Марк
Эпельзафт

La vida es sueno de la luna de medianoche*

Я видел свет твоих глаз, которые

Глядели пристально из-за шторы.

Вниз по проспекту сновали скорые.

И в царства смерти неслись шофёры.

Как устоять в этой дикой драме нам,

Где страх, алчба или гарпий звуки,

Где к изваяниям лживым каменным

Народы мёртвые тянут руки.

Я слышал эхо весталки, вестницы.

Всю жизнь глаголила. И молчала.

Тебе не надобно вверх по лестнице.

За дверь – всю обувь. И жизнь – сначала.

Я вспомнил музыку Гайдна, венщину ,

Как Моцарт ноты из «Miserere»

Фонарь шептал мне: «Взгляни на женщину.

Она стоит на углу у двери».

В твоих глазах отражалось лучшее:

Театры, свечи, картины, Луны –

Я видел души, во тьме заблудшие.

И слышал тайных желаний струны.

Под утро в небе кружа́тся ласточки.

Сидят малиновки на заборах.

Во мгле мерцает луч пыльной лампочки.

Кривых вещей исчезает ворох.

Всей мощью трубы звучат органные.

Ложится Тень безысходной эры

Между влеченьем и содроганием,

Между реальностью и химерой.

И эти звуки, как будто зовы труб

Златых архангелов над эфиром.

Клочки бумаги летают по́ ветру

Над здешним адом, над бренным миром.

И те пределы, где всё решается,

Сокрыты в сумраке душной ночи.

Но от сует любовь отрешается,

Спускаясь в мир сплошных одиночеств.

Закат и ветер. Дыханье вечера.

Деревьев кроны. И судеб руны.

В твоих глазах отражалось вечное:

Театры, свечи, картины, Луны

--

* Жизнь – это сон полночной Луны (исп.)

Mondscheinsonate (Почти по Бетховену)

Вплывал закат, волной, внахлёст.

И дня не стало.

Лицом зарывшись в сонмы звёзд

Ты волхвовала.

И вглядывалась в темноту

Где некто дальний

Приметил странницы мечту

И лик печальный.

Под вечер, сидя у огня,

Раскрывши том лишь

Моих стихов, ты про меня,

Быть может, вспомнишь.

Пусть ночь плывёт со всех сторон,

Сомкнувши вежды.

Но вспыхнет, светом озарён,

Живой и нежный

Твой взгляд, рождающий во мне

Смятенье, чувства.

Не гаснущий на глубине

Огонь искусства.

Покуда дух ещё не стар,

Пока зарницы.

Пока в окне влюблённых пар

Сияют лица,

Я мчусь, скольжу тебе вослед

По белой глади.

Дыханье зим. Мельканье лет.

И Парки пряди.

Душа молчит. Душа зовёт.

И тишь на свете,

Когда по ряби тёмных вод

Плывут столетья.

Твой силуэт мне, как в кино,

Являют стены.

И всё поведано давно

С незримой сцены

Безмолвья Жено

Как паруса, вздымались крылья

Над сушей бренной.

Когда во мгле тебя открыл я

Во всей Вселенной.

Рыбачьи барки, парки, море,

Фонтанчик, гномы.

Ещё не ясно априори –

Откуда, кто мы.

И ты, воздушна и красива,

Легка, крылата…

По набережной Тель-Авива

Плыла куда-то.

Я помню, было очень рано

На белом свете.

Сказала тихо: «Это странно.

Не слышен ветер».

А после под вечерней кровлей

Ты веселилась.

Душа садов ли, родников ли

В тебя вселилась.

Когда же таяли границы

Зари, печали

Взмывали вверх твои ресницы

И все молчали,

Себя, друг друга забывая,

В блаженной сини,

С червонных гор обозревая

Покой пустыни.

И шли бесшумно, словно тени,

Сквозь города мы.

И мне не по сердцу ни те, ни

Другие дамы,

Опричь тебя, о, bella donna!

Пребудь мне садом,

Поблизости от Аялона,

Где небеса там

Сокрыты в сумраке полночном,

Где мачты сосен,

Куда по трубам водосточным

Стекает осень...

С немногословием солдата

Прошу лишь малость –

Чтобы свершённое когда-то

Не начиналось

С того же времени и места,

Скользя по кругу,

Как будто зимняя сиеста

В метель и вьюгу.

Путь в никуда – путь к возвращенью,

Но предположим,

Что бесконечному вращенью

Предел положен.

И миг от смерти до рожденья –

Миг напряженья,

В котором скрыты все виденья

И отраженья.

Неверной славою минута

Мерцает смутно.

Но даже иго абсолюта

Не абсолютно.

Бесстрастно – холодны́ столетья –

Что наша дрожь им.

Но буду жаром губ согрет я

И даром божьим.

Меня за дымкой голубою

Душа разбудит.

Я знаю, что вовек с тобою

Она пребудет.

В твоих объятиях блаженно

Воскресну снова.

Ты – речь без слов, безмолвья же́но,

Без речи – слово.

Бог

Могучая сила, единый Господь –

Стремления мощь, не нашедшая плоть,

В томленьи своём воплотиться.

Безмолвная рыба и птица,

Прекрасная женщина, смелый солдат,

Зелёное море, таинственный сад –

Его воплощенья и лики.

Он в трепете алом гвоздики.

Нет Бога отдельно от рек и цветов,

Блаженных ложбин и древесных листов,

Поющих мужчин или женщин.

Он разумом нашим уменьшен.

И всё, что прекрасно на свете – есть Он.

Он жив среди нас – это верный закон,

Прописанный бесповоротно.

И только неверье бесплотно.

В пять часов вечера

В лун померкших долине, в чертоге утраченных царств,

Розой сумрака мира

Ты сияешь, отныне свободна от плена мытарств,

Сквозь прозрачность эфира,

И сквозь воздух звенящий, сквозь северный ветер-борей,

Сквозь пустоты гостиной

Ты воздушно-пьяняще ступаешь по листьям аллей

И по сцене пустынной.

Здесь пространство свободно, орлом или решкой падёт

В нём назначенный жребий,

Как пространно-вольготно в гипнозе грозы самолёт

Разгоняется в небе.

В пять часов ты паришь. И танцуешь на всех площадях

В ритме звёздной Вселенной

И спешишь, и творишь, и гарцуешь на всех лошадях,

Над невидимой сценой.

И в саду среди роз, и в беседке под гулом дождя,

И в блаженстве нирванном

На извечный вопрос не ответишь, вослед уходя

Облаков караванам

До тех пор мы незрячи, покуда не вспыхнут глаза.

Наши страхи и речи

Вместе с нами влачатся туда, где как будто нельзя

Изменить место встречи

Настоящего с будущим. Не о чем и горевать.

Тут сознанью нет места.

Сознавать – это значит вне времени плыть – пребывать

И замешивать тесто

На закваске такой, что просыпятся зёрна полей

Вглубь амбаров летейских.

Это как избавленье от воли чужой и своей,

От желаний житейских.

А пока на лице всех душевных усилий печать

И пульсаций артерий.

Невозможно молчать. Невозможно в ночи не кричать,

Осознавши потери,

Но осколки зимы растворились в полночной звезде,

В галактической пыли.

О, как долго же мы пребывали неведомо где,

Но мы всё-таки были.

* * *

В ушах любимый голос

Звенел: «Не жаль. Не жду».

И сердце раскололось

На горе и беду.

Кричит зловещий кочет –

В его пустом глазу

Немая тётка точит

Костлявую слезу.

Лист прошлого дубовый.

Запутанный клубок –

Вначале было Слово

И был вначале Бог,

И небо тёмно-сине.

А нынче в горле ком,

В душе торчком пустыня

И ветер – сквозняком.

Устал любимых звать я,

Слова устал вязать.

Офелия и братья –

Мне нечего сказать.

Ночь надевает маску

Разбойничью и – вах! –

Срывает с глаз повязку

И бьёт ногою в пах.

Но я лечу всё выше,

Прохожих веселя.

И подо мною дышит

Распахнуто земля.

Вальс в пустыне

Вновь устремляется всадник прочь.

Ночи не побороть.

«Ветру пророчь, лишь ветру пророчь –

Так говорит Господь.

Сколько на площади ни кричи,

Страждущих теребя,

Только лишь ветер один в ночи

Выслушает тебя.

Пей, веселись, воспевай любовь

Ёрничай иногда.

Но не надейся вернуться вновь

В прежние города.

Там в немоту наигрались всласть –

Не на кого роптать.

И не вернутся воля и власть

В эти места опять...»

Всадник летит. Он всё позабыл.

Всё, чем жила душа.

В небо не взвился, не воспарил,

Лёгким крылом шурша.

Тайные тропы. Весна. Апрель.

И за спиной дожди.

Он обретёт благодать и цель

Где-нибудь впереди.

Ну а пока тишина окрест,

Разве что гул веков.

Всадник подальше от этих мест –

В вечность – и был таков.

Он не находит любви ни в ком.

Мчит средь песков, пыля.

Только пустыни покой кругом.

Только кругла Земля.

* * *

Вновь весна возвращается,

Злые зимы сменяя.

День за днём воплощается

Жизнь простая земная.

Всеми новыми гранями,

Всеми «до» или «после».

И закатами ранними,

И прощанием поздним.

Ночь проносится бешено,

Непонятны расклады.

Словно год перемешивал

Эти лица и взгляды.

А под утро – затишье и

Всё виднеются где-то

Наши судьбы застывшие

В робком конусе света.

Всё, что было – запишется.

Остаётся немного

От весёлого пиршества

До его эпилога.

Замирают мгновения,

Затворяется дверца.

Лишь слова откровения,

Обретённые сердцем

Вновь и вновь повторяются –

Возвращается власть им.

И лицо озаряется

Непритворным согласьем.

Всё друг другу прощается,

Всё стремится друг к другу…

И планеты вращаются

По незримому кругу.

* * *

Душа моя – рука моя и сила –

Под вечер, от тоски и до тоски,

С листа на лист слова переносила,

Как грузчики тяжёлые тюки.

Мой лес шумел от края и до края.

Распелись по-над бездной соловьи.

Смотри, мой милый друг, как умираю.

Как глотку разрывает от любви.

И не видать ни зги во мгле за шторой.

Не ждать и не гадать. Не ворожить.

Мою тоску усиливает город.

Не смерть страшна – ужасно мёртвым жить.

Пока на мне, как на дуде игралось,

И плёл интриги чей-то скудный ум,

Душа моя устало пробиралась

Сквозь заросли итогов, дебри сумм.

И вовсе не насытясь бренной пищей,

Она брела, уставшая, во тьму.

Подачку состраданья, словно нищим,

Выпрашивать нам больше ни к чему.

Уже вокруг ни смысла и ни лада.

Уже не в масть ни год, ни век, ни миг.

И оскорбленьем кажутся нам взгляды

Прохожих равнодушных и немых.

Задумавшись о Лете или Пране,

Сквозь жалкие обломки городов,

Мы на чужбине бродим, как в тумане,

Насытившись безмолвьем от и до.

Мой сон – мечта – лелею лишь его я,

Когда не в масть ни век, ни миг, ни год:

Земля должна быть светом. Всё живое

Должно сиять, как звёздный небосвод.

Мне и в пустыне, в муках повседневья,

Виднеются сквозь сгустки темноты

Родных лесов тенистые деревья.

Родных лугов душистые цветы.

И лишь тебя, мой друг, зову повсюду,

Слезою увлажняя окоём.

Да превратится в золотое блюдо

Пустая миска на столе твоём.

На ветер брошу порванные струны.

Услышь мой зов отчаянный вдали,

Пока являют звёзды, солнца, Луны

Священный дар кормилицы-земли.

* * *

Душа разбивается в кровь ли,

Над пропастью ль жизнь не во лжи –

Весь вечер над ветхою кровлей

Заката дрожат витражи.

И что в них за тайна хранится?

Какую подводят черту?

Пора, раздвигая границы,

Изгнать из себя пустоту.

Откликнуться словом на горе.

Поднять донкихотство на щит...

Но стынет пространство нагое.

Пространство бесстрастно молчит.

А время, стекая из Праны,

Подвластное только богам,

Спешит сквозь века и туманы

Прибиться к твоим берегам

Сквозь вёрсты, вдоль улицы вёрткой,

Из сил выбиваясь почти...

И набраны новою вёрсткой

Все знаки на этом пути.

* * *

Запретное не раскрывается.

Секреты давние хранятся.

Но явленное встарь – сбывается.

Пора над временем подняться.

И вот вплывают в сны грядущее,

Лиманы, страны, вертограды,

Неведомо куда идущие

Прохожие, домов громады.

Рассветы. Сумерки. Минувшее.

Моря и суши. Рек верховья.

И ты – нагая – и уснувшая

С малиною у изголовья.

И, как часы, всю ночь работая,

Стоят такси у тротуара.

Но меньше мы, чем доля сотая

Отпущенного свыше дара.

Быть может, потому – несчастливы...

Уже идёт в атаку смело

Совсем без нашего участия

На злые рифы каравелла.

Пока пределы не положены

Меж «нет» и «да», меж «есть» и «будет»,

Как будто в театральной ложе мы

На фоне праздников и буден.

В нас нет любви, но только ум ручной.

Ни почвы твёрдой, ни основы.

Закат эпохи старой сумрачной

Мы путаем с расцветом новой.

И ненависть – с душевным трепетом.

Слепую мощь – с гранёной формой.

Немым укором где-то в небе там

Синай сияет и Фавор мой.

Но молодое – пробивается.

И гул Земли уже повсюду.

Поведанное встарь – сбывается.

И слово явлено, как чудо.

Искусство поэзии

Я обучил любви свои слова.

Так сам Господь творил слова вначале,

И я немел, пока не зазвучали

Их гласные. Их небо и трава.

И я словам деревья показал,

А тех, что шелестеть не захотели,

Повесил на суку высокой ели,

Безжалостно сминал их и кромсал.

Мне было очень трудно. Словеса

Должны быть на меня и мир похожи.

Ножом по сердцу и огнём по коже

Пусть полоснут, взмывая в небеса.

Вдруг я услышал: подступает дождь,

Когда слова слагал, вдруг я услышал...

Пока ещё не дождь шагал по крышам,

А только лишь молчание и дрожь

Вдруг я услышал: это дождь стучит!

Как будто стадо вспугнутых оленей

По крышам пробежало в отдаленье

И пыль словес взмелась из-под копыт

И подхватил я самого себя,

Упёрся в берега реки руками...

Я стал мостом. Слова пошли кругами.

Тонули, задыхаясь и сипя.

Тогда я перекинул этот мост

Меж травами, кустами бересклета...

Под ним уже плескалась речка Лета,

И мост висел между камней и звёзд,

Между висками женщин и мужчин.

И я слова погнал по двум потокам.

Пускай они плывут к своим истокам

Средь поездов гудящих и машин.

* * *

Возвращается ветер на круги своя…

Экклезиаст

Лежу в одинокой келье, думая о тебе.

Любовь покрывает мир и красит шафраном

Рогатые ветви деревьев. Реки спешат в гурьбе.

Не замечая суши, поглощаются океаном.

Воды зимы поглощаются океанами голубизны,

Пестрящими облаками, гонимыми к нам с востока.

И люди, ошеломлённые наступленьем весны,

Не знают того, что она, как и любовь, жестока.

Но всё в нашей воле. Любить или саван шить

Себе самому, держась от шипов подальше.

Жестокость преобразить, чтобы вместе жить –

Или прятаться в раковине событий от зла и фальши.

Свойство шипов – рвать плоть, разрывать на куски

Душу. Врасхрист нарушая покой вечерний,

Но и закрывшись наглухо, не спастись от тоски.

И невозможно жить, избегая терний.

Тут говорят. любовь – это гребни дождя,

Лики тюльпанов, вербы прибрежной ветки…

Любовь никогда не бывала в этих краях, уйдя

Ввысь. Далеко. И её проявления – редки.

Глянь на сухие бурьяны по сторонам.

Глянь на пустые поля. Мы одни на свете.

Пусть же по воле нашей да будет нам.

Свищет в ушах холодный и вечный ветер.

* * *

Любимая, багряным светом

Был озарён вечерний сад.

Закат клубился. И об этом

Шумели липы невпопад.

Весна заканчивалась. С веток

Взлетали птицы в облака

И дивных трелей, песен спетых

Ложилась нá душу строка.

Ты шла от станции. Вдоль леса.

Вонзая в землю свой каблук,

Тумана белая завеса

Скрывала всё, что есть вокруг.

Всё небо. Детство. Время оно.

Застолья шумные пиры.

Объятья в тамбуре вагона,

Летящего в тартарары.

Скрывала лес. Скрывала дачу.

Вступала в жёсткие права…

Но сердце вещее иначе

Познает чувства и слова…

Вам обещали грозы в полдень,

Но грозы за полночь пришли,

И хлынул дождь, собой наполнив

Воронки страждущей Земли.

И он хлестал напропалую,

Катился к городу стремглав,

Вымащивая мостовую

Стеклом зеркальным без оправ…

Над родиной многострадальной

Он шёл, деревья теребя.

А я глядел из дали дальней

На изумлённую тебя.

Тоскуя по дождям и грозам,

Я убеждался в эти дни,

Что дивным бабочкам, стрекозам

Ночная музыка сродни.

Она над нами тихо льётся.

Душе всей чаши не испить,

И потому ей остаётся

Любить. И плакать. И любить.

* * *

Мелькают в спичах рты и лица,

Свой речевой творят обряд.

А наши души схожи с птицей,

Когда друг с другом говорят.

Где сонмы слов грядут несметно,

Где лексиконы рвутся в бой,

Там птицы-души незаметно

Беседуют между собой.

Им звуков нескольких хватает,

Но силой, облачённой в твердь,

Они бессмертье обретают

И в жизнь переплавляют смерть.

Рожденье просто: взял – и ожил.

И стал собой. И жизнь – на взлёт

Но мир зеркален – и возможен

Привычный сбой. Обратный ход.

Иной узор в пространстве вышит:

Из смерти вышел ты одной –

Гляди, как пламя златом пишет

Оконных рам квадрат сквозной.

Откуда наблюдаешь сцены –

В каком витке ни окажись,

Как шаг за шагом постепенно

Тебя уничтожает жизнь.

Но ты молчишь, не отвечаешь

На шумном празднестве большом.

Лишь постепенно различаешь

Вдруг сам себя в лице чужом.

Музыка

Колокола звонят вечерние.

И облака над океаном

Улыбкою Земли безмерною

Уже озарены багряно.

В себе я слышу эту музыку.

Как долго я её не слышал...

Но посвящённых слишком узок круг,

Их голоса всё тише , тише...

А всё же – совершенство замысла –

Сокрыть свой дар не удалось им.

И всё на свете словно замерло,

Пленённое многоголосьем...

С Землёй и Небом неразлучные,

Всех выводящие из транса,

Целебные и полнозвучные,

Басы наполнили пространство.

Сгущались сумерки. Истаивал

Прозрачный день в лучах заката,

И жизнерадостно над стаей волн

Взвились сопрано ввысь куда-то.

Звенит всей мощию Вселенная.

Вечерний дождь стучит по крыше.

И музыка звучит, нетленная.

Я так давно её не слышал.

Неведомое

Пусть строчат о волшбе тома

И поэт, и прозаик –

То, что сердцу неведомо,

От стихов ускользает.

Слова самого главного

За легендой-былиной

Никогда не улавливал

Острый слух, взор орлиный.

Не «столпы мироздания»,

Не «кипучая лава»,

Не глубокие знания,

Не богатство и слава,

Но крылатая конница –

Жизни пульс и огонь, и

То, за чем всякий гонится

И никак не нагонит.

Его буквы в закате ли,

В облаках, в небе синем.

Здесь бессильны ваятели.

Живописцы бессильны.

Все историки маются

И под грифом «секретно»

Это слово пытаются

Сформулировать тщетно.

Сгустки света, добра дары –

Не сказали про это

Ни певцы, ни ораторы,

Ни шуты, ни поэты.

И его отражение

За туманом белёсым,

В рек спешащих движении

За горою, за лесом.

Опьяняя дурманяще

Запредельным аккордом,

Оно в тайном пристанище,

В одиночестве гордом.

Где угодно – на публике,

В городской суматохе

Его блики и облики,

Его выдохи, вдохи.

В дымке снов тонкой тающей

Или в звёздах полночных,

В не сошедших с листа ещё

Откровениях прочных.

Этим словом уста вели –

Сколько гениев в споре

На него дерзко ставили

Проиграв априори!

Слово тайное – явное.

Суть духовныя жажды

И ничьё, и заглавное.

Но владеет им каждый.

И оно – как сияние.

Чья-то дерзкая шалость!

Всё благое деяние

Лишь ему посвящалось.

Все красоты, сокровища

Принеслись ему в жертву

Но до срока сокрой ещё,

Поднимая фужер твой,

Это слово, встречавшее

Корабли у причала,

И в себя всё вобравшее.

От конца до начала.

* * *

Под веками ничьими сны ничьи

В том городе, где сумерки, как птичьи

Простые души... Сколько ни кричи

О славе, о победе, о величьи –

Вещественны лишь ужас или страх,

Подобное короткой вспышке Время

И светонадпись на семи ветрах:

СПАСИ, ГОСПОДЬ, СВОЁ ШАЛЬНОЕ ПЛЕМЯ.

Узоры неприглядные в окне,

В краях иных мелькавшие когда-то.

Что делать? На войне как на войне.

Страшнее, если брат пойдёт на брата...

В чем сущность этих смут и этих мест,

Где гибнет род за родом голос вещий? –

В том городе-репейнике, где крест

Несом над миром вечной жизнью – вещью,

В том напряжённом холоде, где Дух –

Дно Иеговы – нас влечёт к истокам.

Здесь тьма, и свет, и зрение, и слух

Сливаются в одно пред высшим оком.

Мы вздрогнем в пробуждении ночном.

А где-то вспышки слепят. Взрывы рушат.

Идёт война. И темень за окном.

Идёт война. Спасите наши души.

Поэты

Мелькнувшею тенью стираются жизней лавины.

Нагим седоком на Пегасе бескрылом летят

То Жизнь, а то Смерть – мироздания две половины –

И где-то в потёмках, обнявшись, друг в друга глядят.

А книга стихов – это словно увядшая осень.

Разбросаны строфы, что чёрные листья в снегу.

И голос, читающий их, поздний ветер уносит

Куда-то туда... А куда – я понять не могу.

Куда-то туда, в направлении необъяснимом:

Поэты – деревья, на коих печали плоды

И сохнет листва от тоски по далёким любимым,

И светятся кроны. И музыки вечной лады.

Поэты – посредники между людьми и Вселенной –

Она открывается взору при помощи слов.

И вещи, чужие по духу толпе неизменной,

Поэту друзья, непостижен их смысл и улов.

Исчезли дороги, пройти удавалось по коим

Тоски караванам. Лишь поле кровавящих роз.

И лишь потому шаг поэта ночами спокоен.

И лишь потому дух поэта и твёрд, и тверёз.

А книга поэта – мёд терпкий, златой и небесный,

Сочащийся мерно из сотов незримых души.

На арфе поэта не струны, но жгучие песни,

Нагие сердца и созвездий далёких ковши.

Поэзия – Жизнь и Корабль. Навстречу прибою

Плывём мы по ней, созерцая окрест чудеса.

И ранят глубоко, исполнены праведной болью,

Поэтов небесных звенящие в ней голоса

Поэты во тьму, в бесконечность плывут и уходят,

Сливается с Богом строка, и строфа, и глава.

И мир сотворяя из книг и чудесных мелодий,

Серебряной нитью печатают в небе слова.

* * *

Рассвет забрезжил. Золотая

Заря над городом плыла

И ведьма Аннушка, взлетая,

На рельсы масло пролила.

Но только мастер, а не бес я...

Кот хохотал. Кот пьян был в дым.

И я взлетал до поднебесья

По старым лестницам кривым.

Моё окно опять открыто

На самом первом этаже.

Ах, Маргарита, Маргарита -

Не промахнись на вираже.

Я за окном живу. Я – вот он.

Безумен взгляд. Невнятна речь.

Вплыви, подобно вешним водам,

Согрей своей одеждой печь.

Я знал всегда, что ты вернёшься –

Среди беды, в прорехах дня.

Скорей от неба отмахнёшься,

Чем жить захочешь без меня –

Жить одиноко, отстранённо,

Не видеть звёзд над головой...

И ты взлетаешь оперённой

По лестнице моей кривой.

О, эта дерзость или шалость! –

И поднебесье на двоих.

Неведомое отражалось

В зрачках миндальных глаз твоих...

Кот хохотал. Был новый начат

Виток Судьбы... Мельканье лет.

Спроси меня, что это значит?

И где ответ? И в чём ответ?

* * *

Словно птица над болотом,

Время крыльями взмахнёт,

Незаметно ускользнёт

И пойдёт обратным счётом…

Жизнь исчезнет, промелькнёт

За ближайшим поворотом,

Ты хотел бы с нею слиться,

Но успеешь ли вослед?

Дрожью первою – рассвет,

И пора поторопиться…

Собирай же по крупице

Серебро всех зим и лет.

Пусть обрушились лавины

И основы всех основ,

Словно взмыл поверх голов

Крик прощальный голубиный,

Но остался смысл глубинный

Не желавших гибнуть слов.

И читаются с листа

Эти тайны, знаки, строки,

Горизонта чернота,

Ночи ливневой истоки…

Словно явлены все сроки.

Словно даль уже чиста.

Спроси меня

Спроси меня как ветер завывает,

И расспроси о холоде камней.

Спроси меня, какой любовь бывает,

И я тебе поведаю о ней.

Спроси меня, и пару строк черкни-ка

О том, как в переулках тишина,

Спроси меня, когда цветёт черника,

Спроси меня, когда идёт война.

Спроси о том, чего и нет на свете

И вслушайся в мой хриплый баритон.

Любовь как ветер, как душистый ветер,

И знать нельзя, откуда дует он

Спроси меня, любимая, живая,

Когда меж нами пропасть и стена.

Любовь – она как влага дождевая.

Она ничья. И всем она дана.

Спроси меня о безымянной бедной

Той осени, о кружащей листве.

Пускай труба златая гимн победный

Играет в бесконечной синеве.

Спроси меня, кто этот шарик вертит,

Таинственное Имя назови.

Спроси меня, любимая, о смерти.

И я тебе отвечу. О любви.

Средиземноморская фантазия

Наблюдая на глади вод отраженье Луны,

я гляжу, как из волн воспаряет рыба в немом полёте,

как царит над тобою пчела, поглощая нектар слюны

всех безмолвных звёзд, соки ветра и мёды плоти...

я тебе опишу островов зелёных недвижный флот

в море бледной зари и одетое в числа время,

и двенадцати муз крылатых ночной полёт,

и неясных пленительных строф золотое стремя

наготою сияя, промелькнёшь бережком-бережком,

возвращая песку океан, одежды напиток...

и едва прикоснувшись к ней огненным языком,

Солнце выпьет по капле волну из мельчайших ниток,

разбиваясь о мелкие камни, по прихоти терпсихор

прозвенит вода нежной лютней о встречах, разлуках, встречах...

пёстрый голос, и дивную песню, и птичий хор

я услышу на разных прекрасных земных наречьях...

полоса прибрежная, как змея с головою севера и южным хвостом,

расцвеченным антарктическими звёздами, что сапфиры – камни,

уползёт в темноту, растворяясь в заката вине густом,

отнимая у моря рыб и тебя даря мне.

Сюита испанской Луны

Солнечный день хоронят время и колокол.

Дым сигарет и запах коктейлей в барах.

Кто на веранде «Chianti», а кто «Clicquot» лакал.

Пляшут фламенко тени на тротуарах.

Вечер. Извивы улиц. И чары лунного

Света потёрли время и память.

Полночь. Сердце Испании. Золото звона струнного.

Escucha la guitarra*, рыдать и плакать не полно ль?

Ночью испанской глянь на Луну, любимая,

La Luna no recuerda el mal** – скажут в Малаге.

Клонит Луну ко сну. И рука незримая

Лунную розу приносит в рассветной влаге

Глянь, как Луна освещает театр на площади.

И все углы, где Лорка с Дали встречались

В душах испанских она огонь и тепло щадит,

Наедине с собой смеясь и печалясь,

Кронам, кустам, газонам разгладив волосы,

Тайным медовым светом пои́т нас снова.

Как откликается в памяти эхо голоса,

Так же в тебе откликнется моё слово.

Как безутешной химеры громкие жалобы –

Плач семиструнной гитары. Ночные ритмы

Звёздного неба. И всё им в ответ дрожало бы

В танце все горы и долы. И на Мадрид бы

Сверху обрушилось летнее пламя звёздное.

Алые мальвы, горящие колесницы,

Поздние розы на раннем снегу и грозное

Небо испанское. Сполохи и зарницы...

В точке вращенья мира стою, не в теме не

Только звучащих нот, но их круговерти

Слово, как музыка, льётся плавно вне времени.

И всё, что жизни не выше – не выше смерти.

Слово лишь формой и ритмом, как и мелодия,

Явит недвижность древней вазы индийской.

Вновь намечаю несколько карт в колоде я

И наблюдаю в небе звёздные диски

Прошлое и настоящее скрыты в будущем.

Время не отпускает. Берёт за горло.

Ты, как актёрка, люба честно́му люду.

С чем мимо меня проплываешь легко и гордо.

Танец кружит. Любовь – причина движения

Вне времени, вне желания, кроме желания

Преодолеть границы времён. Скольжение

Пар в темноте. Летит над Землёй Испания.

--

*Слушай, гитара (исп.)

** Луна не помнит зла (исп.)

* * *

Трепещет парус. Тени августа

Спешат в октябрь сквозь непогоду.

Из сот небесных на устах, густа,

Янтарным светом – капля мёда.

Воспоминания размытые

В морских глубинах тонут камнем.

А на Земле резвятся мытари

И пульсом бьёт в висок тоска мне.

Пуста в осеннем парке лавочка.

Лихи дела безумной черни.

И всё свершённое, как ласточка,

Мелькает в воздухе вечернем.

Над миром пасмурней становится.

Деревьев кроны поредели.

И все ясней и горше новости,

Всё чётче бытия пределы.

Вошли в умы простые истины,

На ногу левую хромая...

И только музыка таинственна,

Как письмена ушедших майя.

* * *

Что от меня тебе останется

На этой стороне земной?

Стихов ли том «Моя избранница»?

Цветы ли, взращенные мной?

Цветы – природы подношение.

Все размышленья – дар ума.

Моим творениям завершение,

Тебе останется зима.

Окатит вечность жутким холодом,

Врывающимся сквозь озон.

Я на гитаре вдарю соло там,

На семиструнной выдам звон.

И романсеро, и балладою

Зажгу сердца волной огня…

Плывёт Вселенная армадою

И всей громадой на меня.

И там, где Млечный Путь протянется

На тонкой грани бытия,

Пусть от меня тебе останется

Любовь нетленная моя.

* * *

Я различил однажды сумрак вещий –

Его потом иначе назовут –

И в нём узрел: явления и вещи,

И куклы их – слова – во мгле плывут.

Всё спутано, а впрочем, все дорожки

Приводят в Рим, дописана скрижаль.

И сына божья красные сапожки

Распроданы, и вам его не жаль.

Не жаль его. За все ответит Пушкин.

И пишущему не сносить голов.

Пора спешить на новый зов кукушки

И погибать по-новому – без слов

Каким глаголом жечь? Звездой какою?

О подлинности сердца и труда

любви – струною порванной – строкою

успеть сказать в пустое, в никуда,

сказать, что над пожарищем провеять,

ни для чего, в пустое, наобум...

И милые не захотят поверить,

бо нищенства шедевр затмил им ум:

мои волчата – куклы, люди, совы –

иллюзий завершённая глава.

Но встанет Смерть. И встанет Смерть – не-слово.

И волком взвоют волки – не-слова.

Но всё-таки я грезил не напрасно –

«Жизнь – это сон», но явью станут сны.

И я успею выдохнуть безгласно

Остатки пустоты и мертвизны.