Что нас заставляет?..
Что нас заставляет садиться за стол и писать,
Хотя впереди не маячат ни деньги, ни слава?
Ах, ты утверждаешь, что людям пытаешься что-то сказать?
Да полно!
Иные заботы у них и другие забавы.
К чему им твои рассужденья? И мысли твои?
Живётся им трудно и скучно. И часто не можется.
Им горько и муторно. И не хватает любви
И денег…
А всё остальное – приложится.
Оставь их в покое.
От пышных твоих рассуждений – тошнит.
И всё-таки что-то к столу нас упорно толкает!
Нехитрый мотивчик в мозгу поселился –
Свербит и звенит,
И плачет, и хочет наружу, и нас допекает.
К тому же бесчинствуют так за окном соловьи!
И так тяжелы и таинственны грозди акаций!
И грустно, и муторно. И не хватает любви.
Как это осилить?
Куда же нам с этим деваться?
И как победить этот лютый сердечный озноб,
Который и ночью, и днём заставляет нас маяться?
…Тот самый мотив на листке записать.
А потом – хоть потоп.
Хоть адская бездна.
Нас это уже не касается.
Сложение – вычитание
…прибавить:
свиданье, волненье, цветы,
скрипичный концерт и поездку в Испанию,
покупки, пейзаж неземной красоты.
Отнять:
неуверенность, недосыпанье,
а также визиты к зубному врачу.
Прибавить
хрустальный сентябрь и рябину,
ноктюрны Шопена, бокал и свечу,
но вычесть
начальника, слякоть, ангину.
Прибавить
поход и привал у ручья
и вычесть
жару, дураков, раздраженье.
А наши любимые, дети, друзья –
здесь нет вариантов, здесь только сложенье.
Ещё? Ну конечно, прибавить стихи,
уменье смеяться, влюбляться, лукавить.
Отнять непременно все наши грехи…
А впрочем, кто знает, отнять иль прибавить?
И плюс или минус скольжение лет?
Разлуки, сомнения? Жизнь наудачу?
Не нужно заглядывать только в ответ –
пусть даже неверно решим мы задачу.
Отечество
Что вы! Спокойна душа и не мечется.
Медленный день мой нисколько не пуст.
А величавое слово «отечество»
не вызывает каких-либо чувств.
Лондон, Москва – да какая мне разница?
Кем-то – не мною – сие решено.
В слове «отечество» есть несуразица.
Жизнь – это то, что я вижу в окно.
Дом белостенный и облачко синее,
древних камней опалённые лбы,
и вдалеке незаметная линия –
тонкий пунктир окончанья судьбы.
День рождения – зима
А ночью мысли – будто гвозди,
попробуй не сойди с ума:
вот ты явился к жизни в гости,
а на земле стоит зима,
и накрахмаленная скатерть
хрустит на праздничном столе.
Ты тоже приглашён, приятель,
как всякий сущий на земле.
Взгляни на милую соседку
или на ту, что визави,
спой непременно шансонетку
и каждой объяснись в любви.
Отведай то и это блюдо,
наполни доверху бокал
и не грусти, поскольку чудо,
что ты вообще сюда попал.
* * *
Вернусь сюда в иные времена,
лет через двести или через триста,
и удивлюсь: тяжёлая луна
всё та же, те же звёздные мониста.
И те же люди – та же ерунда
в их головах и те же сумасбродства.
Ей-богу, не рвалась бы я сюда,
когда б сказали мне про это сходство.
Ну что же, поживу ещё разок
среди безумств, абсурда и надрыва,
и так же будет стих стучать в висок,
как будто я жила без перерыва.
Конвой
Куда ни ткни, везде любовь,
И боль – куда ни ткни.
Пойди дорожкою любой –
Везде они, они.
Пойди туда, пойди сюда,
Налево поверни –
Там грусть, тут радость, там вражда,
Но это всё – они.
От них не ускользнуть тайком
Под сводом темноты,
Не сделать вид, что незнаком,
Что ты вообще не ты.
Не ерепенься, дорогой,
И навсегда усвой:
Любовь и боль – надёжный твой
Пожизненный конвой.
* * *
Вам не досталась,
В общем-то, малость
(и не считайте это бедой),
Вам не досталось
(экая жалость!)
Видеть меня молодой.
Мне не случилось
(чья это милость?
Кто-то берёг меня от катастроф?)
Встретить вас юным
Шумным, безумным.
Ох, наломали б мы дров!
Золотое наважденье
В небе звёзды цвета меди,
месяц буйно рыж.
...Говоришь: «Давай поедем
как-нибудь в Париж!
Воздух полон там надежды,
грусти и греха.
Без Парижа жизнь, конечно,
чушь и чепуха».
Ах, опасны мысли эти!
Что ты говоришь!..
Мы ведь можем не заметить,
что вокруг – Париж!
Будем мы ходить по кругу:
Лувр, Булонский лес,
глядя только друг на друга –
чудо из чудес.
Сена катится устало,
светятся мосты...
Я и не подозревала,
как прекрасен ты!
Ночь наигрывает рондо,
ночь идёт к концу...
...Только думаю, и Лондон
был бы нам к лицу.
...Золотое наважденье
тает, словно дым.
Эта ночь – предупрежденье
юным и седым.
Первый луч окрасит крыши
в розоватый цвет...
Оглянусь я, а Парижа
не было и нет.
* * *
Давай обнимемся, дружочек,
И друг на друга поглядим.
Перед дыханьем вечной ночи
Всё остальное – прах и дым.
При чём тут здравый смысл и опыт?
И ночь грядущая, и день?
Лишь только лепет, только шёпот,
И легкокрылая сирень.
* * *
Ещё чуть-чуть,
всего лишь шаг –
и крышка.
Пора уже утихнуть и устать.
Мы, верно, не по той учились книжке,
не с той страницы начали читать.
А потому всё спуталось. И годы
забыли, что всему свой час и срок.
Мелодию безумья и свободы
они трубят в свой золочёный рог.
И мы с тобой идём на зов опасный –
что толку спорить, возражать, хитрить! –
безумны, нерасчётливы, несчастны
и счастливы…
Да что тут говорить!
Шальное стихотворение
Не может быть и речи,
накинув шаль на плечи,
с рассеянной улыбкой
подняться и уйти.
Во-первых, шаль украли,
и я уже не краля,
которая умела
с ума тебя свести.
А во-вторых, мой милый,
давно всё это было:
разбитые тарелки,
потоки гневных слов.
Тащиться на ночь глядя
в обиде и досаде
в неясном направленье?
Зачем? С каких сыров?
Сыры лежат на полке,
в ведре лежат осколки
всех прошлых объяснений.
Покой и тишина.
А в небе в звёздной шали,
тяжёлая, большая,
всех грустных утешая,
плывёт, плывёт луна.
* * *
В том свихнувшемся мире,
в той безумной стране
в полутёмной квартире
ты грустил обо мне
и играл на рояле
сны больные свои
о высокой печали,
о пропащей любви.
Звёзды падали градом,
розы были свежи,
будто не было рядом
ни страданий, ни лжи.
Будто в окнах маячил
девятнадцатый век,
будто всё ещё значил
что-нибудь человек.
Над уснувшим предместьем
ночь парила легко.
...Я не слышала песни,
я была далеко –
за границею света,
за границею тьмы,
в странной точке планеты,
где не встретимся мы.
© Лорина Дымова, 2011 – 2016.
© 45 параллель, 2016.