Марина Саввиных

Марина Саввиных

Четвёртое измерение № 35 (275) от 11 декабря 2013 года

Если подняться по лестнице...

 

* * *

 

А.Г.

 

Эти розы держались так стойко, стояли так долго,

Словно их отсечённые корни питались небесною влагой

В молодильном цветочном раю, где подвижницы долга

Наделяются неистребимой растительной тягой…

Эта крепкая плоть, совершенная в каждом изгибе,

Этот запах, сулящий нирвану в одном лишь соблазне,

Эта прелесть страданья – когда созерцается гибель

И лелеется жизнь в наблюдениях длящейся казни…

Умирать – восхищая… легко, беззаботно и сладко…

Это участь художника – как бы ни крысилась пресса!

Умираешь – как Бог – на кресте мирового порядка,

Воскресаешь – как Бог – на волнах мирового процесса…

 

Граффити

 

В кощунственной татуировке стен

Есть что-то от стыда и от испуга:

Кривляние, сарказм,– и всё ж… и вместе с тем,

Какая горькая бесплодная потуга!

Скольженье ломаных – то рядом, то вразброс:

Что вЕдомо и что настойчиво ведОмо?

Ухмылка циника, болезненный вопрос,

Последняя цена? последняя истома?

Как будто, сочетав две тёмные души,

Художник не нашёл иного выраженья

Для их совместности – вне истины и лжи,-

Как только на волне фантомного движенья,

Где жизнь ещё дрожит – и плоть её, и нервы –

Но как бы и не жизнь.

Консервы.

 

Марату Гаджиеву

 

1.

Если подняться по лестнице – винтообразной, опасной,

Город покажется сверху медведем в сиреневой шкуре,

Ласковым чёртом… песцом на цепочке шипастой…

Город покажется морем в пятнистой глазури…

 

Город покажется облаком. Город покажется тенью.

Город покажется… лестницей, перерастающей в море…

Солоноватое эхо – под каждой ступенью:

Голос, рояль… тамбурины в скрипичном проборе…

 

2.

Бегущих лилий, вьющихся волокон,

Стволов переплетённых воздух терпкий –

Усталой Терпсихоры мокрый локон

Строкою представляется Эвтерпе;

Она его берёт на кончик трости,

На усик бабочки, на лапку мушки –

На профиль Пушкина, на птичий хвостик,

На беглую погрешность погремушки…

Не торопись, камена, – даже время

Придержит фуэте в своём балете …

И ночь нежна… и в золотой триреме

Плывёт Орфей на пир тысячелетий.

На пир богов, на сборище поэтов…

Там чудеса… там дуб… там бродит леший…

Там будет столько джиг и менуэтов,

Что хоть навеки плащ на ветку вешай!

 

* * *

 

Вот когда отпоёт птичка, и в топку – бричка,

И душа моя кинет больное тело,

Ты напишешь – она была истеричка

И сама не знала, чего хотела.

 

И курить не умела, хотя пыталась

Ради важной мины и модной позы,

И смешно симулировала усталость

Стрекозы или снегом побитой розы…

 

Притворялась, нищая, что богата,

Уповая на бреши в дежурных датах…

И вообще: она кругом виновата,

Лишь у Господа Бога нет виноватых.

 

Моргана

 

Хочешь – я стану твоей собакой?

Что может быть лучше, чем,

Уткнувшись мордой тебе в колени,

Созерцать, как струится дым

Твоей папиросы… и видеть при этом

Строгие башни старых селений

Где-нибудь в Кударском ущелье,

Куда чужих, наверное, не пускают…

Разве что по великим праздникам –

Когда собирают хвалы Георгию,

Чтобы умилостивить Уастырджи…

 

Но, похоже, тебе больше нравятся кошки.

Счастье – скользить, изгибаясь,

Под твоими тонкими пальцами,

Вдохновенно играть твоим электричеством,

Перекатывая шарики его щекотки

От кончика носа до кончика хвоста

И обратно,

И впускать сладострастные когти

В теплоту твоей ласковой плоти…

 

Пожелай – стану всем, что ты хочешь!

Хочешь, стану дождём,

чтоб шептать тебе грустные сказки?

Или – вспыхну звездой,

чтоб дразнить твои дерзкие грёзы?

Или буду расти под окном одинокой чинарой,

Чтоб тянуться-тянуться и веткой упругой

Сквозь беспробудные стёкла

к тебе, наконец, со свободы ворваться…

 

Я могу превратиться во всё, что угодно,

Повинуясь позывам самых безумных фантазий.

Лишь твоей женщиной быть не могу:

Даже в моём испорченном воображении

Не найдётся картинки,

Которая хотя бы в общих чертах

Соответствовала этой роли…

 

Древоград

 

Владикавказу – с любовью

 

1.

Дзауджикау… свет моих нежных чинар,

Строгих сестёр на дольней тропе серебра…

Руны вершин сквозь медленный утренний пар –

Рваной ли раны края или нервный росчерк пера?

 

Дзауджикау… твой ствол непреклонен и прям…

Звук из-под сердца, которое стало струной…

Рог полумесяца дерзок. Но Терек – упрям.

И золотистые барсы играют со мной.

 

Дзауджикау… сила твоих мертвецов…

Шум твоих крон… голоса премудрых камней…

Вечно желанная чаша на пире отцов…

Вечным заклятьем сплетённые пальцы корней…

 

Дай обниму тебя, брат, бархатистый орех.

Липа благая, позволь прижаться щекой

К светлым морщинам твоим…

Остуди мой праздничный грех…

И надели моих пчёл целебной строкой…

 

2.

Вообрази себя деревом!

Может, ты – ясень? А может, застенчивый клён?

Или, скорей, созерцающий символы грецкий орех…

Снова рассвет беспокойным лучом раскалён,

И изливается жар из небесных прорех.

Только прильнуть – стволовые посланья прочесть…

В чуткие ветки втянуть подступающий код…

Это – она? земляного бессмертия весть?

Это душа в сопредельную душу растёт?

Пламя-росток над собой разбивает зенит,

Словно бы сто миллионов рассветов назад…

 

Я же расту в тебя! Слышишь? шумит и звенит

Память моя горловым исступленьем дриад…

 

3.

 

Камни, со мной говорите!

Гёте

 

В хранилище костей, во глубине корней –

Громоподобный гул клубится и клокочет…

И травы вплетены в изложницы камней,

Откуда стройный хор заслуженных теней

Всё гуще и темней струится и стрекочет…

Ладонь моя течёт, как лист течёт с куста,

По розовой стене, сатин лаская вдовий…

О, луковицы глав… о, золото креста…

О, мраморные волны изголовий…

О, чернота цветов, обвивших колесо,

И горькое вино необратимых оргий…

И бронзовый Коста… и каменный Васо…

И в красных облаках витающий Георгий…

 

4.

Уезжаю, уезжаю…

Древоград охвачен светом

увяданья и паренья…

и не надо быть поэтом,

чтобы плыть в его печали,

чтобы стыть в его тревоге,

чтоб стоять в его начале,

у предела, на пороге…

 

«Там, за далью непогоды

есть блаженная страна,

не темнеют неба своды,

не проходит тишина…»

 

Там, под сению Кавказа…

Там, по манию небес…

Всё и здесь… всегда и сразу…

В предвкушении и без…

 

По пространству световому.

По дорожке световой.

Прямо – в омут, в вечный омут,

В – горный ливень с головой…

 

В ту весну – с предгорий вьюжных…

В ту страду – колёс и плах,

где Христос в цепях жемчужных

и рыдающий Аллах!

 

* * *

 

Мой Древоград осаждает

Безжалостный царь дождей,

Жадный сеньор рыщущих наваждений…

Не призовёшь воинов и вождей!

Все они пали жертвами заблуждений;

 

Все они заблудились среди согбенных лип,

Мокрых чинар в чадрах, сгорбившихся от плача…

Можно ли откликаться сердцем на каждый всхлип?

Небо шуршит в траве, и пустяка не знача.

 

Я заблудилась, город моей мечты,

Между твоими розами и огнями.

Что означают статуи и цветы?

Траурные стволы с мраморными ступнями?

 

Ты заблудил меня, околдовал и сдал

Царству чужих тенёт, призрачной паутине…

Хлор или серебро? Ладан или сандал?

Или твоя – навек… Или мертва – отныне...

 

Пленнице – под платок: талер, цехин, дукат…

Грудь – на разрыв! – Спаси, Господи, Твоя милость!..

То ли кровоточит вечной любви закат,

То ли приемлет дух – всё, что бы ни случилось…