Максим Некрасов

Максим Некрасов

Все стихи Максима Некрасова

В лицо

 

в степи привыкаешь смотреть на север

не важно где лес вокруг 

пойди разбери чё я жал и сеял –

все кончено милый друг

 

христос добивает камнями паству –

и бреется под яйцо

уходит со сцены сдирает маску

не знает себя в лицо

 

В оловянных глазах

не плацкартом по родине новой,

но по старой в СВ,

по костям цвета кости слоновой,

по янтарной листве,

по россии покатимся синей –

в смысле? да ни в каком –

мимо кладбищ, поросших осиной

и примятых катком,

мы с пригорка покатимся в память

на чужих тормозах,

чтобы слезы застыли, как камедь

в оловянных глазах.

 

 

Всё

за сиплое слово за розовость щёк

за бледные парки вдвоём

за новых листов хризолитовый шёлк

за пьянку в подъезде твоём

за бога за ангела что не пришёл к

обедне девятого дня

давлю на гашетку и делаю щёлк

а смерти не надо меня

 

 

Конец

молчат березы тут перелистывать

резать сырой ладонью где гортань

выгрызена карьером неистовость

летящей соли крест иордань

 

шкаф-купе полустанков обездвижены

губы на полупрозрачных ртах

что склюёт электричка рваными пассатижами

дверей? не могу знать страх

 

от русского вечера глаза липкие

мёд выползает на косой дерматин

в переломах ресниц прошлогодние липки

давят на серпантин трахеи все как один

 

сердце выскабливает ребро криком аиста

хрусталик не влазит в свой байонет

я еду и смотрю в окно где ночь обрывается

и дальше там ничего вообще нет

 


Поэтическая викторина

Лица

уродливое лицо темноты.

хрустальные лица рахитичных девочек

в эротической луже.

даунята стерильно с ничем.

потому что у жалости нет лица.

это всегда глагол.

беги.

 

бестолковое лицо машиниста

приходит на станции раньше электропоезда.

оно существует в аморфных субстанциях –

и больше вообще нигде.

 

автоматическое перфорированное лицо диктора

в августе 2001 года

твердило мне, что продуктово-вещевой рынок

переехал и находится напротив магазина

русские самоцветы.

 

лица с лицами других лиц,

лица в руках,

в кособоких деревьях больших керосинок в тумане,

с точками наблюдения,

одинаково желтощёкие,

пахнущие формалином.

на них только рты в крапинку птичьих глаз.

на них лишь глаза в миндалинку птичьих ртов.

беги.

 

в этих придуманных человеком

относительных категориях времени и пространства

всегда много лиц –

и теперь моё лицо наденет кто-то другой.

 

в мотыльках описание ночи.

 

кто-то другой.

 

Милка

никогда никакого меня твой диагноз

исчезай уподобься нолю

оттого моя милка скопытился агнец

что не действует слово люблю

не впервой узнавать что не стою обмылка –

известили родня и менты

посмотри – если я не люблю тебя милка

всего-навсего это не ты

 

Мы возвращаемся

мы возвращаемся на места своих преступлений,

разжимаем сомкнутые в кулак пальцы, семьи, сомкнутые в колене,

и белеют наши костяшки, и кровоточат слёзы

несбыточным повтореньем.

мы возвращаемся. расшибаемся оземь в осень.

ровно в восемь смотрим на мир культей замёрзшей рассады с подоконников пустых спален.

мы вспоминаем. мы рады, что живы, но разве живы?

разве мы живы?!

мы возвращаемся. это нельзя назвать жизнью и смертью.

наши танцы сгорбленны и ущербны, а песни скорбны.

наши тени в соседних окнах как веселые негативы.

это мы. наше счастье. мы вспоминаем.

мы возвращаемся. сыновья многоточья, дочери восклицательных знаков.

откуда мы знаем ответы на риторические вопросы?

мы замёрзшие тросы вдоль полей шерстяных исключительно красных маков.

мы вспоминаем, когда в последний раз вспоминали.

мы возвращаемся на место событий, на место встречи,

и наши пустые речи в земле разлагаются дольше, чем пластик,

и наши пустые головы гремят колокольным звоном по всем равнинам,

по дорогам и весям, по проспектам и переулкам.

мы возвращаемся ночью в пустые квартиры к креслам и стульям,

мёртвые с косами в наших парадных сочувствуют нашим судьбам.

чё мы делаем здесь, на земле, коль собаки плюют нам в спины?

чё мы делаем здесь, на земле, если воры гуляют в небе?

мы возвращаемся. мы вспоминаем, но мы не помним.

мы не помним, кто мы, кого любили, кому приговор писали.

мы на все ссали, в наших дверях вместо ручек торчат шурупы.

мы заходим в наши жилища с чёрного хода.

мы возвращаемся год от года от года к году,

мы размазываем по нашим тарелкам гнилую воду,

растекаемся лбом по стеклу в полуночном трамвае: наш разум неприкасаем.

мы дрожим на ветру. нам не холодно. мы слезаем.

 

Не водка 

 

бутылка кот ещё два катета

по существу гипотенуза

во рту звенит куда все катится –

прошу не вмазывайся муза

 

к двери молодка прислоняется

перетирается проводка

мадам – и все равно склоняется –

другая рифма здесь не водка

 

Не хватит

от спаса на крови

какая-то верста.

сожму в кулак рубля

нелёгкую добычу –

и водки закажу

еще на полперста,

и что-нибудь под нос

фальшиво намурлычу.

 

железку перейти –

и стану за бугром

писать тебе слова

про скомканную скатерть,

а после размозжу

слова свои багром –

и сердце размозжу,

коль первого не хватит.​

 

 

Ребро

и любовь и любовь – никчемушное слово

для того что сегодня в метро

запороло своё лебединое соло

и окажется скоро мертво

фонари фонари до фотона потухли

для меня дурака на перо

ну не станет со мной размалёванной куклы –

я ещё поломаю ребро

 

Сын

ты скрипела вчера на крещендо

на меня, а сегодня тебя

вырывает эбеновым чем-то

на бетонную ночь октября.

 

что там в лужице, угольной, липкой,

обрамленной проспектом косым?

пищевод вперемешку со скрипкой

или мой неродившийся сын?

 

Юмор

в парадном поблевать, расчувствоваться, слиться,

каких-то там детей задумать и убить,

пока собака спит и мыкаются листья

среди резных кубов и сколотых кубиц.

 

ищи феменитив, а женщина найдётся

на черствой мостовой, надломленной ковшом,

и вылетит сюда с далекого норд-оста

с железом на груди – плевком через офшор.