Мастер Евгений

Мастер Евгений

Евгений МастерРодился в 1955 году в Харькове.

С начала 70-х изучал науку расставанья.

Из неуехавших. Из провожавших.

Первые литературные опыты, а особенно их публикации, привлекли пристальное внимание искусствоведов в штатском.

Прервав обучение на филфаке МГУ, совершенствовал литературные мастерство в стройбате на девятой площадке Байконура, в следственном изоляторе Кзыл-Ординской военной прокуратуры, в психушке…

…Вернувшись в родной Харьков, волею судеб оказался соседом Бориса Алексеевича Чичибабина, чьим жизненным и поэтическим урокам обязан неизмеримо многим.

В 2006 году, совершенно неожиданно для себя, оказался в числе победителей Международного конкурса «Муравей на глобусе». Стал появляться на людях, «лауреатствовать» на всеукраинских и международных поэтических фестивалях.

Публикуюсь нечасто, – в сети и, по-прежнему, за пределами своего отечества: «Новое русское слово» (Нью-Йорк), «Русский литературный журнал в Атланте» (Джорджия), «Флейта Эвтерпы» (Бостон), «Эмигрантская лира» (Брюссель), «Таллинн» (Эстония), и т.д. и т.п.

Полагаю, что всё только начинается.

 

* * *

 

Мы наивно полагаем, что бессмертие – это то, что ожидает нас впереди. Ничуть не бывало! Например, поэт Мастер Евгений убеждён: бессмертие – позади нас.

 

Когда холодало и окна чужие желтели,

Хмелил – терпковатый, на розлив отпущенный, – вечер,

За кровлями кроясь, залётные ангелы пели

Битловское что-то, – я был гениален и вечен.

 

Вцепиться, вдышаться, плющом неотвязным увить их,

Навзрыд и навеки, – врастая и не отпуская,

Но всё же – не вспомнить, а вам – и во сне не увидеть:

Какими судьбами меня подымала Сумская,

 

Какими стихами, да нет, – не стихами, а – снами,

Не снами, а – взрывом – вздымалось и по ветру рвалось

Ночей одиноких – отчаянно-чёрное знамя

Тоски и свободы... И всё это – юностью звалось...

 

Там веяла – вечность... Там жизнь торопливо листала

Страницы пророчеств, сверяясь по судьбам и датам,

Там Гоголь, – вороной, – нахохлился над пьедесталом

И крыши вгрызались в холодную мякоть заката...

 

...Прозрев, опознаешь – дворов обмелевших колодцы,

Слепых переулков фонарную жёлтую слякоть,

Но что остаётся? – о прошлые дни уколоться

И, в строфах протяжных, – былое бессмертье оплакать...

 

...Детей не пускайте – в бездонные каменоломни

Ночей одиноких! Забейте крест-накрест ворота.

С какою по счёту, – простите, родные, не помню, –

Я жизнью прощаюсь, – отныне и бесповоротно,

 

Но та была – первой... И – заново, сызнова, снова

Твердит, не сгорая, – над пеплом, что теплится еле,

Прозревшая зрелость, заложница зримого слова:

«Когда холодало и окна чужие желтели...»

 

1978, 2003

 

Бессмертие хлынуло оттуда, откуда его не ждали – из юности героя. «Хрущёвская оттепель», повсеместно усиленная распространением песен «Битлов», произвела на молодёжь самое положительное воздействие. Молодые люди стали меньше пить, больше слушать музыку и думать о хорошем. И, конечно, по-своему выражали своё понимание свободы – хиповали, пели под гитару дворовые песни… Но затем всё это постепенно ушло – и не только по причине взросления молодёжи. Всё произрастающее имеет обыкновение когда-нибудь заканчиваться. Поменялась и общая атмосфера в стране. Но тогда, во времена, куда отсылает нас замечательное стихотворение Мастера Евгения, торжество юношеской отваги было беспредельным и ничем не лимитированным.

С тех пор так и живём, обогнав на десятки лет своё бессмертие. «От жизни той, что бушевала здесь» ничего не осталось. Может быть, только, как у Блока, «Улица. Фонарь. Аптека». Да и то – другие, новоделы. Как после ядерного Армагеддона, исчезли не только люди, которые вместе творили свою юность. Исчезли также дома, улицы, уголки, где укромно протекали интимные, в широком смысле слова, беседы. Всё было окончательно и бесповоротно распахано бульдозером времени. Об этом явлении много и талантливо сказано поэтами. Вспоминаются песня Пахмутовой «Как молоды мы были» и стихотворение Иосифа Бродского, в котором он встречается со своей «бесплотной» юностью («От окраины к центру», 1962). Но стихотворение Мастера Евгения ничуть не теряет от того, что кто-то уже касался этой темы прежде. Оно написано на таком накале, с такой степенью правдивости, что хочется продлить эту безвременно ушедшую эпоху раннего бессмертия любой ценой.

Само название стихотворения – «Попытка бессмертия» – двухвекторно. С одной стороны, оно устремлено в прошлое героя. С другой – это попытка путём искусства достичь бессмертия в будущем, хотя и завуалированная, по причине природной скромности автора, под поиск бессмертия в прошлом.

Первая строчка – «когда холодало и окна чужие желтели» – звучит как мантра, соединяющая прошлое и настоящее. Не случайно строка окольцовывает стихотворение сверху и снизу. Причём во втором случае она уже звучит как цитата, откуда-то из будущего, из сочинённой неизвестным автором легенды.

Мастер Евгений выходит в этом стихотворении на очень интересную и родственную мне философию. Всё дело в том, что человек проживает не одну, а несколько жизней за время своего пребывания на земле. Почему-то все пишущие начинают свой отсчёт прожитых жизней именно с юности. «И юность, ушедшая, всё же бессмертна!» – это всё из той же пахмутовской песни, спетой Градским. Хотя и детство как отдельная жизнь тоже, безусловно, заслуживает упоминания.

«Он опыт из лепета лепит, и лепет из опыта пьёт». Часто рассуждают о том, что поэзия – это, прежде всего, точность употребления слова. Мастер Евгений с блеском опровергает это устоявшееся утверждение. Он подбирает слово за словом, но все они его как будто не удовлетворяют. Однако в этом лихорадочном подборе слов зарождается лирическое волнение. Множество слов в произвольной последовательности импрессионистическими мазками передаёт ощущения того незабываемого периода из жизни героя.

 

Какими стихами, да нет, – не стихами, а – снами,

Не снами, а – взрывом – вздымалось и по ветру рвалось

Ночей одиноких – отчаянно-чёрное знамя

Тоски и свободы... И всё это – юностью звалось...

 

Бессмертие прошлого, описанное Мастером, существует, даже когда мы о нём не вспоминаем. Однако, как существо духовное, небесное и бесплотное, оно нуждается в постоянной энергетической подпитке. Стихи Мастера помогают «забальзамировать» прошлое, отлить ему нерукотворный памятник, как завещал нам маэстро Пушкин.

Герой стихотворения словно бы блуждает между тем бессмертием, которое мы потеряли – и тем, которое нам предстоит. В сущности, библейский потерянный рай – это и есть маленькая вечность позади нас. Мастер Евгений парадоксально говорит об «оплакивании бессмертия». Отпетое и оплаканное, оно многолико и величаво в своей неприступной растерянной вечности...

 

Александр Карпенко

 

Автор фото – Игорь Крюков 

Подборки стихотворений