* * *
Бетонные дома,
размытые от слёз,
искусственные сны,
фантомные тревоги.
Из города умчать!
Пусть грязь из-под колес
летит по сторонам
разъезженной дороги.
Эклектику времён
и скученность огней
покинуть и забыть,
хотя бы ненадолго.
Обочиной земли
прорваться поскорей
в то место, где меня
не гложет чувство долга.
Простор меня влечёт –
я тороплюсь на зов
и выжимаю газ
на опустевшей трассе.
Там будет неба свод
высок и бирюзов.
там будет воздух чист,
а свет прозрачно-ясен.
И потеряет власть
внезапный пируэт
злокозненной судьбы.
Вонзившиеся шпоры
болезней и тревог,
потерь моих и бед
отпустят, и расчет
получат кредиторы.
Так обретает смысл
бессмысленный паркур.
Тут с места и в карьер
совсем не для карьеры
берёшь, а оттого,
что счастья чересчур,
и лёгкие полны
любви сверх всякой меры.
Не прекращайся, мой
стремительный полёт!
Становится мой мир
всё ярче и богаче.
Я снова на коне!
И всё во мне поёт,
и от восторга чувств
галопом сердце скачет!
Осеннее
На две части бывает душа в это время расколота:
восторгаюсь палитрой, а об увяданье скорблю.
Бриллиантовый лёд, в обрамленье осеннего золота,
отражает, искрясь, небеса цвета Tiffany blue.
Подвенечное платье ещё канителью не вышито.
Не расшита узором, прозрачна, как воздух, фата.
А когда журавли, сбившись в стаю, взлетают повыше, то
очевидной становится тщетность надежд. Разлита
в этой осени горечь рябин, а любви послевкусие
чуть кислит. И следы поцелуев саднят и болят.
Я зеркальным осколком из глаза враньё извлеку сие.
Как в шестнадцатеричной системе считали цыплят
мы с тобою, припомню. И сделаю верные выводы
из истории нашей и жизни дырявой моей.
Не умея совсем извлекать из влечения выгоды,
я себя раздаю, и иначе никак, хоть убей.
Очень красивое небо
Возвращайся всегда, где бы ты ни был,
В этот мир, в этот день, в этот город.
И не потому, что здесь я, и не потому, что мне дорог,
А потому, что здесь очень красивое небо.
Крылом осенит, превращая быль в небыль,
Белого облака птица,
Не потому, что тебе удалось здесь родиться,
А потому, что здесь очень красивое небо.
Окружит обережно воздух целебный,
Поднимет выше – посмотри – вот они звёзды!
Возвращайся, не потому, что может быть поздно,
А потому, что здесь очень красивое небо.
Про улетающих птиц
Забурлила вода, вырываясь за край камышовой оправы.
Клич прощальный нарушил гармонию, врезался в слух.
Полетел белоснежными хлопьями по ветру пух,
опустился на землю, укрыл, точно снег, пожелтевшие травы.
Обжитые просторы когда-то зелёных долин,
покидают сегодня большие и сильные птицы.
Круг почёта над голой землёю – нельзя не проститься.
Машут крылья – и в серое небо вонзается клин.
Солнце первым лучом красит в золото белую стаю,
взявшись за руки, вслед ей мы долго, тревожно молчим...
Всё затихло, и мир этот стал совершенно иным.
Дождь ли, слёзы ли льют по щекам – я не знаю, не знаю...
Так, наверное, очень давно, под сердец перестук,
занесённый навечно в ячейки белковой спирали,
изумлённые люди с щемящей тоской провожали
в первый раз первых птиц, что впервые летели на юг...
Герберы
Я не любила герберы раньше,
теперь я их ненавижу вовсе!
Что же поделать? Такая осень:
в куртке промокшей, из тонкой замши,
холодно очень. Да что я тешу
глупой надеждой слепую душу?
Просто я трушу, я трушу, трушу...
Осень, как осень. Газонов плеши,
летом протоптанною дорогой,
стали чернее, зато заметней.
Падают листья на плечи? Сплетни
это всё. Просто не ждать итога
трудно, а ждать невозможно больно.
Видеть, как ты на краю постели
сидя, решил: «Виноград-то зелен!»
Осенью? Милый, ты что? Ну, полно!
Спелого, сочного просто горы!
Чем же тебе, дорогой, отрада
кислая зелень? У винограда
тоже есть срок. Только ты упорно
верить не хочешь. Да кавалеры,
как сговорившись, мне шлют поклоны,
проклятый мной виноград зелёный
и пресловутые те герберы.
Всегда
Я это знала, видимо, всегда:
Вечерний свет пурпурный и багряный,
Зелёный цвет заросшего пруда
И воздух пряный и немного пьяный
Вдыхала я, мне кажется, всегда.
Как полновесность зрелого плода
Наступит лишь в положенные сроки,
Так дни, недели, месяцы, года
Бесценные летели, но уроки
Учила я, мне кажется, всегда.
Росла, как все живое, без стыда.
Что открывала, то несла с собою.
Стать птицей, без малейшего труда,
Или любою каплей дождевою
Умела я, мне кажется, всегда.
* * *
Тьма придвигает горизонт всё ближе,
И открывает двери тайников.
Ночь истину за истиною нижет
На нитку вещих чёрно-белых снов.
Вселенной вечность скрыта облаками.
ПРОСТРАНСТВОВРЕМЯ – только лишь игра.
А прах тысячелетий под ногами
Легко дробить на завтра и вчера.
Иду по кромке нового рассвета,
И как бы поступь ни была легка,
Качается и кружится планета
От каждого удара каблука.
Они
А Она уже не скрывала слёзы...
Пёс Ей вслед смотрел и дрожал всем телом –
он хотел бежать и хотел остаться,
он скулил и тявкал щенком молочным.
Подбегал к Нему и просил ответа
на немой вопрос: «Почему так вышло,
что Она уходит во тьму и морось,
а они остались стоять на месте?»
Лапы клал на плечи, в глазах пытаясь
прочитать любовь, что они таили.
Только в них теперь ни любви, ни боли –
в них теперь одна пустота слепая.
Да и как такое понять собаке
(для которой верность дороже жизни),
что один простить не сумел другому,
и теперь они навсегда чужие.
И открылась дверь, как всегда со скрипом,
и они вошли – человек с собакой –
в дом, где пахнет хлебом и корвалолом,
дом, в котором раньше их было трое...
* * *
Накрасить глаза, чтоб не плакать от боли... не плакать...
Плакатную стрижку, одёжку напялить с обложки.
Не новый рецепт, но поможет, хотя бы немного.
А дальше... как знать, может всё ещё будет отлично.
Возможно приличья ещё соблюсти и терпеньем
наполнить себя до краёв, вместо мерзкого пойла.
А после курить по две пачки подряд, улыбаясь
тому, что бодрят они лучше, чем утренний кофе,
который в постель ты приносишь всё так же исправно,
но всё же горчит он чуть больше, чем слёзы... чем слёзы...
* * *
Мне за тебя простится всякий грех,
Как я тебе прощаю преступленья
Перед любовью, на глазах у всех,
Отринув боль, и гордость, и сомненья.
Как я тебя лелею и люблю,
Как пред тобою вынимаю душу
Восторженно-наивно, …и послушно
Стираю, убираю и кормлю.
Пусть мучаю тебя невыносимо,
Но я при этом мучаюсь сама.
Переизбыток сердца и ума,
Необходимость быть всё время сильной…
И города вокруг сырая мгла
При вечном тяготении к природе,
И несвобода при любви к свободе –
Вот то, с чем примириться не смогла,
Но ежедневно делала попытки,
Смиряясь с болью, что всегда в избытке,
Покинувшая небо голубица,
В надежде, что всё это мне простится…
* * *
А мне, большой и сильной, небом выдан
от горестей моих надежный щит.
Он мал и слаб, и даже чёрен с виду,
но с ангелами белыми мурчит.
Он знает утешительное слово
беззвучное и оклик боевой.
Он часто угощает домового
сметаною из блюдца своего.
А в страшной темноте шипит так громко,
так грозно: «Ты уйди, беда! Уйди!»
И ночь меня, как малого ребёнка,
укачивает на своей груди.
Признанием я тайны не нарушу:
Настолько восхитителен и мил,
что острым коготком меня за душу
он крепко и надолго зацепил.
* * *
Памяти тети Влади
Знаете, она не умерла!
Видите, как светом осиянна!?
Серебрится как вокруг чела
аура живая непрестанно!?
Или это сквозь завесу слёз
локоны седых её волос?
Нет, я ошибиться не могла.
На лице разгладились морщины,
и с неё сошла печали мгла,
будто не жила и половины
этих девяноста трудных лет.
Их следа теперь в помине нет!
Перемены сложно осознать,
осязать их пробуя несмело.
Повернулось – чувствуете? – вспять
время, и пространство закипело.
И предсмертный горестный оскал
на губах улыбкой заиграл!
Вышло солнце. По его лучу
Бог спустился, светом озаряя
всё вокруг.
Я в тишине шепчу:
– Видите!? По воздуху босая
рядом с Ним беспечна и легка
девочка идёт за облака!
* * *
Я сегодня отпускаю обиды,
даже тем, кто не попросит прощенья.
За врагов своих молиться привычно:
Пусть Господь их вразумит и простит.
Ничего, что их нападок и злобы,
и насмешек их живая мишень я.
Бог – моя неразрушимая крепость,
прочный мой непробиваемый щит!
Ничего, что их наточено жало,
я оружия из ножен не выну.
Пусть любовь и состраданье достигнут
даже тех, кто слепы к ним и глухи.
И по заповеди Божьей подставлю
им без страха я и щёку, и спину,
уповая, что Господь милосердный
и мои тогда забудет грехи …
Золото веры, безверия позолота
К 200-летию Бородинской битвы
Золото веры, безверия позолота
многими неотличимы, неразделимы
ни перед носом, и ни с высоты полёта –
зёрна от плевел отнять не всегда могли мы.
Золото веры, безверия позолота
равно тускнеют, когда в них потребы нету.
Но, если есть для великой души работа,
ясным становится то, что ведёт нас к свету.
Золото веры, безверия позолота.
Мерой войны наступает момент высокий!
Враг иноземный ворвался в мои ворота –
топчет жнивьё и плодов моих выжал соки.
Золото веры, безверия позолота.
Маленькой каплей слезы приросла надежда.
Родина наша, Отечество, из оплота
хлебом насущным нам стала, водой, одеждой.
Золото веры, безверия позолота –
полутонам больше в нашей не быть палитре!
С крестным знамением взяли мы из киота
Образ святой и древнейшей из Одигитрий.
Золото веры, безверия позолота.
Мы, головою склонясь у её подножья,
Знали – ведёт нас на подвиг её забота:
«Убереги нас, Смоленская Матерь Божья!»
Золото веры, безверия позолота.
В пушки, в штыки переплавилось то – не это.
Мы под знамёна вставали за ротой рота –
Шли на врага, не дождавшись ещё рассвета.
Золото веры, безверия позолота.
Около Бородино мы с Наполеоном
Бились до крови, до ран, до седьмого пота,
и побеждали, и гибли на поле оном.
Золото веры, безверия позолота.
Се укрепилось, а лишнее мишурою
ссыпалось наземь: в канаву, ручей, болото.
Стала опорою вера в угаре боя!
Золото веры, безверия позолота.
Верно сражаясь, мы выгнали супостата
с нашей земли, что для каждого патриота
будет вовеки веков дорога и свята.
Пусть двести лет пролетят над этой страною,
чтоб сохранить нам Отчизну, надо всего-то
не перепутались чтобы между собою
золото веры, безверия позолота.
© Любовь Гудкова, 2020–2022.
© 45-я параллель, 2022.