Заполярье
Косыми струями дождя
В природе всё исполосовано,
Теплом она не избалована,
Как Русь – улыбкою вождя.
Дождь непрерывно льёт и льёт,
Асфальтово дорога стелется,
А ведь могла бы сечь метелица
И дни, и ночи напролёт.
Снег пятнами в горах лежит,
Июнь, – но что ему до этого.
Дождёмся ль солнца? – Только нет его,
Скитается, как Вечный Жид,
Лишь изредка подарит взгляд
И вспыхнет пламенем языческим
Над краем викингов нордическим…
И снова льёт часы подряд.
Стволы простуженных берёз
Стоят, изогнуты причудливо,
Дождь сеет в тундре так занудливо,
Что начинает мёрзнуть нос,
И пробирает до костей,
И облака на небе хмурятся,
И городки – дома и улицы –
Встречают к вечеру гостей,
Уставших от земных красот,
Сурово аскетичных, северных,
В своих пристрастиях уверенных…
Кто не был здесь, тот не поймёт,
Зачем несёт в такую даль,
Где день и ночь не различаются,
Дороги в море упираются,
Где скрыты радость и печаль…
Ла-Валетта
Серебряная филигрань
В витринах лавок Ла-Валлетты…
И вихрем мысленным сюжеты
Проносятся – в такую рань,
Пока не наступил рассвет,
И ветродуй срывает пену
С волн, тяжко бьющихся о стену,
Рыбачьей лодки силуэт
Уже который век подряд
Волнуется у парапета –
Здесь не Ашдод, здесь Ла-Валлетта,
Здесь свой мальтийский звукоряд:
Тут волны бьются о причал,
И заунывно воет ветер,
И беспрерывно лает сеттер,
Тут ночь – начало всех начал –
Поглотит вздох, и плач, и стон,
И мокрую от слёз подушку
Осушит, нашептав на ушко
Слова, счастливые, как сон…
Слова – и только, но слова,
Которых так недоставало,
В которых всех начал – начало…
Молчу: кружи́тся голова…
Нормандийская пастораль
Городки неразличимые:
Площадь с церковью и кладбищем,
Вьются улочки картинные,
Стены домиков, как клавиши –
Вертикали чёрно-белые,
Иногда – слегка наклонные;
Их мелодия – то чопорна,
То – куплеты просолённые,
Что слагались менестрелями
О своих подругах ласковых, –
Не заслушались бы трелями,
И любовь была не наспех бы
У пруда, что дёрнут ряскою,
На траве, умытой росами,
Возле домика с терраскою,
Где так сладко пахнет розами…
А дорога дальше стелется, –
Городки средневековые,
Речки, а на речках мельницы –
Жернова многопудовые.
На полях, недавно скошенных,
Сено свёрнуто рулонами,
Всё подчищено, ухожено,
На лугах коровы сонные…
И опять дома со ставнями,
Городочки без названия,
Речки, мостики со сваями –
Пасторальная Нормандия…
Вечер над Сеной
Уж скоро полночь, но ещё светло.
Склонились к Сене вязы и каштаны.
Июльский ливень налетел нежданно
И вмиг утих. Зелёное стекло
Реки морщинится вечерней рябью.
Плеснёт ли рыба или утка крякнет –
И тишина. Вовеки не иссякнет
Миг просветленья между сном и явью,
Когда становятся понятны голоса
Деревьев, и травы, и мошек над водою –
Всего, чем мы одарены судьбою
На вечность или хоть на полчаса…
Финские напевы
Рассветает на закате
В Вуокатти.
Ночь светлым-светла
Даже в августе,
Дальний плеск весла –
К счастью-благости,
И берёзки вдоль дорог
Белоствольные,
Видно, зря берёг-стерёг
Строки вольные.
Паутинкой в небе соткана
Кирха в Соткамо.
Между сосен, между крон
Тенью-прочерком
Шпиль прописан-сотворён
Лёгким почерком,
Пролетают облака,
Не задев креста, –
Знать, дорога вдаль легка:
Лапти-береста.
Одинокий, неприкаянный
Лекарь в Каяни.
Где-то здесь в лесах
Ночью сполохи,
Аль опять на сносях
Ведьма Лоухи?
Или Лённрот нашёл
Сампо-мельницу,
Или вынес чёлн
Красну девицу?
Зазвучали вновь
Струны кантеле
Перепевом снов
Суоми-Карьялы.
Сад камней
Здесь время шелестит цикадным пением,
А не проносится, как принято, беззвучно,
И старина, не тронутая тлением,
Лишь подтверждает, что всё это ненаучно.
Дрожит пространство в дымном воскурении
Во славу Будде или зыбким духам Синто,
И время, вдруг застыв в своём движении,
Мечтает просочиться сквозь пространство-сито.
И на мгновенье прикоснувшись к вечности
В пустой тщете существования земного,
Задумаюсь на миг о быстротечности
Всего, что было, есть и возродится снова.
Сижу, обуреваемый сомненьями,
Минуту, сутки, час иль до скончанья века,
Ища в саду с пятнадцатью каменьями
Тот камень, что укрыт от взгляда человека.
Фонтан Треви
Ты помнишь Рим, фонтан Треви,
Осколки солнечного света?
Прощально звякнула монета,
И я услышал: «C’est la vie…»
А где-то в Курске соловьи
Поют до самого рассвета…
Прощай, последняя монета,
Не жди меня, фонтан Треви.
Кричит торговец у фонтана –
Истошно, истово, гортанно, –
Как фанатичный муэдзин.
Вокруг толпа гудит устало,
А ты мне на ухо шептала
Про дальний край родных осин.
* * *
А не уплыть ли в город Порту,
Где нет ворон, но чайки – есть,
Их в устье Дурия не счесть,
Гортанным криком рвут аорту –
Молчали бы, какого чёрта! –
На крышах редко видишь жесть…
Кто б мне принёс благую весть,
Что наш корабль подходит к порту.
Пускай бескраен океан,
Пусть омывает много стран, –
Нам в край Камоэнса и фаду,
Где каждый гранд слагал сонет,
Где самый признанный поэт –
Франтишку де Са-де-Миранда.
В Лаврушинском
Алле Шараповой
В подземном переходе пахнет сдобами,
Чеченец вежливый в немыслимом наряде
Нам место уступил – присели оба мы,
И голова кружится так некстати,
И кажется, что вновь в Лаврушинском герань
Всё так же рвётся за оконный переплёт,
И на подходах к Третьяковке чья-то брань
Несётся вслед авто – за поворот.
А у Саврасова – грачи, и небо стылое,
И снег в подталинах, и грусть, и безнадёжность…
А счастье – есть ли ты? И было ли?
А, может, ни к чему такая сложность?
А, может, просто побродить по переулочкам
С особнячками, наспех обновлёнными
И тихо радоваться свежим сдобным булочкам,
Что продают у домика с колоннами…
Венеция
Вы были в Венеции? Я однажды
пробыл там весь день, – но всего один,
за день обойти её может каждый, –
но только если себе господин,
а не включён в голосистую стаю,
бредущую вслед за поводырём.
Иду один – словно город листаю,
как книгу. И взглядом, как остриём,
пронзаю его вслед за гондольером,
по Гранд-каналу в форме буквы S
везущим в гондоле кого-то в сером.
Канал, как сделанный кем-то разрез
от Сан-Марко и до Санта-Лючии
(Марко – площадь, а Лючия – вокзал,
впрочем, и тот и другая – святые),
Венецию пополам раскромсал,
соединив половинки мостами,
расставив по двум берегам дворцы, –
что делать, обшарпанные местами,–
в которых жили скупцы и творцы,
а некоторые живут поныне –
кто во дворцах, кто на Сан-Микеле,
здесь Бродский по зимней промозглой стыни
о брошенном кем-то в воду теле,
как грек Архимед о своём законе,
о городе думал, что в нём вода
есть даже в изысканном лексиконе –
так было и так пребудет всегда.
По набережной Неисцелимых –
её на карте города не сыскать –
с печатью гениев и гонимых
шёл поэт, умевший любить и прощать.
Вы были в Венеции? Я однажды
был в городе из воды и камня.
Как нельзя в ту же воду войти дважды,
так в город из воды – и подавно…
© Марк Полыковский, 2009–2021.
© 45-я параллель, 2021.