Максим Шумков

Максим Шумков

Четвёртое измерение № 27 (483) от 21 сентября 2019 года

Время прежних молитв

Тень от башни

(1-я часть поэмы)

 

В постели – тело пьяной дуры.
Играет радио шансон.
Волосья ржавой арматуры
Растут сквозь спёкшийся бетон

На обветшалом небоскрёбе.
При бледной питерской Луне
Он виден мне, в дождливом рёве,
В моём гостиничном окне.

Но звёзд не видно. Чашку кофе
Я выпиваю в три глотка
И меланхольных философий
Приходит пошлая тоска.

И мерзок мыслей ход, и страшно
В стене зияет чёрный зёв
Обоев старых. Тень от башни
По полу на меня ползёт.

И грани мрачной пентаграммы,
Почти невидимые днём,
Как свет неоновой рекламы
Зелёным светятся огнём.

 

Пятно беспамятного гула
Шумит и давит в голове.
В забвеньи память утонула.
Так отражается в Неве

Пейзаж размытой акварели
Осенне-сумрачных тонов.
Кто эта женщина в постели!?
Отбросив пледовый покров,

Она внезапно встала с ложа.
Смещенье заданных орбит
В её безумном взгляде. Ёжась
Ознобно, тихо говорит:

«Язык священного Шумера
Осознан мною был во сне.
Я вспомнила, что я Венера.
Купаясь в Солнечном огне

Была когда-то я богиней.
Звездою, впаянной в янтарь,
В табличках из кирпичной глины,
Осталась с именем ИштарЪ.

Теперь я вновь сумею словом
Творить пространственную нить.
Смогу судьбу всего живого
Как пожелаю раскроить...»

 

Я стал трясти её за плечи,
Прервав словесный беспредел:
«Полегче, женщина, полегче.
Возможно, был тяжелый день


У вас сегодня. Очень странно
Всё то, что вижу я вокруг.
Мне явно не хватает данных.
Я даже вспомнить не могу,


Представьте, собственное имя,
И как я оказался здесь,
Вдвоём с шумерскою богиней,
Сошедшей, видимо, с небес.


Или пришедшей с Междуречья,
Или исторгнутой из недр
Зелёного восьмиконечья
Непостижимых огнесфер.


И тень по грязному паркету
Ползёт всё далее, тесня
Свет, проявляющий предметы.
А население планеты
Кривляется, блюдя заветы
Вечери трудового дня.


И, кстати, вы совсем раздеты!
Богиня, слышите меня!?...
Безумья вязкое болото.
Кошмар какой-то наяву...»

И тут она: «Я знаю, кто ты.
Твоё я имя назову.

 

Ты – (и слова, со звонким стуком,
в беспамятстве пробили брешь)
Царь ограждённого Урука
Всё повидавший Гильгамеш...»

 

Апостроф

 

Во сне всеобщих истин не понять,
Так думала земная королева.
Звучали флейты дивные напевы,
Стяжая с мирозданья благодать.

И белый рай черёмуховых кущ,
С истомным плеском вод в комфортной ванне,
Смягчал, казалось, все больные грани,
Сверкавшие в нутре нависших туч.

Священное бла-бла «Б~гЪ есть Любовь...»,
Твердил наш ум торжественно-распутный,
И ставил, ограничивая буквы,
Непознанности хитрый апостроф.

 

Чаепитие

 

Будничной хроникой месится тесто
Видимого бытия.
Мало кто знает про тайное место
Присного вечного «Я».

Всполохами озаряет пространство
Космос чужой головы.
В чуде изменчивого постоянства
Запах сушёной травы.

Время взял в руки предвечный возничий,
В небе читаю слова:
«Я изначален, Я метафизичен».
За ночь сухая трава

Тайной тропой довела до порога.
Дальше – лишь огненный шум...
Газовой плитки. Чай початый, «Логос».
Гладкой обёрткой шуршу.

 

Отражение

 

В воздухе марь простудно-весенняя,
Здесь могила блаженной Ксении.
Васин остров. Смоленка ручьиста.
На ангелах налёт буро-мшистый.
Под избушечностью луковичной кровли
Глубина часовни.
Пряно пахнет ладаном-раем,
В храме покойника отпевают.
Б~гЪ является мне в Таинстве-обряде,
Поправляет ангелам длинные пряди,
Весь осыпанный ритуальной охрой,
На меня внимательно смотрит.
Потом достаёт карандаш и тетрадь,
А меня клонит в сон, я начинаю дремать.
Над бездной-Невой шевелюсь жизнью-тенью
Воображаемых людей-сновидений,
Пока их не стопорят могилы-якоря.
А Б~гЪ всё продолжает смотреть на меня.
У ангела что-то спрашивает неслышно,
Потом в тетради своей что-то пишет.
От ответа ангела в голове пустота-кружение:
– Вот м...чудак! Это же твоё отражение!

 

Ручеёк

 

Прочертила границу лесная кайма,
Ощетинясь верхушками ёлок.
Талым мартом сменилась седая зима
С щебетанием птиц балаболок.

Серым пеплом покрылась осевшая гладь
Покрывала горелого снега.
Исчезает беспамятная благодать,
Обнажая ранимую негу.

Почерневшие стебли сухих лопухов
Пробиваются мёртвой щетиной.
Воздух в липкой крови нерождённых стихов,
С перерезанной пуповиной.

Солнце больно зияет слепящей дырой,
Целясь в щель незализанной раны.
Упадёшь, не покрывшись дебелой корой,
В пустоту алкогольной нирваны.

Заповедной тропой серпантинится нить,
Ручейка сигаретного дыма.
В небесах продолжают протяжно трубить
Белокрылые Херувимы.

Собирает овец Всепрощающий Бог,
Нищих духом, пропахших навозом.
Время прежних молитв перешло грань эпох,
В рай отправившись с рыбным обозом.