Людмила
Шутько

Свет города

Посвящается Нине Огневой 
  
Тот город, где я плакала, за что мне 
Вся красота, которой не запомнить, 
И не постичь, и не спасти, – был назван 
Непритязательным, к тому же грязным. 
  
Мораль приоткрывалась постепенно: 
Ах да, прекрасная Лалангамена – 
Дом на инопланетном диалекте, 
Что в целом понимают даже дети. 
Точней, они одни досель и помнят 
О жизни, нам невидимой, но полной 
Минутами (откуда возникали?), 
Восточными всю зиму сквозняками, 
Гуденьем стен (теперь их прах – по 
     ветру) 
И всем, что до зачатия поведать 
Любой бы мог, будь спрошен он, 
     младенец. 
  
Я вижу свет, но больше не надеюсь 
Узнать, разъяв на чёрточки и части, 
Лик, вытисненный солнцем на сетчатке. 
  
Не город мой весна моя дала мне, 
А меру просветленья лип и камня. 
Нет адреса, и нет порядка окон – 
Лишь свет как таковой летит далёко, 
Рождён ярилом, отражён бетоном 
И перекручен лампой, – к звёздам 
     сонным, 
Меж них расползшись на волокна в 
     прядях: 
Да будет пухом им миропорядок. 
  
Зимой бесснежной мне укажет город 
Единственно возможный лёд и холод. 
А лето овевают неустанно 
Единственно возможные каштаны. 
Спешу и я, минут не тратя даром, 
Единственно возможным тротуаром, 
Но адрес, как мы поняли, неведом. 
(Представьте в облако воздетый вектор, 
На острие стрелы застыл Юпитер – 
К нему ль сойдёт Земля с её орбиты?) 
Да, я спешу – скажите: дурью маюсь – 
Искать следы Юпитера и Марса 
В единственно возможном смутном небе 
С огнём. 
  
Для вас сей город, без сомненья, 
Страны ячейка и кирпич в ночлежке 
Глобальных проходимцев. Вам – зачем же 
Хвалить такую временную гавань 
В грозе среди пути? А путь возглавлен, 
Конечно, вами и ведёт к прогрессу. 
До осени успеете прогреться 
В златых хрущёвках по уступам града, 
Опутанных бесплодным виноградом, – 
И станет ваш транзитный пункт тюрьмою… 
Вот почему не всё я вам открою. 
  
Ночь за 
     полночь. Ликуют мотоциклы. 
Мы всё ещё не в церкви и не в цирке, 
А в городе, где есть и гений места. 
Да разного ещё немало есть там, 
Но в этом духе снисхожденья мало 
К вместилищу. Порою сквозь брандмауэр 
На дома мягкий и прохладный пепел 
Он сходит, но любить не может слепо, 
А дым слепит его, стриж – оглушает 
И лужа – обоняния лишает. 
  
Сей дух нуждается определенно 
В своей мембране от миелофона, 
В дозиметре и в зеркале дыханья. 
В ком эго в грудь стучит, но затухает, 
Тот чистоту обрёл полей. В нём рожью 
Распространяет дух себя до рощи 
И, придавая волнам цвет ореха, 
Луч города покоится на реках. 
  
Кто ж этот «тот»? Не я. Во мне ни силы 
Нет, ни ума – произнести «спасибо» 
За радость, страх и красоту растраты. 
Вот разве только рано утром завтра 
Я встану – в час, когда машины редки, 
И, яблоко вращая по тарелке, 
Скажу: «Явись. Прости меня. Открой мне 
Град, нет ничьей в котором воли, кроме 
Огня без дров, неназванного света». 
А дальше снова стану жить как все тут.