В плену страшного времени
– Рассказывайте, Мария Кузьминична, я очень внимательно слушаю! Ведь ваши воспоминания – мое первое редакционное задание, – уговаривала молоденькая журналистка.
– Да мне то время, деточка, вспоминать страшно! – вздыхала пожилая усталая женщина.
– Вы же старейшая учительница в городе. Кого ещё спрашивать? – настаивала девушка.
– Ну, хорошо, будь по-твоему. Слушай...
Ростов освободили в феврале сорок третьего, мне тогда двенадцать лет было. Оккупацию пережила с соседкой тетей Галей. Вместе с ней маму хоронили. А потом голод, холод, страх терпели. А как наши пришли, рядом госпиталь обосновался. Тетя Галя туда устроилась помогать, а потом меня позвала. Я там стирала, дежурила в палатах, убирала. И кормили меня понемногу. С медсёстрами подружилась. Они лет на шесть меня старше были. А в начале марта пришел в госпиталь демобилизованный майор. Собрал медсестёр, санитарок, и я там оказалась заодно, и говорит:
– Я назначен заведовать детским домом. Мы беспризорников по руинам собираем. Они там прячутся – людей боятся, особенно в военной форме.
– Почему же прячутся? – удивилась я.
– У одних родителей арестовали и расстреляли при немцах, ребятишки в свои дома возвращаться боялись. У других дома разбомбили, возвращаться некуда. Да и как выжили в оккупацию – удивительно. Попрошайничали на базаре. Приворовывали. На бывших складах какие-то остатки собирали. Одичали, озлобились... Я на завтра договорился с начальством, чтобы вас с нами отпустили в центр города. Вы девчата молодые; надеюсь, вас бояться не станут.
На следующий день вместе с воспитательницами детдома вышли мы в самую гущу руин у городского сада. Майор показывает на разрушенный дом.
– Здесь, – говорит, – целую ватагу видели.
Мы стали спускаться в то, что было когда-то подвалом. Перекрытия над ним нет, а лестница осталась. Крыши тоже нет, одна коробка полуобрушенных стен. И там внизу, среди обломков кирпича и мусора, мы их увидели... Маленькие, худые, чумазые, в обносках. И едва нас заметили – врассыпную. Медсёстры и воспитательницы – за ними. А я растерялась и у лестницы стою, смотрю на груду мусора и тряпья, что на их месте осталась. И вдруг понимаю: в ней кто-то шевелится... Потом личико появилось. И глазёнки на меня смотрят не мигая. Я страх перемогла, подошла и шепчу:
– Не бойся, родненький. Мы тебя обогреем, накормим...
И только тогда ручки увидела. Маленькие – одни косточки, кожей обтянутые. И обожгло меня! Он ведь сил не имеет ни убежать, ни даже из этой тряпичной кучи выбраться. Стала я мусор и лохмотья в стороны отбрасывать. И казалось мне в ту минуту, что я его вызволяю из плена страшного пережитого, из бездны отчаянья и страха!
А когда откопала, испугалась, что унести его не смогу. А он оказался маленький и лёгенький такой, что я без труда поднялась с ним по лестнице. Там на улице уже медсёстры и воспитательницы стоят с другими беспризорниками. Но те постарше и покрепче были, хотя худющие и в таких же лохмотьях.
– Идёмте с нами! – скомандовал заведующий. – Накормим, умоем, оденем. Только вы, – обратился ко мне и ближней санитарке, – этого малого в госпиталь несите: не выживет у нас, слабый совсем. А как поправится, приводите.
В госпитале нашем кроватей свободных не оказалось. Найдёнышу место определили на топчанчике, что отыскали в подсобке. Врач, как мальчонку увидел, – удивился, что жив ещё. Велел тёплой водой поить, а потом и жиденьким супом по маленькой ложечке.
Только через три дня он в себя пришел. Глаза осмысленно глядеть стали. Но говорить ещё недели две не мог. А я его все по плечу и по головке гладила и повторяла:
– Всё плохое ушло. Я с тобой. Всё хорошо.
А когда он заговорил и имя своё назвал – Рувим – я так обрадовалась, что заплакала вместе с ним.
Только через три месяца я его в детдом отвела. По дороге он рассказал, как на руины попал в августе сорок второго, когда его вытолкнули из колонны евреев, что на гибель вели в Змиёвскую балку.
Когда я вернулась в госпиталь, проводив его, раненые мне говорили:
– Вот бы жену такую, заботливую! С такой любую беду переможешь.
Другие не соглашались:
– Раз ты такого шкелетика выходила, быть тебе сестрой милосердия!
А некоторые возражали:
– Нет! Если ты его говорить снова научила – будь учительшей!
Так я решила детишек учить и помогать им минувшую войну забыть. А через несколько лет поступила в педагогическое училище...
– Что же вы плачете, Мария Кузьминична? Ведь уже пятьдесят пять лет прошло...
Потаённый смысл
В воскресенье дождь, который собирался всё утро, накрыл нас перед музеем современного искусства на улице Шаумяна. Моя экскурсионная группа была всего в семь человек. Как сказали бы менеджеры по экскурсиям, семь с половиной. Этой половинкой стал первоклассник Алёша, которого мама взяла с собой, не желая оставлять одного дома. Про него она сразу сказала нам:
– Он не будет мешать. Любознательный, впечатлительный, тихий.
И весь первый час нашей экскурсии по старой купеческой улице я по ходу движения и рассказа обращала внимание на Алёшу. Если взрослые в основном слушали и задавали вопросы, то он всё воспринимал глазами. В них читалось восхищённое удивление причудливыми дракончиками над окнами, лепными гирляндами, крылатыми посохами Гермеса под карнизами, ажурными решётками чудом уцелевших балконов. Я невольно подумала, что он, при таком внимании к деталям, мог бы стать хорошим художником.
Музей на нашем пути был удачным запасным вариантом: давал возможность укрыться ненадолго от непогоды, рассказать историю превращения старого особняка в современный музей, познакомиться с его экспозицией.
В выставочных залах скучала смотрительница – рыжеволосая молодящаяся дама среднего возраста. В этот день были выставлены картины молодой ростовской художницы. Как сообщала афиша у входа, большая часть её работ посвящалась старым домам и улицам Ростова.
Мы закрыли зонтики, сняли плащи и разбрелись по уютным залам. Картины были интересные, но мастерства их автору явно не хватало. Смотрительница следила за нашими впечатлениями, указывала на альбом отзывов посетителей, явно желала вступить в разговор. Но я и мои спутники молча прохаживались вдоль стен.
Наконец она выбрала момент, когда мы задержались у одной из картин, подошла к нам и взволнованно заговорила:
– Художнице ещё нет тридцати, и, возможно, ей не всё удается, но какие потаённые смыслы она вкладывает в свои творения! Вот взгляните. Казалось бы, просто тёмное пространство: в центре едва читается силуэт города, вверху светящиеся отдельные звёздные точки, а внизу вереница парных огоньков. Как вы думаете, что это может быть внизу?
– Наверное, светлячки, – сразу предположил Алёша.
– Может, фонарики в аллее? – подхватила его мама.
– Возможно, фонари машин на автотрассе, – заметила я.
– Нет, что вы! – возразила смотрительница. – Это кошачьи светящиеся глаза. Вы же помните, что кошки – древнейшие священные животные, их забросили на Землю пришельцы-инопланетяне, когда побывали у нас в древнейшие времена. Кошки призваны наблюдать за нами и днем и ночью, для этого им и даны светящиеся глаза. У них большие усы и длинные надбровные ресницы – это антенны, через которые они передают на неопознанные летающие объекты всю информацию о людях. Эти верхние светящиеся звездные точки и есть НЛО, которые принимают от них и передают эту информацию во Вселенную. Вот такой художественный замысел, – выдохнула дама.
– Это надо же... – сдержанно улыбались старшие экскурсанты.
– Такое трудно предположить, – качали головой спутники помоложе.
– Неожиданный смысл... – разводили руками иные.
Алёша смотрел на картину настежь распахнутыми глазами, приоткрыв рот.
– А какие еще глубинные смыслы можно найти в других полотнах! – воскликнула смотрительница, устремляясь к соседнему полотну.
– Извините, – я прервала её, – нам пора продолжать экскурсионный маршрут.
Когда мы вышли на улицу, дождь закончился. Я продолжила прерванный рассказ о старинных домах купеческой улицы и невольно наблюдала за Алёшей, который выглядел потрясённым после услышанного возле картины со светящимися «кошачьими глазами».
До меня долетел краткий разговор его с мамой:
– Мам, а я ведь нашу Мурку дрессирую каждый день.
– Я же говорила тебе, не трогай её!
– Мам, а я же её и за усы дергаю!
– Сколько раз повторяла, нельзя этого делать!
– Мам, я слово даю! Не трону её с этого дня! Она же инопланетянка!
«Надо чаще заходить в музей, – подумала я, – особенно с такими впечатлительными первоклассниками».
Заблудившийся ангел
В июньское утро Андрей, сотрудник краеведческого музея, приехал на автобусе в село Маргаритовка. В рюкзаке лежало задание, которое ему выписали вчера, где значилось: «Выполнить 3 шурфа на месте утраченной Благовещенской церкви».
Директор напутствовал:
– Хотел самостоятельную работу? Вот деньги выкроили. Дерзай!
Андрей переговорил с коллегой, побывавшим на том месте осенью. Он сообщил:
– От церкви осталось три едва заметных холмика. Вот рядом и копай. Девятнадцатый век – молодая археология.
С музой истории Клио Андрей подружился в школе. Потом был университет: истфак, кафедра археологии, экспедиции. Затем – служба в армии и начало работы в музее. На раскопки его брали охотно. Копал он неутомимо, но с выводами коллег не всегда соглашался, предположения выдвигал слишком смелые, параллели проводил неожиданные. А теперь сразу захотелось попробовать себя в самостоятельной работе.
В то утро на окраину села, где когда-то стояла церковь, он вышел быстро. Минуя последнее подворье, поздоровался с хозяйкой, хлопотавшей у забора.
Прошёл еще сотню шагов в сторону залива, снял рюкзак, осмотрелся... И запал улетучился. До самого обрывистого берега землю заполонило буйное разнотравье. Где же холмики?
От отчаянья в горле пересохло. Он потянулся к бутылке с водой в рюкзаке. И обнаружил, что не набрал её! В надежде вернулся к окраинному подворью.
Хозяйка, невысокая сухопарая немолодая женщина в косынке и поношенном платье, что-то складывала у забора.
– Выручите водичкой? – начал он неуверенно. – Я археолог, Андрей, из музея по заданию.
Она разогнулась, рассмотрела его, сказала:
– Обожди, – и ушла в глубь двора. Сразу вернулась, протянула гостю пластиковую бутылку с водой. Он открыл ее и жадно глотнул. А она пояснила: – Меня Матвеевной зови. Воду с утра из колодца племянник носил и бутылки набрал. А какое у тебя задание?
– Может, подскажете? – радуясь её интересу, отозвался Андрей. – Там, ближе к берегу, церковь стояла. Наши археологи эту территорию осматривали осенью. Говорили, что было три холмика. Мне возле них шурфы надо выкопать – место уточнить.
– Эх, голубчик! Была церква, я знаю, хоть живу тут всего пятьдесят лет. А год назад на том месте батюшка с людьми был: молебен служил. Мы думали, начнут церкву восстанавливать...
– Меня для предварительной шурфовки и прислали. А где же холмики найти?
– Я укажу. Смотри: первый – там, у татарника колючего с малиновыми головками, второй – у шалфея, что свечами лиловыми поднялся, а третий – в стороне, где пижма желтеет. Вижу, ты не понимаешь. Идем, покажу.
Когда они обошли указанные места, у Андрея поднялось настроение. Он готов был обнимать разговорчивую Матвеевну.
– Дай бог вам здоровья! – повторял снова и снова.
Уходя, она обернулась:
– Ты, как полдень минет, приходи, пообедаем вместе. А то племянник утром уехал по делу, а я борщ сварила.
Оставшись один, он взялся за работу с таким энтузиазмом, что не заметил, как пролетело несколько часов. Когда уже шурфы были заглублены на штык его сапёрной лопатки, рядом появилась Матвеевна.
– Я так и знала, что заработаешься. Пойдём, отобедаем.
И он пошёл с ней.
Отворив калитку, она крикнула дворняжке:
– Жучка, свои! – Та послушно присела, разглядывая гостя. – А ты, Андрей, принеси стол и табуретки из кухни.
Расположились под кроной развесистой жердёлы. Он ел медленно. Закончив, сказал:
– Вкуснотища! Такой борщ моя бабушка варила.
– Я готовить тоже у бабушки училась, царствие ей небесное. Её ведь в нашей церкве крестили!
– А когда же её разрушили? Мне в музее год не назвали.
– Старики говорят, что закрыли её в тридцать втором и ещё шесть лет она стояла. А потом школу начали строить, камня не хватало. И председатель решил её разобрать на камень. Жители противились, а он работяг из города привёз и милиционеров. С бригадой той камнем расплатился. А иконостас на доски разобрали и для школы столы сделали.
– А я думал, в войну...
– Нет! Место намоленное, ни одна бомба не упала.
Помолчали.
– Надо копать, – сказал он, – а то до темноты не успею.
– Иди, голубчик. А я тебе компот принесу.
Она резко поднялась, сдвинув кастрюлю. Половник, лежавший рядом, скатился с крышки стола. Андрей тут же нырнул под него, чтобы поднять. Нашёл не сразу. А когда вылезал, повернул голову и увидел на тыльной стороне крышки стола изображение ангела...
– Неуклюжая стала, – ворчала Матвеевна, собирая тарелки и ложки.
А он, подавая половник, волнуясь, выдохнул:
– Там на крышке снизу...
– Что? – спросила женщина.
– Изображение святое.
– Боже мой! – перекрестилась она. Тут же составила всю посуду на табурет.
Вместе они перевернули стол. Лучи осветили нижнюю плоскость доски. На ней увидели фигуру ангела, обращённого к Деве Марии...
Матвеевна снова перекрестилась.
– Этот стол из школы принесли, когда парты завозили.
– Другие бы столы поискать, – заметил Андрей.
Случайная находка
Началось всё в февральский день середины шестидесятых. К замдиректора краеведческого музея явился экскаваторщик песчаного карьера.
– Анатольевич, – сказал, посапывая с мороза, – у меня под ковшом кости, как летом. Но теперь большие! Может, мамонт? Пошли кого-нибудь посмотреть!
Замдиректора, вчерашний выпускник университета, был на девять лет моложе экскаваторщика. Послал он в карьер недавнюю однокурсницу, работавшую, как и он, второй год.
Разработку в карьере остановили. Археологи три недели в десятиградусный мороз «выковыривали» из замерзшего песка скелет доисторического животного. Экскаваторщик помогал: сгреб насыпи вокруг раскопа, освободил проход для выноса находок. По счастью, снег не шел, но держался мороз. Анатольевич обеспечивал археологов как мог. Раздобыл в воинской части полушубки и ватные штаны. Но даже в них работу на морозе выдерживали два часа. Потом шли греться в вагончик-бытовку у бровки карьера. Там пили чай, жевали бутерброды и снова спешили к раскопу. Когда совсем унывали, экскаваторщик подзадоривал:
– Хорошо, в феврале кости нашли. В марте строительный сезон пойдет. Там конец квартала, план надо давать. Вас из карьера погонят. Поспешайте!
И они шли в раскоп, к застывшим бивням, рёбрам, позвонкам: фотографировали, расчищали, упаковывали, маркировали, опять расчищали. И снова шли отогреваться. Экскаваторщик предлагал «столичную», но они отказывались, понимая: её хватит на пятнадцать минут, а до конца светового дня им грести и грести песок на морозе.
Непростой была и перевозка всего найденного в здание порохового погреба, где временно помещался музей. Там все части скелета разложили на деревянный настил.
Через месяц после ледовых раскопок Анатольевич, уже ставший директором, вызвал антрополога из университетской лаборатории Ростова. Это была Надежда Петровна, которая читала ему лекции пять лет назад. Она, увидев разложенные находки, ахнула:
– Весь скелет, и целый?! Всё аккуратно разложили, зарисовали, замаркировали, сфотографировали! Не зря я вас учила. А то вон мне привозят в лабораторию мешок костей неизвестно откуда – и делай им заключение!
– Старались, – пояснил директор.
– Это же тригонтериевый мамонт, семьсот тысяч лет назад! – продолжала она. – Таких в мире на пальцах одной руки сосчитать! Нужна первичная консервация. Тут я помогу. А потом – полная реставрация и разработка каркаса, чтобы поставить скелет, затем – сборка. Это делают специалисты в Ленинграде. А где установите? Такие экземпляры высотой до пяти метров.
Все проблемы легли на плечи директора. Новое здание музею только обещали, денег не хватало. Но он был так окрылён находкой, что через день добился приёма у председателя горисполкома.
Тот выслушал взволнованный рассказ об уникальной находке и необходимости денег на реставрацию. Вздохнул и объяснил:
– Деньги в бюджете нашли только на ремонт нового музея. Но есть в городе оборонный завод. Иди туда, к директору. Проведи экскурсию для инженеров в пороховом погребе и попроси денег. Это единственный вариант.
Выходя из кабинета, Анатольевич удивился, как эта идея не пришла ему самому. А через неделю он уже вёл экскурсию и рассказывал о древних животных. Как в 1915 году азовчане впервые собирали их кости на берегу Дона, потом – как в песчаном карьере находили отдельные позвонки и бивни.
– А вот два месяца назад... – он подвёл экскурсантов к разложенному костяку тригонтерия, – нашли целый скелет. Таких сохранилось в мире несколько экземпляров!
Закончив экскурсию, он отважился на разговор с главным инженером, который и привёл сюда итээровцев. Поведал, что есть у музейщиков мечта отреставрировать замечательный скелет и поставить в зале нового музея во весь исполинский рост. Но для этого нет средств в бюджете, и любую помощь завода археологии примут с благодарностью.
– Хорошая мечта, – заметил собеседник. – Приходите завтра к концу смены. Поговорим с директором, постараемся помочь.
Так нашли деньги на реставрацию. Она длилась девять лет! В эти годы Анатольевич выдержал «сражение» по ремонту здания музея. В зале, где предстояло выставить уникальный скелет, подняли перекрытие на два метра. Когда начали сборку экспоната, он не отходил от реставраторов. Сотрудники шутили: «Анатольевич с этим мамонтенком нянчится, как с ребёнком!»
После открытия музея в нём побывали многочисленные экскурсанты из европейских стран. Вскоре министерство культуры области получило приглашение на экспонирование тригонтерия в музеях Франции, потом Японии и других стран. И вновь благодаря усилиям Анатольевича он совершил эти путешествия.
Разговор у клумбы
Начало июня. Цветущее сияние лип царит в аллее парка. Семилетний Димка уверенно шагает к большой клумбе, оставив у фонтана мать, заговорившуюся с подругой.
– Далеко не уходи! – летит ему вослед.
А он уже остановился перед цветочным узором. Его по контуру дополняют рассадой две женщины. Рядом – высокий сухопарый старик, что-то поясняет им. А взгляд Димки притягивает живое многоцветье клумбы. Ещё минуту назад он не мог представить, что можно рисовать цветами.
– Дедушка, вы, наверно, садовник? – спрашивает он старика.
Тот, обернувшись, с интересом смотрит на мальчика.
– Садовник-цветовод, – отвечает с достоинством.
– И вы придумали всё это? – Он указал на цветочный рисунок перед собой.
– Узор мало придумать, – склонил голову к мальчику старик, – его надо уметь составить из растений. Цветы – мои краски, а земля – бумага. Чтобы растения дарили мне свои краски, я должен знать и понимать их жизнь и характер.
– Наверно, вы с детства хотели стать садовником? – не отстаёт мальчик.
– Вовсе нет, так получилось, и теперь не жалею об этом.
– А это интересно – выращивать узоры на клумбах?
– Конечно! А я здесь, в саду, создавал не только узоры. Вон там, на газонах, были мои изображения самолетов и герба страны, на склоне у лестницы – цветочный календарь, а на площадке под ротондой четыре года назад выставили выполненный мною портрет Ивана Владимировича Мичурина из ковровых растений, а ещё...
– И я всего этого не видел? – воскликнул мальчик. – А мы живем тут рядом!
– Вот ты веришь, а многие говорят, что я всё это придумываю! Хорошо, что мои клумбы и портреты фотографировали газетчики, и мои коллеги, и наш директор. А что ты не застал мои узоры – не отчаивайся. Ты был ещё маленьким, и у твоей мамы не было времени для прогулок.
– А кто такой – Мичурин?
– Это учёный, он выводил новые сорта плодовых деревьев.
Старик говорил и видел, что мальчик глядит на него и жадно вбирает всё сказанное. И потому он старался подбирать слова, но понимал, что говорит каким-то взрослым, корявым языком, а перед ним ребёнок, который многого не знает... И он продолжал объяснять, пытаясь утолить интерес, который светился в глазах мальчика:
– Когда ты подрастешь и будешь путешествовать, то познакомишься с прекрасными садами в разных концах страны: в окрестностях Ленинграда, в Подмосковье, на берегу Крыма, на побережье Чёрного моря. Ты прочитаешь, какими были легендарные сады в истории человечества: Версальский парк в окрестностях Парижа, Висячие сады Семирамиды в Вавилоне, а сейчас – парк с великолепными фонтанами в Петергофе. Ты удивишься фантазии цветоводов и мастерству садовников.
Мальчик слушал и не всё понимал. Но пыл садовника увлекал и очаровывал. И главное, так серьёзно с ним ещё никто из взрослых не разговаривал.
А старик продолжал всё взволнованней:
– Вот тот же Людовик Четырнадцатый, которого называли «король-солнце». Когда он задумал парк перед дворцом в Версале, то пригласил садовника Ленотра, который был известен как мастер великолепных цветочных орнаментов. Для встречи с королем садовник приготовил эскизы узоров клумб и газонов, партеров из кустов и диковинных растений. Когда Ленотра привели к королю, он сразу, раскрыв свой альбом, стал показывать и пояснять эскизы. При виде первого листа с рисунком Людовик восхищённо воскликнул:
– О! Я заплачу десять тысяч ливров за твой рисунок.
Садовник перелистывал эскизы и над каждым слышал:
– Я заплачу десять тысяч ливров.
Когда, был открыт предпоследний лист, король вновь повторил:
– Я заплачу десять тысяч...
– Сир! – прервал его Ленотр. – Остановитесь! Вы нищий...
Несмотря ни на что, мастер работал многие годы и создал задуманный парк, который стал лучшим во Франции и Европе.
– И его можно увидеть? – обрадовался мальчик.
– К сожалению, после смерти мастера сад стал приходить в упадок. Только воля, знания и опыт Ленотра могли поддерживать его жизнь.
Старик перевёл дыхание, а уже звучал новый вопрос:
– А названия цветам садовники придумывают сами?
– Когда выводят новые цветы – сами. А вообще цветы часто получают женские имена или женские имена рождаются от названий цветов. Ведь у каждого садовника были матушка, невеста, сестра.
– Димка, не мешай человеку работать! – прервал разговор резкий женский голос.
– Он вовсе не мешает, – возразил старик. – Мне было интересно познакомиться с вашим сыном. Он такой живой и любознательный!
– Слишком досаждает всем вопросами, – пожаловалась мать.
– У него сейчас золотое время – не бояться спрашивать. Хорошо, что он такой бойкий. Наверное, хочет стать космонавтом?
– Нет! – возразил Димка. – Я хочу быть садовником.
– Идём, мы опаздываем, – потянула женщина сына за руку. – Уже отойдя к выходу, бросила, обернувшись к нему: – Представляю, что он наговорил тебе! Старики всегда придумывают прошлое...
«А вот и нет! – подумал Димка. – А садовником я всё-таки стану!»
© Любовь Волошинова, 2017–2023.
© Татьяна Литвинова (иллюстрации), 2025.
© 45-я параллель, 2025.