Дровосек
Я дровосек
С дубовой кожей рук.
Мои ладони в ссадинах облезлых
Одно занятье знают:
Стук да стук,
Ещё один сучок ударом срезан.
И падает полено вниз лицом
Солдатиком с игрушечным свинцом.
Груба моя работа. Но полезна.
И мне она, скажу вам, интересна.
Трапецию печалей наколов
Без этих самых романтичных слов,
Что засоряют дебри сантиментов,
Я отстранюсь от пошлой мишуры.
На коже вновь распухнут волдыри
Под птичьих крылышек аплодисменты.
Подмостки
Когда меня зовут на сцену,
Я ощущаю дрожь в коленях.
Софиты жгут худые щёки,
Глаза сужаются, лишь щёлкнет
Бесцеремонный аппарат.
Или смартфонов разнолесье
Вдруг вырастет стеною лестной –
Теперь снимают всё подряд.
А мне, чтоб справиться с волненьем,
Необходимо опьяненье –
Не то, что будит алкоголь, –
Другое, как актёра – роль
Воспламеняет, он в ударе!
Но мне неведом этот миг.
Я жду, чтоб сердца стук утих.
В меня устремлены глаза,
И отступать уже нельзя.
Бросайся в волны, как с обрыва
Во власти гордого порыва.
Не бойся душу обнажить.
Твоя задача – возмутить
Пришедших – ради любопытства
И с их бесчувствием сразиться.
Бей слабым голосом дрожащим,
Не видя, что там впереди.
И больше никогда бесстрашно
На эту сцену не всходи!
Запах войны
Бокал вина, протянутый из тьмы
Рукой гуляки с вежливостью милой,
Пахнул горелым запахом войны,
С чего, – не знаю, но душа заныла.
Так долго тянется она, перешагнув
Через ступени пройденного века,
Что, кажется, проникла в жилы, внутрь
И ядом пропитала человека.
К чему мне память, если пью вино
И радость на лице изображаю.
Ведь то, что было, прожито давно,
Я не была там и в лицо её не знаю.
Но чувствую её следы везде:
В домах, где отмечают дату смерти,
В дыханье воздуха прозрачнее слезы,
В признаньях верности, хранящихся в конвертах.
Узнала я на собственном хребте,
Как малочисленно мужское племя.
Как что-то надломилось в их судьбе
И как глотало их безжалостное время.
Да что бокал вина!
Я до сих пор
Пью чашу ненавистного сиротства
И всё тяну, как ткань, тяну из пор
Гнилые корешки его упорства.
Автомобиль
Какое может быть сравненье!
Ты до рассвета шьёшь стихи,
А тот с лицом высокомерным
Владеет тысячью стихий.
Он знает тонкий смысл деталей.
Чуть затуманено стекло,
Чтоб посторонние считали,
Что он закрылся им назло.
Он иногда в мой дом въезжает
И мнёт колёсами уют, –
Столь жалкий, что нутро сжигает
Желанье бросить нищий труд
И сесть в громаду этой массы,
Где всё ласкает глупый глаз,
И удивиться бегу трассы,
Едва коснувшись кнопки газ.
Автомобиль заморской марки –
Коварный возбудитель чувств,
Превосходящих пламень жаркий
Творцов блистательных искусств.
Он покорил высокогорье
Всех девяти известных Муз.
Прости, ты наступил на горло
Моих неутолённых мук.
Ты победил – без напряженья,
Расчетом безупречных форм.
И мысль, как в первый день творенья
Летит навстречу звёздам фар.
Тореадорша
Тореадорша, на арене пыльной
В костюме, шитом золотом, стою,
И гул толпы, кощунственно всесильный,
Срываясь, падает на голову мою.
Передо мной чудовище с рогами
И высунутым на бок языком.
Мне суждено схватить его руками
И бросить наземь, поразив клинком.
Меня воспламеняет голос сладкий,
Сказавший равнодушно: «Не формат».
Так берегись же, шкура чёрной масти,
Я повалю тебя, не требуя оплат.
Тореадорша, я вступаю в бой.
Мой красный плащ полощется атласно.
За мною – те, кто устоять не смог
Перед рогами этой властной массы.
Трибуны надрываются от крика
И жаждут крови – не быка, моей.
Не отступая, я играю пикой
И ноздри зверя щекочу смелей.
Есть у меня оружье золотое.
Я извлеку его из тысячи страниц.
И перед ним чудовище большое
Коснется пыли волосом ресниц.
* * *
Всё те же сырые бурьяны,
Травы пожелтелая желчь.
Кусты обнимаются пьяно,
Шатается бранная речь.
Поля набегают, как слёзы
Вдовы, потерявшей детей.
Но кормится пахарь извозом
На утлой машине своей.
Он крутит баранку, нахмурясь,
И чует усталым горбом
Погоню – как детскую руку,
Хватавшую мамкин подол.
Над ним, как гудящие шершни,
Витали укусы вины.
Не гладит никто против шерсти,
Молчи и себя не кляни.
Замри в своей жалкой карете,
Очки нацепи потемней.
Нет горестней боли на свете,
Чем вид помертвелых полей.
Талая вода
Талая вода
Льётся, журчит, убегает.
Смотрю, как в потоке кружатся
Хвоинки, песчинки,
Какие-то мелкие камушки.
Ах, братцы,
Вы рады приходу весны.
А мне почему-то грустно.
Таяние снега –
Образ исчезновения.
Где вы, друзья юных лет?
Талая вода.
Чистая слеза.
* * *
Я неизвестна вам,
Но всё же
Шлю откровенные стихи.
Они на прочих не похожи,
Как пеночки или стрижи.
Им безразличны «пауки»
Всё замотавшей паутины.
Они предпочитают лист
Простой бумаги в дерматине.
© Людмила Шаменкова, 2016–2019.
© 45-я параллель, 2019.