлу поперёк.

 

1943

 

Сорок первый

 

Я сказал одному прохожему

С папироской «Казбек» во рту,

На вареник лицом похожему

И глазами, как злая ртуть, –

Я сказал ему: «На окраине,

Где-то в городе, по пути,

Сердце девичье ждёт хозяина, –

Как дорогу к нему найти?»

 

Посмотрев на меня презрительно

И сквозь зубы цедя слова,

Он сказал:

«Слушай, парень, не приставай к прохожему,

А то недолго и за милиционером сбегать».

И ушёл он походкой гордою,

От величья глаза мутны.

Уродись я с такою мордою –

Я б надел на неё штаны.

 

Над Москвою закат сутулится,

Ночь на звёздах скрипит давно.

…Жили мы на щербатых улицах,

Но весь мир был у наших ног.

Не унять нам ночами дрожь никак, –

И, у книг подсмотрев концы,

Мы по жизни брели – безбожники,

Мушкетёры и сорванцы.

 

В каждом жил с ветерком повенчанный

Непоседливый человек.

Нас без слёз покидали женщины,

А забыть не могли вовек.

Но в тебе совсем на иной мотив

Тишиной фитилёк горит.

Черти водятся в тихом омуте –

Так пословица говорит.

 

Не хочу я ночами тесными

Задыхаться и рвать крючок,

Не хочу, чтобы ты за песни мне

В шапку бросила пятачок.

Я засыпан людской порошею,

Я мечусь из краёв в края.

Эй, смотри, пропаду, хорошая,

Недогадливая моя!

 

1945, [1959-1960]