Маргарита Ротко

Маргарита Ротко

Сим-Сим № 6 (102) от 21 февраля 2009 года

не-детская не-весна


...опоздай...


красотой серебрящихся спинок у рыбьих стай
заморочена... пятками-стёклышками – по дну...
искупай в серебре, искупай меня, искупай,
не спасай только, если увидишь, что я тону!

в серебре есть фигуры, сюжеты, движенье-ртуть...
задохнусь, запыхаюсь, застыну, и сотни за-...
из последних, озябшую руку поднять ко рту,
на губах рисовать: не спасай меня, опоздай!

я тону. словно водоросль, в горло попала рябь
серебристых чешуек. свобода уходит из
непослушного разуму тела. надёжный кляп
не позволит просить: поддержи меня, оглянись!

остываю. стеклянная. стёклышко в серебре
заключённое – воздух не спустится, не дойдёт...
западни не бывало ещё никогда хитрей:
для свободы пространство – свобода наоборот.

серебристой бы рыбкой с браслетом на плавнике
поискать красоту не-свободы, и, как осу,
отгонять полумысли, что стала тебе никем
и зазря ожидаю, когда же меня спасут…

детское (для не-случившихся)

1

кислое солнце щиплет язык
пузырьки газировки идут дирижаблем в нёбо
потакая капризам

надетое на палочку небо
переливается радужной карамелью
пока ты дойдёшь до центра, успеешь состариться
детка
не торопись
соси его медленно
чем ближе к палочке, тем горче
чем дальше от карамели, тем разводистее
спрятанная внутри жвачка
лопается, не надуваясь
окисляя апельсиновое солнце
съёженное глазами ребёнка


2

послушай, я сочиню тебя дочери
починю, приглажу руль, надую шины отрыжкой воздушных шариков
привяжу верёвкой к подолу –
чтобы не сдуло
приглашу в гости, приду в ужас, что нечем потчевать
такого бесценного
такого….

(потихоньку скручу за спиной две дули)

начну представление
нога на ногу
юбка выше колен
четвёртая пуговка в кармане трётся о третью

дочь вышивает, колется иглами, угощает меня
сигаретой
слушает сочувственно
смотрит в пустынный угол
надрывно кашляет…
леденцы не успокаивают этот кашель
идущий из левой части грудного карцера

хорошо, что мы не варили с тобой каши –
теперь она не рисует солнце фломастером
не ест леденцов, мы не лечим коклюш, не
атакуем нянечек звонками, справками и проверками
я просто сочиняю тебя своей нерождённой дочери –
дочери, которой ты никогда не позволил бы стать пионеркой
другое дело – сыну, который всегда готов подтвердить отцовство…
с девочками, любимый, всё слишком просто:
для того, чтобы она, бродя во мне, незаполненной, корчила рожи
доводила меня до дрожи
до тошноты вдыхала-кусала дрожжи
я сажусь на велосипед
сочиняю тебя, придурка –
интеллектуала-урку
капитана дальнего…. с трубкой …
хотя – смешно! –
допустим, ты будешь директором фабрики чупа-чупсов
где делают заводное солнце
на палочке
не имеющей никакого вкуса….

3

мы встретимся на кладбище старых велосипедов
там, где небо перевернулось,
там, где гудки вызывают божьих аистов и адских змеев,
там, где они встречаются и устраивают драку
а пока они дерутся
твои руки пахнут бежевым бюстгальтером
твои брюки пахнут оживающей пшеницей
в первые весенние дни
в первые невзрослые сутки…

детка, вот здесь-то ты и не рождаешься –
на груде металлолома
на гробе детских считалочек
принесённых в жертву скрипу педалей
и отказывающим тормозам

спи, моя детка
мы будем тебя не-делать ещё часто
мы будем возвращаться сюда по понедельникам
после вик-энда, полного ширпотреба
после утренней ширки солнечными лучами
после гипердиетического чупа-чупса
после сглатывания вчерашней жвачки
после всего-всего когда
я стану говорить
ну, мон шер
мы ведь всё-таки встретимся на этом кладбище
чтобы пошуршать обёрткой от хот-догов
подышать на замороженные пальцы
и украдкой, пока не появилась какая-нибудь собака
понюхать
чем же пахнут твои руки сегодня
каким цветом
и каким каналом восприятия…

возможно, он опять окажется детским
детским и солнечным
слегка слюнявым
удивлённо приоткрытым
как губы ребёнка

4

прости меня
каждое утро я слышу звоночек трёхколёсного
ты спрыгиваешь
просишь кусочек солнца
клеишь заискивающую улыбку
и я стираю её лёгким поцелуем

кусочек солнца срывается со спиралевидной орбиты
покрывается пятнами
щекочет воздух
делая его слишком электрическим
слишком эльфийским
слишком эгоистичным

утренняя элегия срывается с обрыва
под последний звонок
умирающего велосипеда
на другом конце города кто-то хватается за сердце

ты стоишь
опираясь на руль
и режешь меня детским желанием солнца
небесный пекарь крепко держит тебя за горло
требуя причащаться солнечными конфетками
воздушными пустошами
апельсиновыми кислинками
которые немного щиплют язык

небесный пекарь уводит тебя

я уже не различаю даже силуэта
я даже не знаю, мальчик ли, девочка
удаляется в сторону киоска
где давно не продают газет –
всё и так написано на ярких обёртках
всё расписано поминутно
всё предсказано
хотя мы
по инерции
отказываемся верить…

мальчик ли, девочка
дочь или сын
любимый или любимая
но ты уходишь куда-то
где ещё выпекают жёлтые кругляши
без синих штампов дат
без красных прожилок пьянства
без росписей земных канцелярий

там ты будешь спать калачиком
свернувшись между мёртвыми велосипедами
будешь скрипеть рулём
когда я забреду сюда
в очередной понедельник
после очередной недели пофигизма

а пока что
ты просто уходишь
отлучаешься
отъезжаешь
уверенно держась за три колеса

и я жую эту жвачку твоего ухода
жую медленно, вдумчиво
шумно сглатываю
а в руке
дрожит палочка
с солнечным чупа-чупсом
карамельными радугами
кармическими разводами
карминными закатами
каминными праздниками
картинными любованиями
над синей металлоломней

и мне нужно
всего-то лишь
облизнуть
прикоснуться к синтетическому солнцу
чтобы с каждым посасыванием
умирал ещё один ребёнок
и ещё один мужчина
отправлял велосипед в мусор
отправляясь к жёлтому киоску
закрывшемуся четырнадцать лет назад…

Побеги и кражи
(Диптих)

* * *

Припомни, как я повторяла смешные басни, рассказы о глупой рискованной детворе, которой «щекотно» внутри от игры опасной: они доедают котлеты, салат, пюре, они вымывают до скрипа лицо и руки, и тихо сбегают играть

в запрещённый «квач», им нравится вечером бегать и тихо хрюкать-пищать

от касаний... Мальчишки забыли мяч, — приятнее нагло лохматить девчушкам пряди; девчонки визжат, инстинктивно, но, видит Бог, им хочется ласки

и хочется тоже гладить, играя во взрослых.... стащить медовик-пирог, закрытый в буфете, – и вместе крошить-давиться, зарывшись в постели, укрывшись от всех и вся, разыгрывать сценки из фильмов, – реально, в лицах... Наказаны будут, конечно... но как с гуся...

На цыпочках входит озлобленный воспитатель. Они умолкают, но прыскают

в кулачок... А что в результате? Он знает, что в результате, – распустится это наивное дурачьё....

* * *

Помнишь, как мы не любили ночей «в темнице», как убегали на волю (зачем ключи!)? Я не решалась, с окна соскочив, спуститься, – слёзы-истерики-сопли... Ты научил смазывать петли дверей и сигать с балконов, сласти таскать

из буфета и красть тряпье, верить, что нам нипочём бандюки-погони, врать,

что не выключим совесть и не пропьём...
Помнишь, как ты заставлял разбивать копилку – свинку с коротеньким хвостиком-кругляшом? Как мы в мансардах замки открывали шпилькой,

как мы пугали прохожих большим ножом... Я вспоминаю свои и твои ошибки, грязную ругань, кошмарную кличку «босс», серию пошленьких жестов

и взглядов липких, поезд запретов, за-пущенный под откос...

Мы наедались остывшей невкусной пиццей, слушали полуистёртый, как жизнь, винил....Я умоляла тебя так не торопиться, ты меня слушал, не слыша,

и торопил.... Мы опускались, как камень на дно колодца, мы не боялись, раз страшно лишь в первый раз.... Помнишь, как ты научил слабака бороться –

и опустил отдыхать на чужой матрац?

Мы по неписанным правилам удирали, – тёмный чертёныш, и девочка, – та же масть!
Карлы и Клары крадут, как всегда, кораллы. Нам же придётся свободу, как счастье, красть.


Лжефритьоф

Согревающий душ превращается в Северно-Ледовитый...

Я зову тебя Нансен, пишу тебе – букв ускользает лента....
У тебя впереди – мерзлота и ледышки опасных видов,
у меня позади – неоплаченный ticket до Неверленда.

До Гренландии ближе – туда доберётся когда-то «Викинг»,
и отправится «Фрам» дрейфовать и не дрейфить, хоть льды, торосы...
Я зову тебя Нансен, учусь уважительно-нежно выкать,
подавать папиросы...

...пора привязать паутиной-тросом,
чтоб не рвался из гавани, плыл по течению, плёл верёвки,
обжигающим спиртом грел сердце, ласкал ротовую полость,
заспиртовывал чувства, раз мы разнодумцы и разнокровки:
тебе строго на север — по компасу,
я – остывающий южный полюс,
остывающий южный...

Меня бы не в Невер, а на Шпицберген
заточить – уравнять бы внутри и снаружи температуру,
рисовала бы вечность на льдинах, для «Фрама» бы фейерверком
украшала застывше-застрявшее время...

Ты носишь шкуру
недоросшего Нансена: холод арктический тем, кто дорог...
В мерзлоте сохранился, мерзавец, – носила тебе в мензурке
эликсир согревающий...
Неблагодарный, уедешь скоро! Говоришь, что к препятствиям северным –

я притворяюсь турком –
«понимающей» смуглой наложницей
(полюс болит остывший),
пресекающей ложь, вырезающей в памяти вечность, видя:
Лжедимитрий, лжефритьоф...

А знаешь ли, Нансен ведь гиб «на лыжах»,
ты же
не дрейфуешь, а дрейфишь, не зная, как Северно-ледовитый
помогает влюблённым, ведя их меж льдов по зелёной ленте
водяной — до тепла в Неверленде.

slow spring

*

весна начинается с фальстарта

говори по-немецки
глыбы льда, приклеенные к парадному
скукоживаются в кукольную либе
кукла хлопает крашеными ресницами
кукла вяжет себе одежду
голых пупсиков продают по десять копеек
по курсу столетней давности

весна начинается с фальстарта

флигель светлеет
дворняги крутят фиги
отказываясь удалиться со двора
синий флакон пахнет тобой
а в феврале ты пахла синим флаконом
понапрасну складывая фланелевые панталоны
в тайник

но всё-таки весна начинается с фальстарта
с иллюзорных двадцати двух
с вымышленных радостей
с пожизненного воскресения

старина бернард уверил бы
что это – всего-навсего шоу
очень медленное
в своей поспешности
весенний слоу
исполняемый клоуном
в чёрной безрукавке
наброшенной на голое тело –
маленьким стриптизёром
работающим на полставки
у маски собственного оптимизма

*

вечером он проснётся, чтобы ночью
приручать
большую сеть –
такую бесконтурную и вседозволенную
что просто страшно
от её необъятности
от её длинных щупальцев
от постоянных спотыканий о её рёбра –
растоянческие рёбра интерактивного пр(о)странного зверя

зверь приручается
клоун приучится правильно расставлять ударения
избегать расстановок приоритетов
постигать законы логик и семантики
возводить их в угловатые квадраты
всё время ускоряя свой слоу
всё время покрывая его белилами
всё время начиная первым
с левой ноги
за пять минут
до первого третьего понедельника

*

весна фыркает
взвизгивает фальцетом
корчит рожи
весна разучивает фигуры чёрного танца
весна грызёт позёмку
оттачивая жёлто-зелёные зубы

тоненькие зубочистки качаются порывами ветра
весна сглаживает все их зазубринки
делая прямосмотрящими
равновеликими
равновлюблёнными
непрожёванный февраль заползает в них
располагается под кожей
морозно завывает:
март никогда не наступит

так они и сходят с ума
так они становятся немного зайцами
пьют много чая
заваривают его с вечера
перед разговором с большой сетью
которая панически боится воды
даже кёльнской
то есть
тем более – кёльнской

*

а потом начинается слоу

слова, не помнящие своих зеркал
зеркала, не знающие своих хозяев
хозяева, разведённые поводками большой сети
по разным полюсам

на экране появляются клоуны
медленно сбрасывают чёрные безрукавки
обнаруживая деревянные тела в пятнах белёсого налёта
медленно подходят к парадным
медленно трогают пятна от ледяных глыб
медленно целуют спящих куколок
медленно отправляются выкупать пупсов
из универсального обихода
когда они подходят к кассе
коннект падает –
наверное, торопливый март оттоптал ему
левую пятку

весна началась с фальстарта

судья с гладкими, не украшенными румянцем, щеками
медлит
у него – американский пистолет
у него – рулеточное настроение
у него уже не получится объявить весну
или выстрелить себе в затылок

белые клоуны разминаются
в затянувшемся слоу

до настоящего прихода весны
ты ещё успеешь прочитать пигмалиона
выучить его задом наперёд
и даже вычислить
кто спёр шляпку –
единственную шляпку, которая тебе подходила
единственную шляпку, в которой ты соглашалась танцевать слоу не раздеваясь
единственную шляпку в которой можно входить в весну
очень медленно
мягко
без последствий
так, чтобы она началась вовремя
и кончила вместе с тобой


капитану в отставке

раствориться, рассеяться в круге твоих симпатий...
надоели апатии, – летний психоз достал.
в синтетических тряпках, как в мире, застрять не катит, –
если завтра по лете отправится белый катер,
научусь, не сбиваясь (наверно), считать до ста...

...у сто первой овечки немного дымится шёрстка
сто вторая хромает, сто третью не разглядеть, –
раздражённые веки, – им ветер казался жёстким!
подарил бы мне кто-то зелёные абрикоски!
рассказал бы, чем дышишь, во что и зачем одет...

если помнишь, когда-то мы плыли с тобой в трясину —
парусина «без качества», судно завязло, но
выплывали на сушу и пили с тобой бензин, и
заводились, летели, – и небо казалось синим,
облака ухмылялись, похожие на слонов....

а теперь всё помельче: на небе – одни барашки,
да и те перепрятались... гляну вот за плечо, —
а они улыбаются, хитренькие мордашки,
им смешно, что к тебе прикололась булавкой-пряжкой,
а ты снял свой костюмчик, табличку «переучёт»
прикрепил, отвернулся...
а я всё держусь за бирки –
поломалась застёжка у пряжки, – не отколоть!
дожидаюсь в захламленном ящике новой стирки, –
расцепиться, отмыться, как пятна, свести придирки,
и по лете поплыть, забывая, что значит плоть...

раствориться... истаять...

как память, грызи гранаты,
доверяйся грамматике (просьбу-то кто прочтёт?)
может, кто из симпатиков сможет тебя догнать

и передать, что по лету за лету уходит катер,
пассажир тренирует забывчивость, устный счёт...

...передать капитану в отставке...
(тому, кто прочтёт)

Не-вод

Эта вода с округлившейся нефтью, живыми утками,
хмурым отсутствием моря, камней и неводов,
тянется в ноздри и в рот пепельным мазутом, и
тянется в горло и в грудь неродным лазутчиком
в форме цвета гнилого хаки осенью.

На вот, мол,
пей меня, отстоявшую свои ночи и предвечерия,
пей меня, отторгавшую тела утопленников,
пей меня, городскую, не пещерную,
случайно отринутую, случайно накопленную,
пей меня, проводи по пищеводу, делись со мной каждой пядью, каждой клетью, каждой толикой
эрогенных зон, засыхающих, недоласканных,
каждым выдохом пережаждавших алкоголиков,
каждой непроявившейся в H-два-O гримаскою,
пей меня, перемешанной с шерстью, песком, отчаяньем
цвета весенней заварки, за ворот вылитой…
Падай в песок, падай в песок, причаливай
в то, чем мы были с тобой – если знаешь хоть, чем мы были-то…

Эта вода пересижена, перецежена
горлом да в горло, с кола да на кол щупленький…
Вечным отсутствием моря вода отвержена,
вечным причалом измучена и откуплена…

© Маргарита Ротко, 2007–2009.
© 45-я параллель, 2009.