Творцовое
Сколько ни бейся, не станет лучше, прямо «tobe или nottobe». Хоть на болоте целуй лягушек, хоть во дворе Снегурку лепи, хоть из ребра вытачивай диву (выбери нужное – наугад!) – всё это мелко и некрасиво, и, по-серьёзному, плагиат.
В литературе ищу причины, нервно листаю за томом том: все эти куклы – Суок, Мальвина – мило, талантливо, но не то! Эти детали дурного тона – ключики, пальчики, глупый взгляд… Вы б предложили ещё Джоконду, что улыбается всем подряд!
Я же замыслил совсем другое, я же художник, в конце концов: нужно, чтоб в радости или в горе, телом, движением и лицом, словом, улыбкой, душой, конечно (ибо бездушных и так полно) – было б, простите за рифму, вечно это созданье вдвоём со мной.
Как это всё-таки бестолково – в матовом мраморе пульс ловить. Тело прекрасно, лицо готово, дело за малым: дыши, живи! Не получается акт творенья, муки творца пропадают зря, если родное произведенье не соглашается доверять…
Снова такая, как я оставил – вряд ли живей, чем была вчера. Эта игра, как бои без правил – сверхувлекательная игра! Кашляя, пачкаясь и потея, партию еле свожу вничью…
Я назову тебя Галатея – если до срока не разобью.
Предложное
«Живёшь себе, вся в себе, не выходя из» (Анна Галанина)
Проснувшись, смотришь – город совсем слепой,
Хоть в окно гляди, хоть глаза в глаза.
Веришь, живёшь невидимо, под, из-под,
Не выходя из, не выходя за,
Сдавшись теченью пёстрой тугой реки,
Не поймав волну, не нырнув до дна.
Это же просто – между, не вопреки,
Не говорить про, не посылать на,
Сжаться, остаться дома, где свет и чай,
Не увидев ночь, не дожив до дня.
Главное – не закончить бы, не начав,
Не умереть без, не прогореть для,
Не пережить согласно, благодаря,
Вдоль, поверх, ввиду, вследствие и насчёт...
Главное – чтобы через, и чтоб не зря.
Не забывать о, не уходить от.
Некроложное
за окном неживое нетёплое серый тон
мой пароль не подходит и некрологин не тот
мысли в формы записаны рондо терцет сонет
некроложные принципы истина ли в вине
недосолнечно в лужах разлив в облаках раскол
некрологика женская запах такой мужской
это скоро пройдёт потерпи родной не молчи
некроложечка звякает кофе слегка горчит
Cloud
Море было недавно, ушло посредине дня,
Море смылось со дна и оставило здесь меня.
Притворяюсь песком, повторяя рисунок дна.
Мне не страшно, не страшно, я рада побыть одна.
Небо было недавно, буквально вчера ушло,
Обнажило дощатый рассохшийся потолок.
Ты доволен, доволен, тебе одному легко:
Есть узор древесины и парочка облаков.
Плоскость мира изогнута – небо, и в нём вода.
Сохрани меня в облаке.
И просматривай иногда.
Поговорочное
Пока держали – так над мостом,
А уронили – пошли круги.
А что блестело – то и в гнездо,
А что не очень – то не с руки.
Пока летели – тепло да синь,
А стали падать – секло дождём.
А что созрело – косой коси,
А что пропало – то ни при чём.
Пока горит – по огню и дым,
Пока играешь – всегда ничья.
А что имеем – то не храним,
А потеряли – так в три ручья.
Лестничное
Одесской голубой лестнице в парадном на улице Гоголя
Чужие города – познание миров.
Притихшая душа за пазухой пригрелась.
В парадном полумрак; такая акварельность,
Что ищешь взглядом кисть, бумагу и перо.
Здесь золотая пыль, семь красочных слоёв,
Чугунное литьё и солнечные зайцы –
И так нетрудно быть, и так легко казаться,
И полной горстью брать, и отдавать своё.
И кажется, что мир давно погряз в долгах
Пред сонной тишиной, где жили и кружили
Густая синева стихов Бараташвили,
Руан, собор Моне, танцовщицы Дега.
Выборгское
Выборг – булыжники, небо, гранит, трава.
Память жива, неизвестность всегда права.
Вере довольно, надежде чего-то жалко…
Тянутся встречно, как будто к руке рука,
Взрытые старыми шрамами берега,
Сцепленные замком, а вернее – замком.
Лето бушует. Не прямо, так по кривой –
Сквозь бастионные кольца, брусчатый двор,
Сквозь неприступность границ, языки и флаги –
Рвётся неистовой силищей сочных трав…
Жизнь продолжается. Камень, ты проиграл –
И не помогут ни ножницы, ни бумага.
Черепаховая шкатулка
– Слава Создателю – зеркало нынче мутно:
Что ж на себя, «красавицу», любоваться?
От генерала коляска сегодня утром:
Федьку за мной послал, приглашал кататься!
Ноги-то пухнут – какие уж тут прогулки,
Чаю попей да сиди, как в гнезде наседка.
Аннушка! Анна!.. Подай-ка мою шкатулку!
Славная девушка, нынче такие редки:
Скромница! а работящая – точно пчёлка.
Замуж её получше – скажу Федулке.
А из Дуняшки, видно, не выйдет толку…
Что тебе, Аннушка?.. А! принесла шкатулку!
Крышка-то – вот чудная – не зверь, не птица,
Папенька будто сказывал – «черепаха»!
Сонюшка, внучка, любит играть-возиться:
Пальчиком по узорам, да охи-ахи…
Папенькин орден, Георгий – ещё турецкий,
Этот – супруга, а этот – посмертный, Борин…
Что-то глаза слезятся, никак от блеску?
Аннушка! Анна!.. Спусти-ка немного шторы!
Локоны детские – чую через бумагу,
Мягкие свёртки: Димитрий, Иван и Софья.
Плакала, думала: лучше уж рядом лягу…
Сердце болело, рвалось, исходило кровью.
Непостижимы дороги у Божьей воли!
Борю искали – ходили всю ночь с иконой.
Нет! велико Бородинское наше поле…
Лиза – не вынесла родов, оставив Соню.
Крышку поднять невмочь: ослабели пальцы!
Душно… Позвать – пускай приоткроют рамы.
Что ж не идут?! Как давит – не докричаться…
Будто стемнело?.. Сонюшка… Анна! Анна!..
Св. Иероним
Время закручено гладким, тугим кольцом –
Чистенько, как ни ищи – не найдёшь конца.
У собеседника что-то не то с лицом,
Если точней – у него уже нет лица.
Книги всё толще, а волосы всё белей,
Нимб подрастает , привыкла не ныть душа…
Если отвлечься от вечного счёта дней,
В общем-то, жизнь получается – хороша.
Мой собеседник – отменный ценитель книг,
Слушает, глаз не сводя – впрочем, глаз-то нет…
Утром проснуться и, сдвинув к затылку нимб,
Мысль переплавить в слова – вот и весь ответ,
Вот и судьба, и работа, и боль, и крик,
Горсточка смысла из бренного естества…
Я заберу одиночество, крест и нимб,
Всё остальное, наследники, – это вам.
Летальное
Растрёпанно, безудержно и слепо
В колодце петербургского двора
Рыдала осень над недвижным небом,
В сырой асфальт затоптанным с утра –
Нечаянно, отчаянно и шало,
Не с бухты, не с барахты, не со зла…
Рыдала осень: небо не дышало.
Последняя гроза не помогла.
Сороковой
И было слово, дело и народ.
И дни текли, переплавляясь в год
Сороковой – судьбинный, мироносный.
Великий год победы и беды
Торил нам путь и заметал следы,
И заплетал узлами перекрёстки.
Великий год свершения мечты!
Увидеть свет, не дать сердцам остыть,
Свободу прорастить из несвободы!
Сомнения раздроблено зерно,
Известно: торжество предрешено
Единственно возможного исхода.
Предрешено! – и преданность в глазах...
Со страхом, облекаемым в азарт,
В неведомой игре бросали кости –
Неглубоко, без долгих похорон.
Проигранное – жалко и старо...
Сороковой – (об)манный, (полу)острый –
Раскачивая землю в пелене,
Просеивал десяток главных «не»
И проникал в извилины и поры.
Перетерпи, уверуй и дойди...
А тот, кто шёл всё время впереди,
Твердил, как заклинанье: скоро, скоро!
И будет запах вспаханной земли,
И алый свет зальёт расцветший мир,
И будет счастье тем, кто жнёт и сеет...
Был год – безводен, каменист и слеп.
И шли отцы, и дети шли вослед,
Устало глядя в спину Моисея.
Толкиеновое
Факелы прогорают, шипя смолой,
Факелы обжигают небесный свод.
Эта земля не любит, когда светло,
Прячет следы в трясине глухих болот.
Кто приходил за золотом – не дошли.
Тот, кто бежал за радугой – не догнал.
Крепкая кость у чёрной сырой земли,
Тонкая кожа да тёмные времена.
Туго, струной натянута тетива,
Тронь – зазвенит лучом сквозь густой туман.
Слов не ищи, теперь не нужны слова.
Солнце приходит в мир. Отступает тьма.
Тавр
Попить бы… будь прокляты привязи и столбы.
Укрыться б от солнца, но пальмовой тени мало.
Высокая рощица смотрится светлым залом –
С колоннами, этими, как их?.. опять забыл.
Забыть бы навеки. Смотреть бы не вверх, а вниз.
Пустить бы здесь корни, в любом из возможных смыслов.
И ныне, и завтра – и даже, пожалуй, присно.
Найтись, оказаться – пожалуй, и обрестись.
Почистить бы карму и зубы, наладить быт,
Пойти на усиленный выпас, прийти бы в тонус…
Зудит и кусает мушиная монотонность.
И будешь ли, право, травою единой сыт?
Забыть бы. Но память нелепая дорога:
Вот здесь, где хвостом по морщинистой шкуре хлопал,
Сидела, дрожа, перепуганная Европа,
Схватившись покрепче ручонками за рога.
Старик и море
– Завтра приду – не скучай, родное.
Так-то, ласкайся своим прибоем!
Слышишь, лохматое? Спи-усни…
Сколько с тобой, непутёвым, спорил!
Как это люди живут без моря,
Ты мне по совести объясни?
Чтоб не дышать ветерком солёным,
Чтоб не слыхать, как внизу шумишь…
Море вздыхает: он всё же мил –
Маленький, юркий седой смышлёныш!
Ласковый… люди такие люди.
Сколько их было и сколько будет,
Сколько воспитано за века.
Игры забавные – снасти, лодки…
С ними так весело…
Жаль, недолго.
Скоро присматривать новичка.
Замкнутое
Ежегодное «прощай», неожиданное дело:
Накипело через край, пожелтело, заржавело.
Тёплый яблочный разлом, жарко пахнущие травы –
Убежало, утекло – выключатель неисправен.
Повернуть пытаюсь вспять – бестолково и нелепо,
Замыкаю на себя электрические цепи,
Ток течёт по проводам, голоса несёт в потоке,
Наша ближняя звезда всходит где-то на востоке.
Иней – корочка, глазурь. Золотая середина.
Пахнет в сумрачном лесу повзрослевшим Буратино.
Лес простуженный лежит – развели туман и сырость!
Лето – маленькая жизнь, этот год из жизни вырос,
Примеряет, что дают – отрицает, не приемлет,
Призывает снег и грусть на обиженную землю,
Топчет струями дождя опустевшие колосья –
Замыкает на себя неприкаянную осень.
Виноградное
Начиналось тихо: вертелась одна планета,
Человеки верили, что полезны.
Виноградную косточку в землю зарыли где-то,
Даже спели об этом песню.
Мы пришли посмотреть и жить. Виноград был зелен,
Всё кругом громадилось и алело.
Запрещённого бога показывали в музеях,
Я его за это жалела.
Мы учили свои аккорды – играть на нервах.
Были чем-то сыты, чему-то рады.
Всё менялось вокруг. Бога приняли в пионеры,
Он теперь в совете отряда.
Говорили не то, бежали куда не надо,
Зажигали свечи, гасили ссоры.
Всё же вертится, нет?..
Виноград, по сезону, сладок.
Время сбора.
© Людмила Калягина, 2017.
© 45-я параллель, 2017.