* * *
Трепещет парус. Тени августа
Спешат в октябрь сквозь непогоду.
Из сот небесных на устах, густа,
Янтарным светом – капля мёда.
Воспоминания размытые
В морских глубинах тонут камнем.
А на Земле резвятся мытари
И пульсом бьёт в висок тоска мне.
Пуста в осеннем парке лавочка.
Лихи дела безумной черни.
И всё свершённое, как ласточка,
Мелькает в воздухе вечернем.
Над миром пасмурней становится.
Деревьев кроны поредели.
И все ясней и горше новости,
Всё чётче бытия пределы.
Вошли в умы простые истины,
На ногу левую хромая...
И только музыка таинственна,
Как письмена ушедших майя.
Вальс в пустыне
Вновь устремляется всадник прочь.
Ночи не побороть.
«Ветру пророчь, лишь ветру пророчь –
Так говорит Господь.
Сколько на площади ни кричи,
Страждущих теребя,
Только лишь ветер один в ночи
Выслушает тебя.
Пей, веселись, воспевай любовь
Ёрничай иногда.
Но не надейся вернуться вновь
В прежние города.
Там в немоту наигрались всласть –
Не на кого роптать.
И не вернутся воля и власть
В эти места опять...»
Всадник летит. Он всё позабыл.
Всё, чем жила душа.
В небо не взвился, не воспарил,
Лёгким крылом шурша.
Тайные тропы. Весна. Апрель.
И за спиной дожди.
Он обретёт благодать и цель
Где-нибудь впереди.
Ну а пока тишина окрест,
Разве что гул веков.
Всадник подальше от этих мест –
В вечность – и был таков.
Он не находит любви ни в ком.
Мчит средь песков, пыля.
Только пустыни покой кругом.
Только кругла Земля.
* * *
Запретное не раскрывается.
Секреты давние хранятся.
Но явленное встарь – сбывается.
Пора над временем подняться.
И вот вплывают в сны грядущее,
Лиманы, страны, вертограды,
Неведомо куда идущие
Прохожие, домов громады.
Рассветы. Сумерки. Минувшее.
Моря и суши. Рек верховья.
И ты – нагая – и уснувшая
С малиною у изголовья.
И, как часы, всю ночь работая,
Стоят такси у тротуара.
Но меньше мы, чем доля сотая
Отпущенного свыше дара.
Быть может, потому – несчастливы...
Уже идёт в атаку смело
Совсем без нашего участия
На злые рифы каравелла.
Пока пределы не положены
Меж «нет» и «да», меж «есть» и «будет»,
Как будто в театральной ложе мы
На фоне праздников и буден.
В нас нет любви, но только ум ручной.
Ни почвы твёрдой, ни основы.
Закат эпохи старой сумрачной
Мы путаем с расцветом новой.
И ненависть – с душевным трепетом.
Слепую мощь – с гранёной формой.
Немым укором где-то в небе там
Синай сияет и Фавор мой.
Но молодое – пробивается.
И гул Земли уже повсюду.
Поведанное встарь – сбывается.
И слово явлено, как чудо.
В пять часов вечера
В лун померкших долине, в чертоге утраченных царств,
Розой сумрака мира
Ты сияешь, отныне свободна от плена мытарств,
Сквозь прозрачность эфира,
И сквозь воздух звенящий, сквозь северный ветер-борей,
Сквозь пустоты гостиной
Ты воздушно-пьяняще ступаешь по листьям аллей
И по сцене пустынной.
Здесь пространство свободно, орлом или решкой падёт
В нём назначенный жребий,
Как пространно-вольготно в гипнозе грозы самолёт
Разгоняется в небе.
В пять часов ты паришь. И танцуешь на всех площадях
В ритме звёздной Вселенной
И спешишь, и творишь, и гарцуешь на всех лошадях,
Над невидимой сценой.
И в саду среди роз, и в беседке под гулом дождя,
И в блаженстве нирванном
На извечный вопрос не ответишь, вослед уходя
Облаков караванам
До тех пор мы незрячи, покуда не вспыхнут глаза.
Наши страхи и речи
Вместе с нами влачатся туда, где как будто нельзя
Изменить место встречи
Настоящего с будущим. Не о чем и горевать.
Тут сознанью нет места.
Сознавать – это значит вне времени плыть – пребывать
И замешивать тесто
На закваске такой, что просыпятся зёрна полей
Вглубь амбаров летейских.
Это как избавленье от воли чужой и своей,
От желаний житейских.
А пока на лице всех душевных усилий печать
И пульсаций артерий.
Невозможно молчать. Невозможно в ночи не кричать,
Осознавши потери,
Но осколки зимы растворились в полночной звезде,
В галактической пыли.
О, как долго же мы пребывали неведомо где,
Но мы всё-таки были.
Из цикла «Песни полночной луны»
Сюита испанской Луны
Солнечный день хоронят время и колокол.
Дым сигарет и запах коктейлей в барах.
Кто на веранде «Chianti», а кто «Clicquot» лакал.
Пляшут фламенко тени на тротуарах.
Вечер. Извивы улиц. И чары лунного
Света потёрли время и память.
Полночь. Сердце Испании. Золото звона струнного.
Escucha la guitarra*, рыдать и плакать не полно ль?
Ночью испанской глянь на Луну, любимая,
La Luna no recuerda el mal** – скажут в Малаге.
Клонит Луну ко сну. И рука незримая
Лунную розу приносит в рассветной влаге
Глянь, как Луна освещает театр на площади.
И все углы, где Лорка с Дали встречались
В душах испанских она огонь и тепло щадит,
Наедине с собой смеясь и печалясь,
Кронам, кустам, газонам разгладив волосы,
Тайным медовым светом пои́т нас снова.
Как откликается в памяти эхо голоса,
Так же в тебе откликнется моё слово.
Как безутешной химеры громкие жалобы –
Плач семиструнной гитары. Ночные ритмы
Звёздного неба. И всё им в ответ дрожало бы
В танце все горы и долы. И на Мадрид бы
Сверху обрушилось летнее пламя звёздное.
Алые мальвы, горящие колесницы,
Поздние розы на раннем снегу и грозное
Небо испанское. Сполохи и зарницы...
В точке вращенья мира стою, не в теме не
Только звучащих нот, но их круговерти
Слово, как музыка, льётся плавно вне времени.
И всё, что жизни не выше – не выше смерти.
Слово лишь формой и ритмом, как и мелодия,
Явит недвижность древней вазы индийской.
Вновь намечаю несколько карт в колоде я
И наблюдаю в небе звёздные диски
Прошлое и настоящее скрыты в будущем.
Время не отпускает. Берёт за горло.
Ты, как актёрка, люба честно́му люду.
С чем мимо меня проплываешь легко и гордо.
Танец кружит. Любовь – причина движения
Вне времени, вне желания, кроме желания
Преодолеть границы времён. Скольжение
Пар в темноте. Летит над Землёй Испания.
--
*Слушай, гитара (исп.)
** Луна не помнит зла (исп.)
La vida es sueno de la luna de medianoche*
Я видел свет твоих глаз, которые
Глядели пристально из-за шторы.
Вниз по проспекту сновали скорые.
И в царства смерти неслись шофёры.
Как устоять в этой дикой драме нам,
Где страх, алчба или гарпий звуки,
Где к изваяниям лживым каменным
Народы мёртвые тянут руки.
Я слышал эхо весталки, вестницы.
Всю жизнь глаголила. И молчала.
Тебе не надобно вверх по лестнице.
За дверь – всю обувь. И жизнь – сначала.
Я вспомнил музыку Гайдна, венщину ,
Как Моцарт ноты из «Miserere»
Фонарь шептал мне: «Взгляни на женщину.
Она стоит на углу у двери».
В твоих глазах отражалось лучшее:
Театры, свечи, картины, Луны –
Я видел души, во тьме заблудшие.
И слышал тайных желаний струны.
Под утро в небе кружа́тся ласточки.
Сидят малиновки на заборах.
Во мгле мерцает луч пыльной лампочки.
Кривых вещей исчезает ворох.
Всей мощью трубы звучат органные.
Ложится Тень безысходной эры
Между влеченьем и содроганием,
Между реальностью и химерой.
И эти звуки, как будто зовы труб
Златых архангелов над эфиром.
Клочки бумаги летают по́ ветру
Над здешним адом, над бренным миром.
И те пределы, где всё решается,
Сокрыты в сумраке душной ночи.
Но от сует любовь отрешается,
Спускаясь в мир сплошных одиночеств.
Закат и ветер. Дыханье вечера.
Деревьев кроны. И судеб руны.
В твоих глазах отражалось вечное:
Театры, свечи, картины, Луны
--
* Жизнь – это сон полночной Луны (исп.)
Mondscheinsonate (Почти по Бетховену)
Вплывал закат, волной, внахлёст.
И дня не стало.
Лицом зарывшись в сонмы звёзд
Ты волхвовала.
И вглядывалась в темноту
Где некто дальний
Приметил странницы мечту
И лик печальный.
Под вечер, сидя у огня,
Раскрывши том лишь
Моих стихов, ты про меня,
Быть может, вспомнишь.
Пусть ночь плывёт со всех сторон,
Сомкнувши вежды.
Но вспыхнет, светом озарён,
Живой и нежный
Твой взгляд, рождающий во мне
Смятенье, чувства.
Не гаснущий на глубине
Огонь искусства.
Покуда дух ещё не стар,
Пока зарницы.
Пока в окне влюблённых пар
Сияют лица,
Я мчусь, скольжу тебе вослед
По белой глади.
Дыханье зим. Мельканье лет.
И Парки пряди.
Душа молчит. Душа зовёт.
И тишь на свете,
Когда по ряби тёмных вод
Плывут столетья.
Твой силуэт мне, как в кино,
Являют стены.
И всё поведано давно
С незримой сцены
Безмолвья Жено
Как паруса, вздымались крылья
Над сушей бренной.
Когда во мгле тебя открыл я
Во всей Вселенной.
Рыбачьи барки, парки, море,
Фонтанчик, гномы.
Ещё не ясно априори –
Откуда, кто мы.
И ты, воздушна и красива,
Легка, крылата…
По набережной Тель-Авива
Плыла куда-то.
Я помню, было очень рано
На белом свете.
Сказала тихо: «Это странно.
Не слышен ветер».
А после под вечерней кровлей
Ты веселилась.
Душа садов ли, родников ли
В тебя вселилась.
Когда же таяли границы
Зари, печали
Взмывали вверх твои ресницы
И все молчали,
Себя, друг друга забывая,
В блаженной сини,
С червонных гор обозревая
Покой пустыни.
И шли бесшумно, словно тени,
Сквозь города мы.
И мне не по сердцу ни те, ни
Другие дамы,
Опричь тебя, о, bella donna!
Пребудь мне садом,
Поблизости от Аялона,
Где небеса там
Сокрыты в сумраке полночном,
Где мачты сосен,
Куда по трубам водосточным
Стекает осень...
С немногословием солдата
Прошу лишь малость –
Чтобы свершённое когда-то
Не начиналось
С того же времени и места,
Скользя по кругу,
Как будто зимняя сиеста
В метель и вьюгу.
Путь в никуда – путь к возвращенью,
Но предположим,
Что бесконечному вращенью
Предел положен.
И миг от смерти до рожденья –
Миг напряженья,
В котором скрыты все виденья
И отраженья.
Неверной славою минута
Мерцает смутно.
Но даже иго абсолюта
Не абсолютно.
Бесстрастно – холодны́ столетья –
Что наша дрожь им.
Но буду жаром губ согрет я
И даром божьим.
Меня за дымкой голубою
Душа разбудит.
Я знаю, что вовек с тобою
Она пребудет.
В твоих объятиях блаженно
Воскресну снова.
Ты – речь без слов, безмолвья же́но,
Без речи – слово.
Неведомое
Пусть строчат о волшбе тома
И поэт, и прозаик –
То, что сердцу неведомо,
От стихов ускользает.
Слова самого главного
За легендой-былиной
Никогда не улавливал
Острый слух, взор орлиный.
Не «столпы мироздания»,
Не «кипучая лава»,
Не глубокие знания,
Не богатство и слава,
Но крылатая конница –
Жизни пульс и огонь, и
То, за чем всякий гонится
И никак не нагонит.
Его буквы в закате ли,
В облаках, в небе синем.
Здесь бессильны ваятели.
Живописцы бессильны.
Все историки маются
И под грифом «секретно»
Это слово пытаются
Сформулировать тщетно.
Сгустки света, добра дары –
Не сказали про это
Ни певцы, ни ораторы,
Ни шуты, ни поэты.
И его отражение
За туманом белёсым,
В рек спешащих движении
За горою, за лесом.
Опьяняя дурманяще
Запредельным аккордом,
Оно в тайном пристанище,
В одиночестве гордом.
Где угодно – на публике,
В городской суматохе
Его блики и облики,
Его выдохи, вдохи.
В дымке снов тонкой тающей
Или в звёздах полночных,
В не сошедших с листа ещё
Откровениях прочных.
Этим словом уста вели –
Сколько гениев в споре
На него дерзко ставили
Проиграв априори!
Слово тайное – явное.
Суть духовныя жажды
И ничьё, и заглавное.
Но владеет им каждый.
И оно, как сияние.
Чья-то дерзкая шалость!
Всё благое деяние
Лишь ему посвящалось.
Все красоты, сокровища
Принеслись ему в жертву
Но до срока сокрой ещё,
Поднимая фужер твой,
Это слово, встречавшее
Корабли у причала,
И в себя всё вобравшее.
От конца до начала.
© Марк Эпельзафт, 2021.
© 45-я параллель, 2022.