Марина
Русова

Сад

шлепки дождя о почву – наказанье
погоды за нарушенный покой
мы платим небесам бесценной данью
не ведая цены договорной
дом дышит астматически но дышит
и слава богу мы ещё живём
латаем прохудившуюся крышу
и чистим неглубокий водоём
не за горами снег покроет плюшем
и дом и пруд и занесёт по грудь
откоса фиолетовую тушу
к осинке привалившуюся чуть
читай молитву небу тыкай мыкай
и бейся лбом в закрытое окно
куда тебе стучаться безъязыкой
где златоустам не отворено
где мир не прочен и не бесконечен
где даже мысль бурьяном зарастёт
и только сад тобой очеловечен
возможно эту боль переживёт

Отдельно

Ты не идёшь за главным, потому что
тебе важней второстепенный план:
Не оптом, а отмеренные штучно
сиреневых цветков колокола.
Отдельные ручьи, озёра, реки,
и горлицы, и рыбы, и зверьё,
и свет отдельный в каждом человеке,
отметившем рождение своё,
и каждый обозначенный им контур,
с веселием и горем пополам.
И небеса, что там, за горизонтом,
считают этот мир по головам.

Отраженье

протекает кровля и в разводах
нависает низкий потолок
мы живём венецией на водах
через мелкий пруд наискосок
заросло всё ряской и осокой
камышом у берега легло
но такое видится высоко
в отраженье зеркала его
отражает яблоню и грушу
и за ними близлежащий лес
будто ты заглядываешь в душу
глянув в отражение небес
и себя увидишь в нём но краток
этот миг когда ты навсегда
убираешь личный отпечаток
отойдя от берега пруда
будто и не быль а просто небыль
будто не жила ты а пока
только рябь колышется на небе
только ветер носит облака

Утро

на уличные швы распорот,
луны сопроводив медяк,
с рассветом тяжелеет город
от моросящего дождя.
ночная тьма теряет перья,
пьёт воду небо натощак,
и обнажённые деревья
окутаны туманом, как
чай остывающий в стакане.
несёт органикой с полей.
восходит солнце под ногами
в зеркальных лужах на земле.
над сквером носятся вороны,
теряет очертанья дом.
и каждый путник – посторонний
в пространстве этом неземном.
где всходит солнце, но сиренев
туман сквозь водное стекло.
где небо обретает тени,
тебя включая в их число.

Ноябрьское

ноябрьский плод к зиме медовей сот.
свинцовый свод купается в потопе.
уходит в холода колючий год,
как декабрист, отправленный на копи.
завьюжит, но бесснежие пока
дождями умывает сад опавший,
лиловые клубятся облака,
и прохудившись, небо просит каши.
а урожаи где-то позади –
и яблочный анис, и смак антонов.
и ноября стеклянные дожди
до крови разбивают кроны клёнов.
торчит горы трагический кадык,
горьки озёр наполненные блюдца.
и жизнь напоминает борщевик,
к которому опасно прикоснуться.

Дороже

ещё земля носила нас с тобой
как спелый злак для будущего хлеба
над нами простирался купол неба
под нами почва травы и покой
стояли нерушимо как литьё
так прочно что ступни врастали в землю
и было больно ей и нашим стеблям
теряющимся в недрах у неё
вовсю воспоминания цвели
как колос наливаясь новым цветом
и тени приходящие с рассветом
вдруг обретали контуры свои
мы крепли и боролись как могли
нас всё пытались выбросить на ветер
мы жили как хлеба на этом свете
а что дороже хлеба у земли?

Где

светилась голубая акварель
сквозь дерева похожие на клетки.
звенела птиц серебряная трель
и оседала инеем на ветках.
лежал пухово выстраданный снег,
как чистая природная основа.
вы уходили, кажется навек,
но неизменно возвращались снова.
туда, где слово твёрже чем алмаз
в земле несостраданья и печали,
где грешницы верней любили вас,
чем те, кого святошами венчали.

Лиза

лиза вошла в гостиную взять варенье
солнечный день сменила седая морось
тычется носом кошка в её колени
громко мурлычет заслышав хозяйкин голос
тесно груди в блузочке из сатина
пуговиц ряд расстёгнут и дышит кожа
ветер доносит запах сырой осины
кто-то принёс под дверь
и сложил в прихожей
свеженькую поленницу до карниза
на половицах влажные меркнут пятна
нынче блаженство а завтра уедет лиза
на небеса васильковые безвозвратно
только качели запутались в гуще кроны
в стеблях кувшинок колеблется пояс платья
вот и накроют сокровники стол скоромный
крест установят без имени и распятья
грешной ушла по прихоти по капризу
видно любила без памяти память греет
ветер гоняет по небу портреты лизы
каждое облачко профиль её имеет

Монолог Берлиоза

он говорит застынь и я застываю
после валюсь на землю окаменело
тренькают рельсы мимо идут трамваи
автомобили моё объезжают тело
чёрные шины чертят вокруг овалы
мне всё равно я мишенька годовалый
я берлиоз не выросший ни на йоту
вот и приходит воланд глядит сурово
нынче шаббат малыш а затем суббота
ты не расти писателем вот те слово
будет дорога в ад ну а нынче к раю
он говорит застынь и я застываю
я не расту я жду золотую манну
утром пришёл подросший иван бездомный
он литератор ночами строчил романы
нынче молился долго перед иконой
чтобы в гармонии были и дух и чрево
он говорит небесную хочешь манну
вырастешь клоп и в жёны получишь деву
тут по соседству живёт комсомолка анна
будет на масле жарить тебе котлеты
круглые словно подсолнух на кромке сада
ты посмотри какие кругом сюжеты
хочется изложить но малыш не надо
тише воды и вся голова седая
он говорит застынь и я застываю
день миновал и мается ночь больная
я замираю снова в своей палате
маленькой птахой отставшей от птичьей стаи
с тенью огромной выросшей так некстати
рядом роман сторгованный за червонец
раз прочитал и перешагнул эпоху
если придёт какой-нибудь незнакомец
не дожидаясь слов я застыну крохой
маленький миша без пафоса и амбиций
только прошу вас можно без репетиций?

Мой шёпот

мой шёпот тих но без огреха звучат его слова окрест
я говорю и только эхо в ответ доносится с небес
как прядь отрезана гекубы в миру покоится мой стих
слова сильны у саблезубых – а у меня слабей шутих
но всё же долгая усталость мой шёпот перестроит в крик
когда почившая казалось мечта откроется на миг
и день мой светлый но не ветший опять окинет чей-то взгляд
и в сад мой заново расцветший возможно птицы прилетят
когда заря вспорхнёт спросонок среди холодных декабрей
и день свернётся как ребёнок в утробе матери своей

Журавли

сирень цветёт черёмухи кипень – изнанка жизни яркая основа
перелицован каждый Божий день да ты и сам в душе перелицован
не разберёшь изнанка ли фасад былые дни а может продолженье
на небесах журавлики летят и как благословенно их круженье
их небеса и это нечем крыть они звучат мелодией весенней
безбожник не умеющий просить ты просишь у небес благословенья
переиначишь или переврёшь и что тебе в той чаше непомерной
в словах твоих бесхитростная ложь покажется изысканной и верной
и зачерпнув суземистой земли весенний дождь по переулку брызнет –
сирень кипит и в небе журавли – изнанка смерти или правда жизни

Был ангел

был ангел глух был ангел слеп сидел на лестнице устало
на сцене строили вертеп негромко музыка играла
не в лад не в такт он подпевал в лохмотьях грязных и в короне
неподалёку возлежал младенец в яслях на соломе
над ним ютился потолок светился рампой в закулисье
вертелся кукольный раёк на острие безгрешной мысли
над золотистой головой слёз и прощенья не приемля
уж вела по винтовой судьба его с небес на землю
спускался ангел глух и слеп лежали куклы меркла сцена
на ней валялись чёрный хлеб обрывки полиэтилена
цвели носы как маков луг мелькали серые халаты
рабочим сцены недосуг чтить театральные пенаты
и разбирают люд и скот им всяк по сути одинаков
а мимо них идёт в народ сошедший с лестницы Иаков