Любовь Берёзкина

Любовь Берёзкина

Все стихи Любови Берёзкиной

Баржа «Боско»

 

Открыт сезон любви и роста, –

весна!

Дождь.

Цепи у причала.

Плывёт по Рейну баржа «Боско»…

Не важно,

просто полегчало.

 

Горушкой – берег виноградный

уныл,

цвета не раздразнили.

Пишу к коринфянам,

к галатам,

без счёта –

к римлянам России.

 

Ещё пишу отдельно в Нижний.

Мой шарф –

мой жанр эпистолярный:

свободен, лёгок,

юн излишне, –

безумец, бишь, – ярец!

Моряна!

 

Кишмя кишит, гудит вощина,

меняет тёплые обноски.

Я – сфинкс,

застопоренный

чинно.

Держи фарватер,

баржа «Боско»!

 

* * *

 

В бреду осеннего похмелья,

Когда – затягивает мглой,

Пойдёшь за эхом, за метелью,

За равнодушною толпой,

 

Где всё равно, куда податься

В тумане мировых идей,

И общность бед рождает братство

Не посмеявшихся над ней:

 

Тому, кто вырос в гуще века,

Близка таинственная связь

Меж тем, что зиждет человека

И – разрушает, устыдясь.

 

 

* * *

 

В обед светло, и небо не струится

По окнам, по дорогам, по щекам,

И капель счёт сошёл на единицы,

Как будто лень чинить часовщикам

Поломку механизма мирозданья, –

Их сон послеобеденный глубок

Над маленькой осенней глухоманью,

И, кажется, ещё один зевок,

И ты заснёшь за ними, словно стебель,

Забывший и о зле, и о добре.

Но ты идёшь, и Бог идёт на небе.

И первый снег ласкается к тебе.

 

Вневременное

 

Ветер погнал прошлогодние листья, взгляни:

это – крылья погибших бабочек.

Это призрак осенней стихии. Но тотчас взлетят они, –

это ржавое пламя надежд, факел домиков карточных.

 

Так, словно листья готовы к ветвям прирасти.

Или мне захотелось этого?

Потому что сама превратилась в поющий Псалтирь тростник

на слиянии грусти осенней и Царства бессмертного…

 

Тайна безвременья в списке насущных блаженств,

совершенство потустороннее…

Где меняется громкая речь на звенящий в пространстве жест,

мускус белых черёмух – на осенние благовония.

 

Перерождение – свойство души и ветвей.

Однобокое, нестерильное.

Над погибшей листвою – туманы, забвение правит в ней.

Прошлогодние бабочки… Нежность с весенними крыльями.

 


Поэтическая викторина

* * *

 

Всему приходит свой черёд в подлунье,

И молодость, развенчанную лгунью,

Сменяет жалкой старости тюрьма.

О, мудрости надмирной закрома!

И тени постоянства нет в помине.

В движении доселе и отныне

Материя космических глубин,

Но путь у мироздания один...

И, кажется,  к чему кидаться в пламя,

Которое Творец разжёг меж нами,

Раз тленом стать любовь обречена?

Познаем вдруг: невечная она,

И поиски взаимности бесплодны

В пучине странствий, в бездне полноводной,

Где канет всё во тьму в единый час,

Зальёт костёр, что грел в ненастье нас...

Но есть приговоренным упованье:

Целы за сенью смертною, за гранью,

Души великожертвенная стать

И свежесть чувств, и счастья благодать.

Как прежде метил выбор безрассудный

Того, с кем жить надёжно и нетрудно,

Так, мудрый, он выискивает впредь

Того, с кем здесь не страшно умереть.

 

24.07.2014

 

* * *

 

Вчера умчались пасмурные лики.

В церквах порозовели образа,

И небосвод с оттенком земляники

Безоблачно смотрел в мои глаза.

 

И я раскрылся весь ему навстречу,

Мы стали: глубина под глубиной.

Как я жалел, что не очеловечить

Всю красоту, увиденную мной!

 

Что не она мой двигатель обычно, 

А варварство дремучее родней,

И свет невыразимо земляничный

Останется – как сердце – только с ней.

 

* * *

 

Выхожу на покос, на смертельную схватку с репьями…

Я старею быстрее, чем дети умеют расти.

И споткнётся коса то и дело на камне да яме,

и споткнётся душа на заросшем бурьяном пути….

 

А друзья не приходят, придумав дела и обиды.

Потемнела от пота жемчужная риза стиха.

Не горячею пулей, – холодным презреньем убита,

я лежу на траве, и небесная бездна тиха….

 

Где-то иноки в чёрном – печальные, певчие птицы, –

но святые слова не пропеть пересохшим устам.

И когда остаётся последнее – Богу молиться,

я шепчу: «Пощади, если слышать нас не перестал!

 

Мы на воле, как будто в плену под прицелами, ходим,

ограничив себя выживанием всем вопреки.

Духом сильные есть в полувымершем русском народе,

только мне не поднять онемевшей, усталой руки…»

 

6.07.2012

 

* * *

 

Горят фонари, и не слышно,

Как сумрак пробрался в квартал,

Бродил по темнеющим крышам,

Неспящие окна считал.

 

Холодные влажные листья

Сложил ночевать на скамьи

И спрятал дрожащие выси

В землистые лапы свои;

 

Как будто один виноватый,

Что – поздняя осень и мзга,

И звёздные координаты

Спеша проскочили снега;

 

Что он – повторение дыма,

Он – между, он – через и сквозь –

Как свет, проплывающий мимо,

Чьё сердце о тьму обожглось.

 

Грани

 

1.

 

Петропавловка. Ветер. Смеркается.

И Нева холодней мертвеца.

Тени рождённой карлица,

прочь от лица!

По салонам

разъезжается публика «белая».

Ей присущи вино и табак.

Дети концертов Генделя,

ГОСТ, ОТК,

моно.

 

Почернела оправа гранитная.

Выдыхается город, – пора.

Душно ему под плитами,

пот, кабала…

И кораблик

всю громадину Адмиралтейскую

на браздах ватерлиний несёт

айсбергом. Ноль по Цельсию.

Утки, на взлёт!

График.

 

Поредели на Ваське прохожие,

Петроградская сразу тесней…

Город с гусиной кожею

жмётся ко мне

где-то сбоку.

Ухожу, возвращаюсь незваная.

Переулков глухой лабиринт…

Есть в этом что-то важное:

класть на гранит

щёку.

 

Раскрываются оба сознания:

ты – сам город, он – каменный ты.

Образы ниши заняли

без суеты.

Но внезапно

ощутишь дуновение Балтики

и воспрянешь навстречу ветрам.

Принцип моей дидактики.

Слышите там?

Ладно.

 

Наполняется время потоками,

измеряясь сегодняшним днём.

Это – баланс итоговый

прочих времён.

Разговелись

сожаленья на падали памяти.

Идол всяк идеалу под стать.

Силы, когда оставите

лгать и впадать

в ересь?

 

2.

 

Иногда чуть заметно доносятся

смеси запахов, тон голосов…

Римская переносица –

признак ловцов

на посулы.

Закрываюсь руками – достаточно!

Одного только слышать хочу.

Опыт – багаж порядочный.

Вжать по хрящу

в скулы.

 

Замолчал и – ни звука, ни призвука.

Ни привязанностей, ни обид.

Тени ложатся присного

вглубь пирамид…

Одинокий

лист срывается, падает медленно

в беспросветный, сырой пантеон.

Фунты кленовых стерлингов,

вечер, неон –

опий…

 

Славословят здесь что-то излишнее

для кого-то. Сейчас всё равно.

Вечно я вкупе с рыжими.

Всем – по одной!

Запишись мне.

Так молчи ради Бога расставшихся!

Безоглядно томи и жалей.

Слышишь ли? Нет, – мне кажется.

Нет, свет моей

жизни.

 

Оттого ли мрачней и обыденней

навалился прощания гнёт?

Смертью приходим к Истине,

если прижмёт.

И безвестно

пропадают надежды бесхозные

на поправку, на честь, как фетиш.

Время стабильно позднее.

Сильно молчишь.

Честно.

 

3.

 

Сгинь, кручина! Пошла, забубённая!

Святый Господи, мало мне мест.

Дайте мне Русь с избёнками

в новый замес!

На покосе

заросло поле нежной отавою,

припорошил, наверное, снег…

В глину хочу, в ту самую!

В след от телег

в осень.

 

Помнишь, в майке по дому разгуливал,

раскрасневшись от жара печей?

Восемь. Сосед за куревом

с парой лещей

прокопчённых.

Разговором на кухне зацепимся

за житуху свою не на час.

Лампа в окно прицелится:

жёлтая – в глаз

чёрный…

 

Становлюсь от себя независимой.

Разошлась, как рубаха по шву.

Явь. По-другому – видимость.

Так я живу.

Постепенно

создаются полярные сумерки

из ночей, промежутков и дней.

Циферки, загогулинки…

Сумерки мне –

стены.

 

Сонный город в утробе шевелится,

посвящённый в друзья тишине.

Год отличим от месяца

в детской игре

календарной.

Ждут чего-то всем скопом народности,

и никто никуда не идёт.

Ты – мой барьер у пропасти,

смысл «до», смысл «от»

тайный.

 

Здравствуй, час полноты мироздания!

– Здравствуй, радость! – кричу на бегу.

Лёгкость глазам нежданная,

слёзы – к белку.

Если больше, –

не вместить, не поверить мгновению.

За пределами чувства, – за грань.

Губы твои навеяли…

На пол стакан

брошен.

 

4.

 

– Потеплее оденься, простудишься!

Позвонить мне в обед не забудь!

Плоть целовать безудержно –

женщины труд.

Сдвину горы, –

своего от себя не помилую.

Сохранения само-инстинкт.

Знаю, что нелюбимая.

Вслед мне свистит

город…

 

Надвигается зимнее в бархатном,

невзирая на дрожь и испуг.

Номер всегда прокатывал:

сила разлук

уменьшалась

в белоснежности дюн, в неисчетности

просветлевшей на раз детворы.

Вызовет взгляд поверхностный,

угомонит

шалость.

 

Рождество подле кривенькой ёлочки.

Веселятся, и тянет всплакнуть.

Плачь, человек с иголочку,

прячась во тьму

километров.

Разливайте! Я буду шампанское.

Разбиваю словесности грань.

Жизнь положу. Да здравствую!

Жадность – тиран

смердов.

 

Так размашистым почерком думаю

и другого не жду, не прошу.

Богом дано тщету мою

взять за вожжу.

До свиданья!

Береги город мой и любимого,

победив расставания смерть.

В поле, рассвет невиданный,

выйди стереть

грани.

 

 

* * *

 

Грешна ты, Русь, немолвленной красой!

Страдали по тебе Есенин с Блоком…

А Лермонтов? Он разве – стороной?

И Пушкин, Фет, и Тютчев недалёко…

 

И кто тебя ни потчевал, скажи,

вином печали с горькими слезами?

Творца не умолял в ночной тиши,

склоняясь со свечой под образами?

 

На чувства их ответила ты, – но,

как знаем, к сожалению, – посмертно…

Знать, в сердце русском так предрешено:

любить тебя до смерти беззаветно…

 

Авг. 2010

 

* * *

 

Ещё стихами околдован,

Я – слабый шёпот их зеркал.

Я не украл у них ни слова, –

Свои слова им раздавал.

 

Не вырастал угрюмой тенью

За незнакомою спиной.

Не выходил, сражённый ленью,

Один, без книжки записной.

 

Я верю в них! Я счастлив ими,

Начавший с чи́стого листа.

И если б я стихам дал имя –

Одно достойно: Красота!

 

* * *

 

Заходи, я окно приоткрою –

Посиди, покури, пореви.

Отчего золотою порою

Сердце ищет приметы любви?..

 

Ты сегодня так снежно печален,

Свет небесный и в чём-то земной –

Поколдуй над лесными свечами,

Чтоб зима не примчалась за мной.

 

Чтоб ночами разлука не грызла

Исчезающий лунный сухарь,

И не прятал бессмысленно числа

Под вчерашние листья фонарь.

 

* * *

 

И в сотах сна, и в мире странном

Огня осеннего исход

Тревожит призраком туманным

И в путь таинственный зовёт.

 

Кто – человек? Какою силой

Простая мысль наделена?

Какой водой тебя крестила

Рука седого колдуна?

 

В неясной грусти нет ответа, –

Одно дрожание струны,

Былыми чарами задетой,

И свет пасхальный старины.

 

Как прежде – росстань и дорога.

Мелькают дни под каблуком.

И снится: матушка у стога

Стоит в платочке голубом.

 

* * *

 

Какое-то нежное чудо

Дышало с утра в синеву,

И радость пришла ниоткуда,

И я ощутил, что живу.

 

Но золото осени ранней

Достанется снова не мне,

Хранящему солнце в герани

На запотевшем окне.

 

Я в ласковой комнатной чаще

Цветам улыбаюсь один

И радуюсь дням предстоящим,

Забыв, что нельзя – без причин.

 

Колышется тихое поле

 

1

Нежно прозрачная даль сине-звонкая.

Мягкие локоны – солнечный дым.

Долгой дорогой летит за избёнками

Возглас прощальный годам золотым.

 

Пыль собирается на подоконнике,

Тени становятся в полдень легки,

И с паутинкою жалобно тоненькой

В маминой вазе грустят васильки:

 

Что ж вы надежды напрасно роняете

Над позабытою стопкою книг?

Это случайно вспорхнула из памяти

Юность моя на лазоревый миг.

 

2

Грозы далёкие раскаты,

Вечерний чай и птичья трель,

И вздох с оттенком горьковатым

Давно оставленных земель,

 

Чьи дни тихи и невесомы:

Они плывут – ещё во сне –

По переулку золотому

В полупрозрачной вышине,

 

А я смотрю вослед их стае,

Скользящей в грозовой прибой,

Где всё, что – свет, не исчезает

И вновь окажется со мной.

 

3

Колышется тихое поле.

И, тень уронив на овёс,

Целует кресты колоколен

Закат, посветлевший от слёз.

 

И смотрит высокое небо

Простором, где места не жаль.

И нет ничего – только небыль,

И беглого счастья печаль.

 

Леопард

 

Серое морщинистое небо,

днём едва живое на просвет,

горбится над сутолокой слепо…

Вялый лист, ветвей анахорет,

шишки под ежистою сосною –

вот плоды земного мотовства!

Как же это? Что стряслось со мною?

Тесно, словно камнем обросла…

 

Скрыты облаками шпили башен,

и – деталь механики чужбин –  

верный дождь по-нашему лупашит,

каждым бренным нервом ощутим.

Небо, прогреми, что всё – неправда!

Буду жить, вернусь когда-нибудь.

Мехом голубого леопарда

ляг ко мне, весеннее, на грудь…

 

3.12.2013

 

 

Лес

 

На исповедь иду лесной дорогой,

направлю в чащу тихие шаги:

поменьше суеты, побольше Бога

найти, уединенье, помоги.

 

Вечернего покоя излученье,

таинственные древние холсты,

земли родимой дух и облаченье, –

венец животворящей красоты!

 

Крести меня в серебряной купели,

в туманы окуная с головой, –

я тоже инок в этой общей келье

величественной лавры полевой.

 

Одна в благословенном захолустье,

колени преклоню в земную пыль, –

и дождь грехи омоет и отпустит,

на сердце возложив епитрахиль.

 

17.07.2012

 

Лиственное

 

За неё,

за себя,

что дашь ты?

Что молвишь,

озяб,

осип?

Лист, сложенный хоть однажды –

на нём

будет виден

сгиб…

Не ищи

на полях

вопросы –

рождён

прежде них

ответ:

как просто уйти, как просто!

На «нет»

присуждая

«нет».

 

Суматошье

в мазках

осенних –

весёлая

канитель.

Дверь сам

затворяя

в сени,

скользнёт

на полати

день…

И не вспомнишь

любовной

жажды,

не зная

себе

вреда.

…Лист, сложенный хоть однажды,

ломается

навсегда.

 

Мантра

 

Я пишу не чернилами, – кровью

     стихи, словно клятвы;

Словно мантрами их

     собираюсь судьбу обмануть.

В омут жарких речей

     я бросаюсь в тоске безоглядной

И, как воду, я пью

     их похмельную ржавую муть.

 

Но галаты – несмысленны,

     хлеба хотят, алчут зрелищ.

Гладиатор хрипит,

     умирая под собственный мат.

Раз не верят в тебя,

     то в ответ ни в кого ты не веришь,

И летят журавли,

     и как стрелы, мгновенья летят...

 

Вновь осенний закат

     обнажился кровавым подтёком;

Безотрадно тяжёл

     увядания тесный ярем.

Сор потасканных лиц

     и скитаний в безгодье далёком, –

Словно ворох листвы,

     изветшавшее рубище тем.

 

Вдруг подёрнутся льдом,

     стекленея смертельно, глазницы;

Вдруг остынет рука

     в окружении преданных строк, –

И безвестный поэт

     средь галатов посмертно родится:

Он, распявший себя,

     настоящею кровью истёк.

 

1.09.2014

 

Мейнстрим

 

Бабье затеплилось лето,

солнцу осаннами льстим.

Хочется жизни бессмертной,

это – осенний мейнстрим.

 

Звонкие девичьи вёсны…

Сроками – не стеснена.

Что ж не по-женски серьёзно

тянется бабья зима?

 

Поле – кусты да колкухи.

Взвой – отзовётся едва

эхом тревожным и гулким

медной листвы ендова.

 

Стой, мой светильник, в свешнице!

Небо – страшней кистеня.

…Трудно, простив, не проститься,

если тепло без меня.

 

* * *

 

Мерцают камни влажной мостовой,

И Млечный Путь стал улицей Молочной,

И долгий дождь, надёжный спутник мой,

Зовёт сыграть на флейте водосточной

 

Туда, где вёз трамвай за медяки,

И мост Литейный глох от звездопада;

Где шаг чеканил вдоль Невы-реки

Тринадцатый апостол Петрограда;

 

Где прошлое поныне смотрит вслед

Глазами непрощающего Блока,

И гаснет у аптек фонарный свет:

Бездумно.

Безысходно.

Одиноко.

 

* * *

 

Мне бы длинной строкой рассказать, как сгорают желания.

Мне бы верить с нуля, что живу не такой же как все;

Что из облака я, и живых шестерней дребезжание

Не начнёт доставать в постаревшем моём колесе.

 

Я хотел бы слова, что потратил на ветер немерено,

Обменять на одно запоздалое: «Мам, я пришёл!» ...

Не терять высоту, как мечтатель, в мечте разуверенный,

А терять – ну, тогда не хватать через раз валидол.

 

Но приходит пора звездопада на стёкла очечные;

И, срываясь в любовь, – опасаться простых сквозняков;

Без оглядки идти по дороге в знакомое Вечное,

На остывшей Земле оставляя её знатоков.

 

Слышишь, ветры в ночи собираются в стаи осенние.

Шепчет свет заклинания над облетевшей листвой.

До свиданья, мой друг! Всё останется без изменения

За последней моей покорённой земной высотой.

 

* * *

 

Мне сегодня радостно и просто,

Не пророчит в сердце полутьма.

Вышел я не мытарь, не апостол –

Вышла путь-дорога да сума.

 

Не влечёт ни к подвигу, ни к битве –

Мне бы кров в родимой стороне,

Чтобы кто-то в церкви на молитве

Вспоминал и плакал обо мне.

 

 

Мой милый дом

 

Мой милый дом, твои закрыты ставни...

Давно ль не слышно песни из окна?

Ты выстраданной радостью не стал мне.

Зовёт сирени белой купина

к себе из продолжающихся странствий,

но всё ещё сокрыт обратный путь,

не скоро ей смогу промолвить: «Здравствуй»,

к истоку возвратясь когда-нибудь.

 

В погоне за Граалем иль за брашном

один лишь свет – в родимом огоньке.

Мой милый дом, не смерть увидеть страшно,

а – сгинуть от Отчизны вдалеке,

на поприще дороги бесконечной,

вне сроков, вне надежды, вне границ,

забыв сирень у старого крылечка

и детское сиротство половиц.

 

26.03.2014

 

* * *

 

Напиши мне письмо с того света,

расскажи, что настала весна,

лебединая песня не спета,

но бессилие сводит с ума.

 

Я склоняюсь над бедною нашей

Русью каторжной, Русью святой,

что ругают по-модному «Рашей»,

а по-нашему – Русью родной.

 

То ли снег, то ли пух, то ли небо,

то ли что-то в подножье дрожит.

Расскажи, как давно ты здесь не был,

где ты бродишь теперь, расскажи.

 

И узнай у Творца, если сможешь,

сколько нам этот ужас терпеть,

и поможет Он иль не поможет

выжить русским хотя бы на треть?

 

На закутанной снегом осинке

замирает от холода взгляд;

не сижу я ни с кем по-старинке,

и никто мне на встречу не рад…

 

Разбегусь – и с размаху на поле,

окунусь в белизну с головой.

Каждый выбрать вопросы был волен,

чтоб не выбрал их кто-то другой…

 

Дек. 2010

 

* * *

 

Настала осень всё равно.

С утра заладил дождик мелкий.

И я болел, смотрел в окно,

И мыл вчерашние тарелки.

 

Потом пил чай, и кутал в плед

Слегка приподнятые плечи,

И зажигал повсюду свет,

Пытаясь внешней тьме перечить.

 

Садился снова у окна

И ждал. Как будто я не знаю,

Что, не тобою зажжена,

Печальна сказка золотая.

 

* * *

 

Наступает особое время

Неизвестности после и до.

Мы – замёрзшие дети, деревья:

Я без листьев, а вы – без пальто.

 

Мы плохие друзья по несчастью:

Вы святые, а я – лиходей.

Оттого ли значительной частью

Я не верю в хороших людей?

 

Что ж такое? Молчу, виноватый,

Оставаясь преступным собой –

Я развеял по ветру возвраты,

Опрокинул осенний настой.

 

Я пришёл разделить по живому

Дождь и вьюгу, огонь и свечу.

И – ветвями вычерпывать омут,

И грустить по родному плечу.

 

* * *

 

Начинается дождь, а потом начинается осень.

Ты сегодня бледна. Настроение плакать и спать.

Сон уткнётся в ладонь влажным носом с покорностью пёсьей

И свернётся в ногах, если пустишь его на кровать.

 

Золотистая даль в тишину выдыхает туманы,

И как будто повис в невесомости всякий предмет.

Ты, конечно, права: Бог творит чудеса на piano*

И обычную грусть превращает в задумчивый свет.

 

Это с клавиш дождя на листву осыпаются капли,

И звенящая дрожь пробегает над сном мотылька.

И летит, и летит сквозь столетья осенний кораблик –

Слышишь: звёзды поют и качают его на руках.

___

*piano – итальянский музыкальный термин,

означающий «тихо», и название

одной из педалей фортепьяно.

Выражение «играть на piano»

означает «играть (исполнять) тихо».

 

* * *

 

Не задувай свечу, не задувай,

она ещё совсем не догорела…

Снежок летит, но скоро будет май –

черемуховый, яблоневый, белый…

Стучится в сердце стужа то и дело, –

не задувай свечу, не задувай…

 

Ещё немного пусть она потлеет,

ещё не время… Капельку тепла

подарит, приласкает, пожалеет,

сама сгорая медленно дотла…

Во мгле всепоглощающего зла

ещё немного пусть она потлеет…

 

Шепну Тебе сама, скажу – когда,

и с легким сердцем, как свеча, угасну,

лишь только б отыскать е г о Там, – да,

тогда я здесь горела не напрасно…

Прошу, Творец, Тебе это подвластно:

шепну сама, скажу Тебе, когда…

 

13.03.2010

 

* * *

 

Ничего мне вослед не желал,

не расстраивал, не уговаривал.

И не спросишь теперь:

– Как дела? –

друга прежнего, недруга дальнего…

 

Что ж, бывало и хуже, поди.

Только не было цели прекраснее,

чем остаться один на один

через всю протяжённость Евразии.

 

Мне сиротство – рубаха своя,

свой уход в откровения Истины.

И стою, обмерев.

Просто я

не могу без тебя, мой единственный.

 

 

* * *

 

Ночным покоем сумрак дышит,

И осторожно, чуть слышны,

Ложатся нити полустиший

На безмятежность тишины;

 

В ней каждый вздох окутан тайной,

Ведущей в сердце разговор,

И с лёгкостью необычайной

Слова сплетаются в узор, 

 

Где лунных гуслей переливы,

И нежный клёкот летних снов,

И взор – по-новому счастливый –

Поверх времён и адресов.

 

* * *

 

От тебя ухожу поутру

В золотые лесные туманы,

И когда в самом деле умру, 

Я дыханием осени стану. 

 

Не жалей и молитв не ищи, –

Не сурова к поэту могила,

Если пламя осенней свечи,

Как родного, его отмолило.

 

* * *

 

Плывёт по затихшему лугу

Лесного тумана челнок,

Ничто не тревожит округу,

И птах сладкозвучный примолк.

Так тихо, что чувствуешь кожей,

Как движет мгновенья эфир.

Вздохнёшь и забудешь, быть может,

О всём, что жалел и любил...

 

Простишь мирозданью потери,

Надежд исчезающих лёт –

И сердце, что в счастье не верит,

И разум, что счастья не ждёт.

Но, пав на траву луговую,

Вдруг примешься прах целовать,

Как в детстве счастливом целуют

Любимую, нежную мать.

 

24.04.2014

 

Полифоническое

 

Ты нежности однажды попросил.

Взаправду, абстрагироваться просто,

забыв благополучию верзил

молящий взгляд бездомного барбоса…

 

…И вот рука, вот ветер лёгких слов,

слетающих из уст чужих и нежных

последним утешением для псов,

началом человеческой надежды.

 

Расщедриться на рубище похвал,

увлечь, околдовать до одуренья!

…Как будто пса, жалея, не прогнал,

в ничтожном человечество жалея.

 

Ледащий зверь, чьи руки ты лизал,

нося души изверившейся грыжу?

О, если б видел ты его глаза!..

Я в них сам ад доверчивости вижу.

 

* * *

 

Поёт флейта Пана о том, что пропало,

текут дымкой в поле счастливые дни,

но во поле рано споёт флейта Пана

о том, что вернутся однажды они…

 

Подай же мне руку, я злую разлуку

тебе приготовила вместо питья,

не грусть и не скуку, – смертельную муку,

смертельную муку, сказала ведь я…

 

Горька она, знаю, – и к ней припадаю,

чтоб меньше досталось в той чаше тебе,

и кровью рыдаю, и горы сдвигаю

за нашу любовь в неустанной мольбе…

 

8.07.2010

 

* * *

 

Проснулся в семь. Тяжёл и пуст.

В глазах усталость и упрямство,

Печаль невысказанных чувств,

И той печали постоянство.

 

Дымилось утро белизной,

И сквозь туман, депешей свыше,

Ласкался шелест неземной, –

Я плащ надел и вышел.

 

Трудилось пламя фонарей.

Толкалась мгла, косясь угрюмо.

И пар вздымался из ноздрей

Без напряжения и шума.

 

А позади, прожжён и ветх,

Будил подъезды цвета сливы

Какой-то незнакомый свет,

Архи мучительно-счастливый.

 

* * *

 

Пустые дни. И не поймёшь,

О чём их шёпот еле слышный,

О чём их сон, о чём их дрожь

И мглой окутанные крыши.

 

Не говори, что я погиб

И предпочёл их зелье свету,

Что на изгибах звёздных рыб

Учился тёмному завету.

 

Я сын осеннего огня,

И не смотри, мой друг, с укором –

Он сам исходит из меня,

Роняя облако на город.

 

 

Радость-яблоня

 

1

Лучисто. Прозрачно. И весело.

Раскинуть бы руки да – вверх!

За край, за туманное месиво,

И – снова прижаться к траве,

 

Где чуткая тень голубиная

Воркует над сонной землёй,

И бродит Господь за рябинами

В крестьянской рубахе простой.

 

Всё было, а что-то не сбудется –

Постой, помолчи и забудь.

Смотри, как в небесное устьице

Спокойно относит избу;

 

Качает над стылыми вербами

Молочных дымов лепестки,

И сыплет снежинками первыми

На гладь потемневшей реки.

 

2

Говорили, что скоро зима –

До того тяжело и уныло.

Посмотри: а сегодня дома

Золотою волной окатило.

 

Так бывает на праздник святой,

Если там, за невидимой гранью,

Зацвела, зазвенела листвой

Радость-яблоня над иорданью,

 

И на дно человечьей реки

Опустились весенние тени,

Оставляя свои огоньки

В небесах возле каждой ступени.

 

* * *

 

Тает в дымке разбуженный город.

Акварели на мокром стекле.

Я сегодня тоской не заколот,

И поэтому жить веселей.

 

Снова солнце на клёне трепещет,

Отдыхая от жёстких ветров,

И родное курлыканье женщин

Провожает детей со дворов.

 

Юный день широченно шагает,

Нарушая задумчивость крыш,

И – встречает планета другая,

Или это не ты говоришь.

 

* * *

 

Темно с утра. Дни пожелтели.

Мне снился шёпот лунных трав,

И ты – обнявшая в постели –

Парила, крылья распростав

 

В лучах прозрачного покоя,

Где нет небес и нет земли,

И трав волнение морское

Далёко мысли отнесли.

 

И я тянул к тебе летящей

И взгляд, и руки, и мольбу.

Казалось, я полбездны защу

И сил на бездну наскребу,

 

Где свет и тьма сгустились в миге,

И смерть тобой побеждена

Одной любовью. Вне религий!

На все святые времена.

 

И ничего не нужно вовсе –

Пока ты спишь, и сумрак тих,

Смотреть, как пролетает осень

На крыльях трепетных твоих.

 

Тени

 

... Как первая ладья из чрева океана, 

Как жертвенный кувшин выходит из кургана, 

Так я по лестнице взойду на ту ступень, 

Где будет ждать меня твоя живая тень...

Арсений Тарковский

 

* * *

 

Сплошная глубокая осень.

Войди в темноту и тони,

Смотри, как волнами относит

Мечты в золотистой тени.

 

И слушай, как часто и звонко

Встречаются капли с водой,

Стучится о берег лодчонка,

И песни поёт водяной;

 

Как лёд, не спеша, нарастает,

Как падает снег в полынью,

И плещет ладошка простая

Со смехом темницу мою.

 

И два замечательных глаза

Глядят на меня через лёд

С печалью царевны из сказок,

Которая чуда не ждёт.

 

* * *

 

Я сумерек случайный пассажир.

Куда несёшь, серебряная жила?

Но, если я – тень прошлого, скажи,

Ужель оно моею тенью было?

 

И так же одинокие огни

Прохожего нечаянно слепили.

И кто-то повторял слова мои

И мною становился без усилий.

 

* * *

 

Глубоко под листвой и садами

Дремлет холода звёздная нить,

И придётся с дождём и дымами

На одном языке говорить.

 

И доказывать им теоремы,

И решаться на радость при них,

Словно горько любить хризантемы 

Это счастье, родней остальных;

 

Окунаться в зелёные тени,

И подолгу сидеть у пруда,

Где из тысячи разных значений

Выбирает – простое вода.

 

* * *

 

Я тоже стану тенью тусклой тени,

В которую случайно облечён,

Спасённый от своих стихотворений

В небесные обители письмён.

 

Вернусь, мечтатель первый и последний,

Но будет ли мне дверь отворена?

А что, когда пустынный звёздный ледник 

И есть моя заветная страна?

 

И я паду, бессвязно умоляя

Вернуть мне эту тень и эту тьму,

Где старится застройка заводская

И с ней пустырь, не нужный никому,

 

Давно покрытый мёртвою водою

И дымом проезжающих машин,

Но я найду, – я заново открою,

Как истину, свой «жертвенный кувшин».

 

* * *

 

И я поднимаюсь

На эту ступень,

Где песнь колдовская

Заполнила тень,

 

И звёздные корни

Искусно сплелись

В серебряном тёрне,

Венчающем высь, – 

 

Собрать воедино

В начало всему

И свет лебединый,

И зимнюю тьму,

 

Вершины, и бездну,

Молчание, крик,

И даль, где исчезну,

И дом, где возник,

 

Для снов родниковых

Неведомых звёзд,

И – каждого слова,

Что я произнёс.

 

* * *

 

Тепло и свет – от края и до края.

Пером волшебным солнце провело.

Я поняла: так осень умирает –

Спокойно, сокровенно и светло.

 

Замедленная тень парящей птицы

Над вековой заставою дубов...

Так хорошо, так никогда не снится,

Как в позднюю и в первую любовь.

 

И всё к нам возвращается иначе –

Не можем мы с тобой предугадать.

А осень так светло и нежно плачет,

Как будто ей и в смерти благодать.

 

Фонарь

 

Стоит на улице

босой фонарь

и смотрит пристально

в окно безмолвное,

как будто вынесут

ему стопарь,

шматок селёдочки

и булку сдобную…

 

Но прежде лестница

исторгнет скрип.

Навстречу выскочат

о жизни спрашивать.

Он в ожидании

в брусчатку влип,

тараща преданно

свой глаз оранжевый.

 

Зашебаршил рассвет

по мостовой,

и потекла из нор

толкучка бдящая.

Фонарь ослеп,

голодный и босой,

в отключке прошлого

от настоящего.

 

Фонема

 

Плачь, сердце, плачь.

Лей на людей елей.

В. Соловьёва

 

Плачь, сердце, плачь,

лей на людей елей,

час улучит палач

честь очернить плачей.

 

Сжатым зажёван стон,

лик на молитве лит.

В жути чужой рождён,

в нежити ржавых плит.

 

Щерится в щели тощ,

брату – не брат, не рад.

Вещему – свыше толщь,

пращур щитов и лат.

 

…Ложь, сердце, ложь –

бой с полевой золой.

Что же на нож идёшь?

Что ж ты творишь со мной?

 

 

* * *

 

Через долгие смутные годы

Я в невидимой ладанке нёс

Безначальность ребячьей свободы

И загадочность девичьих кос;

 

Эти избы глуши темноглазой,

И пугливую чуткую тишь,

И рассветные проводы сказок,

И в серебряных нитях камыш.

 

Нет прохода в моё Лукоморье,

Где во сне зачарованных вод,

За дремучей, бескрайнею болью,

Белоснежная песня плывёт.

 

Тонет время в багровом тумане,

Но в разлуке, не знающей лет,

Лебединым крылом обнимает

Из невидимой ладанки свет.

 

Чёрно-белые птицы

 

К перламутровой глади алькова,

с облаками под цвет жемчугов,

не хватило в конце у Портного

двух тесёмок осенних ветров.

И, коль не было рядом другого, –

изловил он тогда пару слов;

из туманного утра льняного

крылья сделал, набрав лоскутков.

 

Отпустил одну в небо на юге,

а другую – где вьюгой звенит:

твою чёрную птицу разлуки,

мою белую птицу любви…

 

Не найти им друг друга, хоть знают

эти птицы свои имена,

словно узел им – участь земная,

словно нитка – небес сторона.

Ноет нá сердце рана сквозная,

от иглы приключилась она;

только смерть не получит их злая, –

слово вечно на все времена…

 

И крылами, как тянем мы руки,

так навстречу стремятся они:

твоя чёрная птица разлуки,

моя белая птица любви…

 

14.09.2010

 

* * *

 

Я всю ночь просидел на качели

В заколдованном старом саду.

Небеса надо мною мрачнели,

И звезда провожала звезду.

 

Но я слышал – и это не шутка! –

Серебристо поёт соловей.

Отчего же так тихо и жутко

В наклонённой моей голове?

 

Или сердце с рассудком в раздоре?

Или чары сильнее молитв?

Кот-Баюн не сидит на заборе?

Чудо-Юдо у ног не храпит?..

 

Но одно безошибочно знаю:

Не во сне, а со мной наяву

Расплеталась коса золотая,

И ложился туман к рукаву.

 

* * *

 

...Я читаю стихи драконам...

Н.С. Гумилёв

 

Я выучил язык драконий

Не по углам библиотек.

Меня носил в сухой ладони

Веками странствующий снег.

 

И я летал во мгле и в стуже

Сквозь чары снов и колдовства

В миры, где свет зари жемчужный,

И невесомы острова.

 

Я прятал в угол подоконный

Голубоглазые цветы

С полян, где белые драконы

Дышали дымом золотым.

 

И выходил, глядел подолгу,

Подняв – от ветра – воротник,

Как пробирался по просёлку,

Гремя бортами, грузовик.

 

* * *

 

Я жду прихода темноты

Не потому, что свет наскучил, 

Но только в ней сплелись цветы

Несуществующих созвучий.

 

Смотри и слушай. Но не рви,

Не тронь таинственные стебли.

В переполняющей любви

Их сердце кроткое колеблет.

 

И ты не замечаешь сам,

Что уплываешь вслед за ними,

И непонятная слеза

Скользит на звёздный вещий иней,

 

Где музыка, войдя в слова,

Вдруг опадает лепестками

На всё, что прежде ты сорвал

Рассудком, речью и перстами.

 

* * *

 

Я жить тороплюсь – и, наверное, делаю плохо,

второпях недодав, недодумав и недолюбив,

и кнутом по хребту ошалелая наша эпоха

без устали бьёт, чтобы ветер в ушах не затих…

 

Спиралью пружины калеча несчастные пальцы,

пытаюсь сжать время и выгадать несколько лет,

чтоб шёлком судьбы затянуть опустевшие пяльцы –

и вышить спокойно последний, прощальный рассвет…

 

26.03.2010

 

Я и Кафка

 

сумерки. снег. и Вечность,

глядящая в никуда.

вечер идёт по встречной,

бедный смешной чудак.

 

снег... и всё вместе взято,

стекаясь в единый миг,

где, без одной десятой,

чей-то и я двойник.

 

люди снуют по лавкам,

по сумеркам взад-вперёд.

вечно голодный, Кафка

смерти уже не ждёт.

 

там, далеко, где верба

тиха посреди снегов,

твердь переходит в небо,

в эхо твоих шагов.

 

 

* * *

 

Я пойду на кладбище лесное,

мне всегда с тобою хорошо.

Посижу, родимый мой, с тобою,

расскажу, что было, что прошло, –

 

да укрою лапами от ели

бедные незрячие глаза.

Мы пожить с тобою не успели…

Как всегда, напросится слеза.

 

Где ты обретаешься, не знаю:

вниз глядеть мне, – или, может, ввысь?

Коли благодать с тобой святая,

ты за Русь усердно помолись.

 

14.08.2010

 

* * *

 

Я приснилась стихам молодою, –

словно ранней осенней порой

я иду поутру за водою,

на душе благодать и покой…

 

Взвыл колодезный ворот скрипучий,

будто двери с петель сорвались,

и мохнатые темные тучи

потревоженно глянули вниз, –

 

и меня не узнали с тоскою

в бледном образе скорби седой…

Я приснилась стихам молодою,

в тех стихах я была молодой…

 

Авг. 2010

 

* * *

 

Я стал, тебе в угоду, странным, –

Уже не я, ещё не ты.

Но как горят над полустанком

Мои далёкие мечты!

 

И снова чёрные откосы

Уходят в ночь до самых звёзд.

И – бесконечные вопросы

В огне, мятущемся врасхлёст.

 

* * *

 

Я увидел волшебные нити

Серебристого сна паутин

И шепнул им, осенним: «Летите!

Я привык, что останусь один».

 

Улетайте, прощаясь над полем

Миллионами солнечных крыл.

Разве счастье бывает в неволе, –

Чтобы кто-то жалел и любил?

 

А пока – безмятежно любуюсь,

Как волнение нежных сетей

Невесомую сень золотую

Окрыляет свободой своей.