Марина Гурман

Марина Гурман

Четвёртое измерение № 17 (545) от 11 июня 2021 года

Пробуждение Навы

* * *

 

Полвосьмого, город вымер,

Ветер тротуары вымел,

Невеликий дождь заморосил.

Голенастый, угловатый,

Топчется у банкомата,

Хочет денег, но пин-код забыл.

 

Этот в общем ранний вечер

Новостями не отмечен,

Что, наверно, даже хорошо.

Все сидят послушно дома,

Только мой один знакомый

Взял зачем-то на небо ушел.

 

Люди иногда уходят,

Не заботясь о пин-коде,

Без зонта и ерунды другой.

Скоро свет погасят в окнах,

Через год никто не вспомнит,

Что на свете был такой-сякой.

 

* * *

 

Я тебе вязала свитер

Помнишь, тот с высоким воротом,

Безнадежно чёрный свитер

С навсегда высоким воротом.

Помнишь, бесновался ветер

Над чужим вдруг ставшим городом?

Помнишь, Клубный переулок и колодец с ржавым воротом?

Если жив, должно быть, помнишь,

Я жива, и не забыла,

Как из наших низких комнат

Время молча уходило.

Я с тех пор ни чёрных ниток

Не люблю, ни спиц на леске.

Будто я связала свитер

Весь из боли, как железный.

Может, будет в Украине лад и радость – кто же знает.

Мне давно уже отсюда непонятно, что там будет.

Может быть, асфальт положат,

Может хату поломают.

Может, жив ты, может, умер.

Помню ветер несусветный,

Помню, как любви не стало,

Помню, ты стоишь с дровами

В свитере, как время, чёрном...

 

Памяти Дика

 

Да здесь я, миленький, я здесь.

Ну что ты, как маленький, –

Всё, как есть.

Всё, как было и будет ещё,

А сколько будет – загадывать не хочу.

Ну, положи мне голову на плечо,

Мне, знаешь, многое по плечу.

Когда ты, помнишь, шёл воевать,

Я так боялась, видит Бог!

Боялась одна ложиться в кровать,

Но с краю пёс сворачивался в клубок.

И согревал меня, и свет луны

Затихал между сомкнутых век.

Ну вот, ты и вернулся с войны,

А пёс наш умер – собачий век

Короток. Думаю, свою жизнь

Он разменял, наш пёс, на твою.

Ты только, пожалуйста, не ложись

На том, на его краю...

 

* * *

 

Нава просыпается по утрам одна –

У каждого спальня своя давно.

Долго трёт спину – очень болит спина,

Выходит на кухню, там кашу варит Амнон.

– Как ты можешь есть кашу, когда такая жара!

Смотри, подгорает фенделе*, старый дурак.

– Ну что ты кричишь на меня с утра!

И такой весь день у них тарарам.

– Иди уже в ванную, что ты, совсем оглох?

Нава выносит для кошки плошку с водой.

– Прогони её, этот рассадник блох!

– Ещё одно слово – впущу её к нам домой.

В одиннадцать в патио кофе, солнечный блик

Скользит по ним, ругаются просто так.

– Давай переедем, этот дом для нас слишком велик.

– Я здесь жил и хочу умереть. – Вот старый дурак!

А свет целует им старые щёки, в морщины влез,

Падает в чашку с магнолии хрупкий листок.

И небо сверху жалеет обоих до слёз,

Потому что знает, что уже вышел срок.

______

*кастрюлька, идиш

 

* * *

 

Мои вечерние забавы –

Вязанья узелки тугие,

Да по каналу «Ностальгия»

Концерт, к примеру, группы «Браво»,

Да с пенкой̆ чашка капучино,

А на закуску – рюмка бренди.

Я б назвала себя «эфенди»,

Когда была бы я мужчиной̆.

Но назовусь «ханум» – чем хуже

В часы, когда покой и нега.

А ночь затягивает лужи

И душу заметает снегом.

«Душа» – сегодня это слово

Из лирики почти исчезло,

А я скажу, и я готова

К насмешкам творческого цеха.

Искать замену ей̆ – пустое,

Точнее всё равно не скажешь.

Сидит душа твоя с тобою,

Покамест бренди пьёшь и вяжешь.

Смиренница и бунтовщица,

С тобою коротает ночь.

И умудряется трудиться,

По Заболоцкому точь-в-точь.

 

* * *

 

Горло горит в простуде,

Тянет из всех щелей.

– Чаю с лимоном будешь?

– Налей.

Буду, и кислый ломтик

Весь с сахарком доем.

Руки с ногами ломит,

Холодно мне совсем.

Видно, за тридцать восемь.

Чудится что ль в бреду:

Папа стакан приносит

В семьдесят первом году.

Вьётся дымок пахучий,

Льдинкой плывёт лимон.

Брежу и вижу лучший,

Лучший на свете сон.

 

* * *

 

Нищенка, нищенка! Космы седые,

Горб на согбенной спине.

Что ж ты в осенние дни золотые

Вечно являешься мне?

 

Ты не проси меня о сигарете,

Я тебе дам и без просьб.

Я ведь на этом запутанном свете

Тоже живу на авось.

 

Нищенка, нищенка, в странном наряде...

Только что нету горба,

В этом смущённом и горестном взгляде

Я узнаю и себя.

 

Двор уже грезит дождями, зимою,

Нас замыкая в кольцо.

На, закури, но не стой предо мною,

И не гляди мне в лицо!

 

* * *

 

Всю ночь была гроза. Мой пёс, ища защиты,

Толкался лапой в бок, заглядывал в глаза.

И гром не утихал, и яркие софиты,

Высвечивали двор, вонзаясь в небеса.

 

Он спать мне не давал и подвывал в прихожей,

А во втором часу пропал в квартире свет.

Лохматый паникёр, он понимает тоже,

Что от судеб вообще нигде защиты нет.

Я обняла его и отложила книгу,

 

Ну как тут объяснить, что это не всерьёз,

Что кто-то наверху светил и мебель двигал,

Что скоро пронесёт грозу, трусливый пёс?

А я читала в ночь, как Блока хоронили,

 

И как его несли от Пряжки на плечах.

Потом прошла гроза, и в доме свет включили,

И я смогла уснуть, и слёзы на щеках.

 

* * *

 

Нас ожидают холода,

И, судя по всему, надолго.

Из ослабевших рук куда-

То падает иголка.

 

Рука нетвёрдая, и вот

Всё валится и пропадает.

И мама новую берёт

И всё же хлястик пришивает

 

К давно ненужному пальто,

Что столько лет в шкафу пылится,

И мама свято верит, что

Оно мне может пригодиться.

 

А я кастрюлями гремлю,

И на полу ищу иголку.

Вольно же нынче февралю

Свистеть нам в окна без умолку!

 

И тот прогноз не отменить,

Большая наступает стужа,

И маме предстоит чинить

Пальто, которое не нужно.

 

* * *

 

Институтская общага,

Голые кусты сирени,

Там подруга, как дворняга,

Проживала без забот.

Праздничная вечеринка,

В переулке бродят тени.

Холодно и страшновато,

Но встречаем Новый год.

Сигарета в коридоре,

Мат российский на заборе.

Там ещё вьетнамцы жили,

Что-то жарили всегда,

В закопчённой сковородке

Кильку или же селёдку,

Мелкие, блестели глазки

Будто чёрная слюда.

Нас уборщица гоняла

И орала: «проститутки!»,

Потому что мы курили,

Ну а как тут не курить?

А из форточки свисала

Голубая тушка утки,

И кило зелёных яблок,

Чтобы тушку начинить.

Стол конспектами завален,

Но до них дойдут ли руки,

Не дойдут, в конце семестра

Вырастут у нас хвосты.

Вечеринка у подруги –

Тили-тили, трали-вали.

Ах, подруга Маргарита,

Помнишь жёлтые цветы?

 

* * *

 

А когда меня не станет

(По естественным причинам),

То никто и не узнает,

И никто не огорчится,

Батарейка в телефоне

Постепенно разрядится,

И агент какой-то фирмы

Позвонит – и огорчится.

Мне уже не нужно скидок

На горящие билеты,

И окна с красивым видом,

И страховки на всё это.

Удивится маникюрша

Моему непоявленью,

Управдом по мою душу

Долго простоит под дверью.

Но никто же не откроет,

Сраму мёртвые не имут,

Люди добрые зароют

Прах и даже камень кинут.

Скажут, что, не осложняя

Жизнь свою продленьем рода,

Я ушла, не напрягая

Никого своим уходом.

 

* * *

 

В цепочках из дождя, где капли вдеты в капли

И странной бахромой сползают по стеклу,

С той стороны окна, где тополя озябли

И вымокли цветы,

Другого я люблю.

С той стороны луны, которую не видно,

Наверно тоже есть

Такая же, как я.

Сидит, глядит в окно на занавеску ливня

И думает: как жаль, любила не тебя.

И там, и здесь зонты плывут по тротуару

И мокрые цветы поспешно продают,

И целый ворох астр идёт почти задаром,

И за стеклом дождя как могут, так живут.