элегия для Александра Гаспаряна
Согрет глотком Напареули,
День прожит, делать больше нечего.
Легли у ног, в клубок свернулись
Котами слабость и доверчивость.
Сквозь тёмный коридор из кухни
Бежит к дверям дорожка млечная, –
То разгорается, то тухнет.
Нагретый воздух пахнет печивом.
Качнётся тень квартирной флоры, –
Напоминанием о рае.
Лишь новости из монитора,
Как пирамиды, выпирают.
Опять читаешь до удушия
О том, что рушится за ставнями.
А чудилось уже, что худшее
Мы в прошлом навсегда оставили.
А ведь казалось, перебесимся
Вдали от злых и слишком набожных,
Под старость непременно встретимся
И будем кофе пить на набережных.
Что выйдем мы, отгладив брюки,
Дремать с газетой под платанами,
Что навещать нас будут внуки и
Делиться жизненными планами.
о жизни и смерти
Нас жизнь сперва научит ремеслу, –
В её котомке – долото и клещи,
А после смерть гуляет по селу,
И мотылёк во рту её трепещет.
Чтоб жизнь гостила в теле пожилом,
А смерть не голодала ночью длинной, –
Одной мы платим мясом и вином,
Другой – камнями и гончарной глиной.
Дни напролёт – посмертный саван шить,
По вечерам – вязать носки из шерсти.
Раввин и пастор привечают жизнь,
Чтоб мы могли заботиться о смерти.
Завесим циферблат и зеркала,
Задуем свечи, разожжём кадила.
Ведь наша жизнь сто лет, как умерла,
А смерть пока на свет не народилась.
муравей
Не сохнет бельё на балконе.
Непросто простынки стирать, –
Вода прилипает к ладоням,
Как будто не хочет стекать.
Полуденных зайчиков блёстки,
Обычно жирней молока,
К обеду засохшей извёсткой
Слетают на стол с потолка.
И кажется, что по старинке
Предливневый призрачный свет
На пахнущей дёгтем машинке
Печатает липовый цвет.
Что тополь не в дальние страны
Свой пух отправляет в полёт, –
Обрывками блёклой рекламы,
Навязчиво в лица суёт.
Ты с ветром целуешься в дёсны –
О чём он шуршит невпопад,
Когда продевает сквозь сосны
Умолкшую ленту цикад?
О том ли, что быль или небыль,
Пока доживёт до зимы,
Узнает забвение неба,
Смирится с презреньем земли?
Что будет дождями застиран
И злак золотой, и пырей.
Что к звёздам соломинку мира
Несёт на спине муравей.
кошка
Как палехская брошь, рутинный день расписан,
Проверен сотни раз, как будто взят в кредит.
А я смотрю в окно, – там кошка-директрисса
Сквозь мытое стекло за улицей следит.
Как прядь волос, судьба топорщится лихая, –
Мы с кошкой на неё не в силах повлиять,
Свет скрылся за углом, и небо отдыхает,
Пока над родничком открыта полынья.
В зудящих кольцах ос, в стрекозьих ожерельях
Цветёт калины куст – безумный малахай.
Застиранный апрель забрызган акварелью,
На толстый слой травы намазан густо май.
Спешит курьером стриж, их почта полевая
Открыта допоздна, до времени сверчков.
А кошка из окна глядит, повелевая,
И будущность пищит со дна её зрачков.
веспа
Ещё лежит природа в неглиже,
Ещё мороз то лайкает, то троллит,
Но тарахтит за тучами уже
Небесный мотороллер.
На зимнем солнце стынут лак и сталь,
Искрится надпись (Вятка или Веспа?),
И капает из бака на асфальт
Бензин небесный.
То скутер из нездешних мастерских,
Иной эпохи.
Смотри, как загорелы седоки,
Как длинноноги!
Их юность полыхает, словно жесть,
Их страсть – карминна,
Летит, как смерч или благая весть
По улочкам Турина.
Неутолимым ледяным глотком
Скользит по шее,
И жизнь дрожит и бьётся под виском
Ещё живее.
палитра
Художник уснул, ему чудятся пальцы и спицы,
Венеции вульва, округлые Рима колени,
И он понимает, что больше ему не проснуться,
Не выплеснуть на пол кромешную горечь синели.
Над ним проплывает Вселенной малёк большеротый,
Межзвёздный планктон сквозь прозрачные жабры лучится,
И сердце его – желатиновый ком, аксолотль –
Становится бронзовым слитком под левой ключицей.
И разум светлеет, пока расцветает омела,
На солнечном троне царит в белоснежном убранстве.
Художник становится чем-то без формы и тела,
Не чувствует ни своего положенья в пространстве,
Ни трепета кожи, – он слушает музыку дрожи,
Становится множеством птичьим, галдящею стаей,
Росой на опушке, прозрачной десницею божьей, –
Он света буханку на ломти цветов преломляет.
Блестит на фаянсе его чёрно-белая вера.
И ломти горят, превращая тарелку в палитру.
Безлистые ветки жонглируют сгустками ветра.
На мёрзлой земле проявляются снега субтитры.
крыло
Стерильное, как бинт,
Громоздкое, как парус,
Крыло моей груди
Под небом распласталось,
Крыло моей груди
Экраном развернулось,
Как будто впереди
Ещё другая юность.
Как будто бы на дне –
Клубничное варенье,
Густой сироп огней,
Дверей полночных пенье, –
Его не превозмочь,
Лишь стайку чёрных клавиш
За пазухой нашаришь,
Отпустишь плакать в ночь.
Крыло моей любви
Раскрылось, словно арка,
Чтоб жалость и стихи
Входили в мир попарно,
Пускай до самых стрех,
Природе непокорна,
Взлетает радость вверх
Комочками попкорна.
Я слышал голос зла,
Я помню взгляд драконий,
Но нежность мне прожгла
Стигматы на ладонях.
В сухих глазах теней
Горят лучей волокна,
И входит через окна
Всё лучшее ко мне.
побег
Я этот лес покинул, словно вор.
Туманом там повисло птичье пенье,
И воздух густ: насыщенный раствор
Ещё не воплотившихся растений.
Там неба не увидишь, и земля
В четыре слоя скрыта лопухами.
Их стебельки посасывает тля
Прозрачная, но с красными глазами.
Деревья научились всей листвой
Не на восток стремиться, а на запах.
Лишь тот для них теперь навеки свой,
Чей вдох и выдох оказались храпом.
Их липкий пот стекает, как родник,
По рёбрам веток, меж нарывов почек,
Но звука нет, – поскольку даже крик
Всего лишь лента из тире и точек.
Когда цветок, безглазый, словно мрак,
Бутона склеп распахивал натужно,
Я всё шептал: неужто можно так?
В ответ же слышал: только так и нужно.
Я пробирался к свету, словно вошь
По волоску тысячеглавой гидры,
И ускользнул, пока бесшумный дождь
На землю опускался, как субтитры.
Мне удалось, природе вопреки,
Из леса выйти, оборвав свой корень,
Чтоб жить средь поля, где торчат ростки
Упрёками из уст умерших зёрен.
© Михаэль Шерб, 2018–2019.
© 45-я параллель, 2019.