Марк
Котлярский

15 сентября 1987 года

Падают листья на мокрые плиты,

Тучи с домами в объятиях слиты,

Мерно Фонтанка струится водами,

Листья неслышно шуршат под ногами.

Аничков мост, словно вздох, перекинут

В осень, в дожди, в сентября половину -

Ту, что ещё предстоит, половину,

Ту половину, ни в чём неповинну.

Что там: какие победы, обиды?

Падают листья на мокрые плиты,

Словно слова, отслужившие сроки,

Словно истёртые временем строки,

Словно отжившие, ветхие даты...

Листья на плитах, как будто заплаты;

Ветер вздохнул – и слетели заплаты,

Время осеннее – время расплаты.

Гляну в Фонтанку, покрытую рябью:

Что-то почудится жалкое, рабье

В мерном движенье воды меж гранитом,

В этом движенье, в каналы забитом,

Вогнанном словно в Прокрустово ложе

...Небо. На что оно нынче похоже?

Впрочем, оставим. Запомним невинно:

Месяц – сентябрь, его половина.

Ангел Катя

Посв. Е.Д.

Девушка пела в церковном хоре...

Александр Блок

В этой далёкой,

затерянной во времени

глубинке,

затёртой,

словно ледокол льдами,

пространством,

сужающимся,

словно ужас,

в конусе

своего существования,

как в космической капсуле,

поселился ангел

с нежным девичьим лицом.

Ангел преподаёт вокал,

пишет детские мюзиклы на продажу,

а по вечерам поёт джаз и блюз.

Никто не знает,

откуда в городе появился ангел.

Но все, кто слышал его пенье,

замирали от восторга,

как замирали когда-то

очарованные Лорелеей.

Ангела зовут Катя.

Когда Катя поёт,

кажется, что к сцене катят

волны моря,

белого от гневливых бурунов.

Ангел поёт о том, что нов

мир вокруг,

раскинувшись за пределами городка,

и участь тех, кто не знает об этом – горька,

как горек полынный мёд одиночества,

он просто невыносим;

ангел поёт о том, что дождь, льющийся с небес

напоминает, скорее, керосин,

но об этом тщательно забываешь,

если при этом на всё забиваешь;

и вползает, словно тяжелое удушье –

равнодушье.

Но звучит ангельский голос,

чуть хриплый и низкий,

такой, что становится близким,

такой, что устремляется к людям,

как небесное послание,

запечатанное в концерте,

и тогда кажется, что счастье будет,

и не надо верить ватошной смерти.

И ведёт свою партию ударник глухо,

вздыхает контрабас,

и вторит ему саксофон.

И Вселенная, что составляет

этот окружающий фон,

внимательно слушает ангела Катю,

подставив свое большое ухо...

...Но долго ли ангелу существовать

в нашей земной глуши?

Долго ли песни ему сочинять?

Крылья когда сложить?

* * *

Безнадёжные катятся годы,

Беспросветная тянется тьма.

Недостаток любви и свободы

Всю империю сводит с ума.

Плещут флаги, как пёстрые ленты,

Осеняя великий острог.

И стоят тяжело монументы

На кривых перекрёстках дорог.

И пылятся казённые зданья,

И ветшает парадный гранит.

Над Страной Заходящего Знанья

Безучастное небо лежит.

В поисках печали

...Итак, пойдём по Невскому.

Вначале –

Дом книги, «Европейская».

Затем

Пассаж, Гостиный двор.

Идём за тем,

Мелькнувшим призраком -

Подобием печали.

«Печали»? Вот-те раз!

К чему она?

...Но Невский? Он прекрасен,

Право слово.

Нам не видать

Искомого улова:

Печаль не раз

Обманывала нас...

Пойдём по Невскому!

Екатеринин сад,

Где снег лежит,

Глухой и ноздреватый.

Печаль? К чему?

Она и так чревата

Последствиями, -

Люди говорят.

Вперёд, по Невскому!

Коней придумал Клодт,

Как символ укрощения стихии.

Им посвящали звонкие стихи и

Художников нахрапистый народ

Их рисовал.

И вряд ли мы теперь

Найдём оригинальное сравненье.

Парение коней?

Парение творенья?

Скорей по Невскому

От будущих потерь!

...Спешим, спешим.

А Невский безграничен.

Бежит толпа.

Непрочен снежный наст.

Куда нам деться от своих привычек,

Как принимать нам мир

Без скобок и кавычек?!

...Но Невский...

Он сегодня необычен.

...И вдруг печаль охватывает нас...

Господин Голядкин

Вот господин Голядкин –

Мой нелепый двойник.

Где-то на улицах города

Он нежданно возник.

Он обо мне не знает,

Я не знаю о нём.

Встретимся мы случайно

Светлым осенним днём.

И отшатнёмся в испуге,

И разойдёмся прочь,

Не знающие друг о друге,

Похожие точь-в-точь.

И каждый спрячется в доме -

В клетке своих надежд,

Сжигая старые письма,

Путаясь в грудах одежд.

И всё нам будут мерещиться

Знатные люди столиц,

Чиновники высокопоставленные

С наградами, но без лиц.

Заполнят наши квартиры,

Беззвучным криком крича,

Люди, а может быть, нелюди

С единым лицом палача.

Одетые в крепкие робы,

Пришельцы каких систем?

А на груди у каждого

Начертано – «37»!

– Аллё, господин Голядкин,

Голядкин вы или я?

– Увы, господин Голядкин,

Мы с вами одна семья.

Одни нам выпали страхи

И дни, что так коротки...

– Аллё, господин Голядкин?!

А в трубке гудки, гудки...

...Довольно играться в прятки!

И я направляюсь в жэк.

Но мне говорят:

– Голядкин

Убыл в грядущий век.

– Простите, а я в каком же?

Кто я – друг или враг?

Куда ведут катакомбы

Официальных бумаг?

И мне говорят величально:

– Позвольте вам выйти вон!

...И где-то звучит погребальный,

Вполне колокольный звон...

Карета на Невском

Питерская баллада

Карета на Невском, карета на Невском,

Лакей на запятках, прокатимся с блеском!

На кучере – новый камзол.

Поедем, помчимся от бед наших подлых,

От козней зловредных, от замыслов поздних,

От всех наших нынешних зол!

Несутся лошадки, несутся лошадки.

Как будто бы в прошлое, в даль, без оглядки

Карета летит.

За окном

Дорога пылится, дорога пылится.

Встаёт перед нами ночная столица

В державном величье своём.

Вот так бы и мчаться, вот так бы и мчаться,

И с прошлым далёким на миг повстречаться,

Истории в очи взглянуть!

...Но время катания вышло, похоже.

– Слезайте, приехали! – кучер доложит.

И нам остается вздохнуть,

Взглянуть на карету, взглянуть на карету,

Лакею вручить за поездку монету

И с Невского поворотить.

...Карета на Невском, карета на Невском!

И грусть настигает. Но только вот не с кем

Об этом поговорить.

Ленинград, восьмидесятые...

1.

Зло расцветает на лицах,

Маковым цветом пыля.

Северная столица,

Бедная наша земля.

Вздрогнут уставшие ветви

И загудят провода:

В мире несоответствий

Канули мы навсегда...

2.

...Один горяч, другой измучен,

А третий книзу головой...

...Но это описать нельзя...

Н.Заболоцкий, «Столбцы»

...И улицы блестят в глаза

Так, хоть ладонью заслоняйся

И только чувству покоряйся.

Но это описать нельзя –

Того, как в блеске фонарей,

В слепящем этом огнецветье,

Идёшь на ощупь. И отметьте,

Что рядом нет поводырей,

Что далеко шумят такси,

А здесь – пожар и рык рекламы...

Не вижу. И бреду упрямо

В бреду сомненья и тоски.

А сердце книзу головой

Стучится в грудь. Так бьёт поклоны

Фанатик веры исступлённый.

...А вечер, страстный и живой,

Прожжён огнями и, увы,

Увечен (ни к чему срамиться!),

И кажется сейчас страницей

Из ненаписанной главы.

Как душно в воздухе пустынном,

И улицы блестят в глаза!

Всю эту мишуру прости нам.

...Но это описать нельзя...

Надежда

Н.Р.

Надежда, белою рукою

Сыграй мне что-нибудь такое...

Б.Окуджава

...Они ударили по рукам,

и надежда пошла по рукам,

весёлая, заводная.

Говорила она: «Одна я,

другой такой нет...»

Развевались волосы её белокуро,

шла она о чём-то своем балагуря,

и давала каждому надежду, конечно,

полагая, что всё на свете конечно,

всему цена – грош!

И гасла луна, звёзды и свет –

от луны и звёзд последний привет:

прощай, прости, и, прощая,

судьбу свою опрощая,

надежда брела,

брелками позванивала и

знала страсть, но не знала любви –

надя, надежда, надёжа:

безнадёжна твоя одёжа,

помята, поди...

Прошлое

Прошлое всегда, конечно, с нами,

даже если и оно конечно.

В нас оно живет

и умирает,

словно Феникс рассыпаясь пеплом,

но потом отнюдь не возрождаясь.

Годы всё идут, не обернувшись,

нас не удостаивая взглядом.

Только леденеющим дыханьем

дышит тяжело беспутный ветер:

это прошлое.

И пришлое, как тать,

никогда оно к нам не вернётся,

никогда лицом не повернётся.

Никогда.

Конечно, Ne-ver-more...

Там, на грани разрыва...

...Там на грани разрыва,

как на краю обрыва,

когда я кричал:

«Будь ты проклята!»;

там, на грани разрыва,

средь ненависти и надрыва,

когда, казалось, уже ничто

не связывает нас;

там, на грани разрыва,

– как от последствий гранаты разрыва, –

перед расставаньем,

я вдруг понял:

пусть жизнь превратилась в ад, но

я теряю тебя безвозвратно...

Фантазия на тему Вертинского

«Над розовым морем вставала луна...» –

Вертинский поёт сквозь помехи и время,

И кажется голос его позабытый

Каким-то забытым посланьем из прошлого,

Как будто невидимый киномеханик

Завёл свою старую киношарманку,

И время, как старый, уставший подагрик,

Вернулось, неистово шаркая шлёпанцами.

И сад весь светился, и пахло сиренью,

Бутылка вина зеленела во льду,

Клубника лежала в керамике томной,

Смеялись упругие апельсины,

И ты улыбалась, привстав мне навстречу,

И губы, подсвеченные соком клубники,

Как будто ждали моих поцелуев...

...Когда это было?

В какую эпоху?

Скрипит заезженная пластинка,

Поёт Вертинский из ниоткуда.

Мы жаждем встречи?

Мы жаждем чуда?

А чуда нет...

Цыганская фантазия

1. А ещё ты говорила...

...А ещё ты говорила,

Что нас украли цыгане,

Разбросали по свету

Да по разные стороны моря.

Улыбалась ты

И смеялась,

Когда говорила –

Так, что я вдруг поверил,

Что это было:

И огни за рекою,

И шатры вокруг кочевые,

И цыганки в юбках,

Цветастых, пыльных,

Широких,

И цыгане, коням своим

Что-то шепчущие украдкой,

Да и кони, конечно,

Тоже ворованные когда-то.

Вот и мы с тобой – чумазые,

Словно черти,

Но зато счастливые,

Как бывают счастливые дети.

Что за странное время,

В какое заброшено сети?

Почему мы такие счастливые?

Потому что еще не ведаем,

Что такое горечь разлуки?

Мы еще с тобой об этом узнаем...

Только это будет позже,

Гораздо позже.

А пока мы с тобой счастливые

Ходим рядом,

И всегда мы рядом,

И ты со мною,

Обжигаешь меня ты

Горячим взглядом,

И горячее солнце

Встает за твоей спиною...

2. Гуляя по Обводному каналу

В моём окне на весь квартал

Обводный царствует канал…

Н.Заболоцкий

Я буду мотаться по табору улицы тёмной…

О.Мандельштам

…Ты права: нас цыгане украли

И укрыли в таборе тёмном,

И в своих разноцветных кибитках

Нас возили по белу свету.

А потом ты куда-то пропала,

Да и я в одночасье сгинул,

Мы забыли друг друга надолго,

Мы вообще себя позабыли,

И, ведомые чувством долга,

Любовались, но не любили,

Дом крепили, детей растили,

Убеждались в надёжном тыле,

В общем, жизнь вели неплохую,

Да и в ожиданье не стыли.

А зачем оно, ожиданье?

Жизнь бежит, куролесит, смеётся,

Преступленье – не наказанье,

Наказанья не остаётся.

И когда внезапной кометой

Нас метнуло навстречу друг другу,

Предаваясь страсти кромешной,

Мы пошли по второму кругу.

И рождалось в нас исступленье,

Затмевало оно всё на свете;

«Наказанье – не преступленье…» –

Повторяли мы строки эти,

Словно дети, не знавшие ране

Ни банальных истин, ни злости.

На каком-то огромном экране

Мы смотрели кино нашей жизни,

Где цыгане, кибитки, медведи,

Полушалки, гитары, напевы,

Конский топот, дыхание ветра,

Посвист плети и вещие карты –

Всё смешалось, как в доме Облонских,

Без надежды на провиденье,

Но с надеждой на встречу в финале,

Где любовь, словно в ночь привиденье,

Словно ночь на Обводном канале,

Обводя все причины протеста,

Приближается грозно и стрёмно

То ль по табору улицы тёмной,

То ли в таборе, снявшемся с места…

Обними же меня поскорей,

И почувствуй биение сердца,

Словно это стучит метроном,

Чьё сухое, как хворост, биенье

Отражает не ритм нашей страсти,

Но миг просветленья –

Миг нашей будущей встречи,

Победив расстоянье, разлуку,

Пробивая сплошное пространство,

Разбивая стеклянные выси.

Сколько минуло лет

После той обозначенной кражи?

Двадцать? Тридцать?

А может быть, век и полвека?

Где носило тебя? Где был я?

Почему не застыло, как воск,

Непотребное время,

Почему не свернулось клубком?

Эти гроздья вопросов,

Как тяжёлые кистья рябины,

Нависают над нами,

Ослепляя своим многоцветьем,

Не дают нам покоя,

Тревогой сердца наполняя.

Нас украли цыгане,

Разбросали по странам и весям,

Даже время и то ухитрились

Продать без остатка,

Промотали наследство,

Наследили, как воры, в прихожей.

Только странною силой влекомы,

Мы летели навстречу друг другу,

За спиной оставляя земную,

Заёмную жизнь, как проклятье,

Разорвав мимолётные и ненужные связи,

Обретя

Неземную,

Мгновенную

Жажду

Желанья.

3. Утреннее

Беги, беги, мой серебристый ангел,

Лети, мой эльф, маши скорей крылами,

Гляди на мир сквозь призрачные стёкла,

Играй на арфе песни и баллады.

Ты призрачен, как небо над Элладой,

Ты долог, как дорога в Типперери.

Когда меня ты вдруг крылом коснёшься,

Когда моей щеки коснутся слёзы,

Я вспомню всё: и блеск луны,

И счастье,

И берег моря,

И твоё дыханье,

И твоих губ невинное касанье...

Я вспомню всё,

Ну а потом забуду -

Как будто ничего и не бывало,

И не было, и никогда не будет,

И только шёпот остается где-то,

Горячий, как расплавленное лето…