Марина
Матвеева

* * *

Расплаканная словь поэтящей души, 
где урвала любовь – вцепись и опиши. 
Как пожилой маньяк, мечтающий о зле, 
вроди её в маяк, светящий на селе. 
  
Чтоб тётки между вил кудахтали о ней, 
как будто у любви иного смысла нет, 
чем ляскать на устах прыщом на языке. 
…Где сумасшедший птах птенцов топил в 
     реке, 
  
полуголодный ёж пожрал своих ежат – 
там ты не устаёшь словьём 
     пахать и жать. 
Возвышенный мак-мак…  В хлеву из-под 
     коров 
выгрёбывалась, как воробышек, любовь, 
  
пыталась улететь, захлёбывалась в… 
Из проточелюстей выплёвывалась ввысь. 
И всё-таки спаслась, взвилась поверх 
     стволов! 
Без хвостика и глаз. Зато без слов, без 
     слов! 
  
Не видя, полетишь? А ей ещё на юг. 
Квохтали бабы: «Ишь!» Мечтали бабы: 
     «Ух-х…» 
И малость в стороне, силёнкой будто 
     вровь, 
летела рядом с ней расплаканная словь: 
  
«Устанешь, упадёшь, уснёшь в чужом 
     саду, 
отяжелеешь в дождь – и я тебя найду. 
На северах, югах, вершина ли, вулкан – 
не плавок на ногах да липок мой 
     капкан…» 
  
Восторженная гнусь поэтящей души, 
где урвала войну – вцепись и опиши. 
Где голод и чума, где молятся 
     всуе – 
возвышенный мак-мак. Воздушное суфле. 
  
И так оно летит – покрытый ночью скат, 
со звёздами в горсти, с луною у виска. 
И так оно плывёт, полнеба загребя 
под волглый свой живот: «Куда я без 
     тебя?»