Лора
Катаева

Акулы сна

Акулы сна меня поделят на
фрагменты и куски астральной ткани.
Держи меня, шершавый тёплый скальник,
Шипи, волна.

Поэтому с бессонницей живу
и тщательно не думаю о главном,
что я во сне всегда боялась плавать
и наяву.

Акулы сна живут в любом из нас –
безгласные аквариумы ночи,
когда-нибудь и ты уснуть захочешь –
и оба-на...

Тень

Вот тень моста, где я не та,
Минута – вжик – и прожита,
А мост стоит себе в воде,
Не зная прочих важных дел.

Вот тень тебя – как ни коснись,
Рука летит насквозь и ввысь,
А ты, возможно, где-то здесь –
В листве, под солнцем, на воде.

Вот тень меня – длинна, тонка,
Тебя не видит в облаках,
Не оттого ль она темна,
Что в ясный день грустит о нас?

Какие тени ни спрошу:
Скамейки, дерева, пичуг,
У всех теней один ответ,
Что рядом – свет.

не сирень

холодный дождь сбивает лепестки
характер мая взбалмошный и разный
беги от настигающей тоски
в июня полупесню-полуфразу
пока не понесло качели вниз
в длиннеющие осени и зимы
всё горше и отчаянней скользим мы
хватаясь за любовь как за карниз
за старую черёмуху мостки
штакетник небелёный и замшелый
дельфиниум дивится длинношее
как ты живёшь не для а вопреки
ни солнцем ни весенней суетой
не лечится печаль о мимолётном
что это не сирень а мама смотрит
с улыбкой на тебя из-под руки

Белая рыба моя

После дождливых лет всё пойдёт иначе –
Мир станет чище, как стираное бельё.
Бедная белая рыба моя не плачет
И не поёт, ни капельки не поёт.

После падений звёзд зарастают шрамы,
Новыми травами сшитые вдаль и вширь.
Боже, помилуй нас от повальной кармы –
От помутнения разума и души,

Хмурый пейзаж бытия не вставляя в раму
Тёмного дерева страсти, оков греха...
Господи Боже, ведь мы же почти на равных:
Если умру – не сложу о тебе стиха.

Я же струна твоя, линия в нотном стане,
Стебель и плод, ключевой элемент игры.
Просто подумай, когда никого не станет –
Некому будет кормить бестолковых рыб.

Не запирая на ночь ворота рая,
Пообещай мне: кто верует – всяк спасён.
Господи Боже, ведь я же ещё живая,
Так для чего мне, живущей, вот это всё?

Дел острова разделяя на «чёт» и «начат»,
Перемогая расхристанное житьё,
Белая рыба моя никогда не плачет,
Но не поёт. Пока ещё не поёт...

До дня

1

Когда внутри гнездится тишина,
Не хочется ни песен, ни застолий,
Ни (извини мою тираду) нас –
В любви всегда живёт причина боли.

Когда стихают поиски строки,
Не хочется притрагиваться к шрамам.
И кажется, что живы наши мамы,
Хоть стали бесконечно далеки.

В цветущий день распахнуто окно,
И в комнату сквозь шторы солнце светит,
С макушкой бузины играет ветер,
Чуть слышно напевая пару нот.

2

Лето взлетает на верхний этаж,
Чтобы оттуда стремительней спрыгнуть.
Лет чередой измеряется стаж
Нашей земной презабавной интриги.
Вроде бы, надо ему возразить:
Но почему не весна и не осень?
Мы бы спросили: – А сколько нам зим?..
И рассмеялись нелепи вопроса.

3

Пока уходит в прошлое июль,
и делится плодами щедрый август,
смакуем быт – его простую благость,
домашний незатейливый уют
до дня, когда рыбёшкой золотой,
в смущении краснеющим лососем
нырнём из неги лета прямо в осень,
как вглубь мешка – бочоночки лото.
Заляжем – или сгинем? – до поры
(что с глаз долой, покажется наградой),
уйдя в себя от грусти листопада,
перемолчав по смыслу даже рыб.
Поверим: всё пройдёт, и всё простит
единый Бог, ко всем великодушный.
Прислушайся, стучат о землю груши,
храня до срока зёрнышки в горсти.

Когда

Когда я пропитаюсь летним светом
от пальцев до лопаток угловатых –
чем старше мы, тем больше неуклюжи
и чаще вспоминаем про молитвы,
чем гуще паутина между веток
колючего шиповника морского,
внимательнее слушаем порывы
прохладной и прозрачной ткани ветра,
которая всё рвётся-не порвётся
за птичьими подмышками куда-то...
Когда я пропитаюсь летним светом,
я тоже, вероятно, пожелтею,
как лист большого ясеня у дома –
такой многолоскутный, словно парус
«Надежды» в холодеющем заливе,
так много размышляющем о вечном.

Столичное

Ни обобщённого, ни личного –
Кружит снежинка, как перо.
Декабрьский сумрак дня столичного
Скользит и падает в сугроб

С разбега... Кажется, не вечны мы?
Но грех бояться темноты –
Смотри, как пафосно расцвечены
Кольцебульварные кусты.

И скользкий наст для нас без разницы:
Упал – не ранен, не убит.
Касанья пальцев, игры разума
Пугают таинством глубин.

Так и блуждаем (мизан)тропами –
Ни оступиться, ни понять.
Рассвет придёт незрячим отпрыском
Иного дня.

Город знал

Город знал о тебе – беспорядочно и не полностью,
Принимая в себя после детских обид и ссор,
Лоскутами тумана заматывал раны полночи,
Паковал вместе с прочими в клетки бетонных сот.

Прирастая корнями к гранитной скале у берега,
Сыт приливом, навстречу громилам-ветрам раздет,
Город знал о тебе – пусть не больше, чем лес – о дереве,
Пляж – о каждой песчинке, залив – о морской звезде.

Косоглазием фар и случайным венком обочины,
Пятизвёздочным лайнером, как-то зашедшим в порт,
Город знал о тебе не подробней, чем мать – о дочери,
Втихаря загулявшей, решившейся на аборт.

Город прятал тебя без остатка, без злого умысла
По случайным кафе, подворотням пустых домов,
Утешал по пивным: всё пройдёт, отболит, проклюнется,
У подтаявших льдин разводил на рисковый лов.

А когда в одиночье души закипало слёзное –
С кем ещё перемалчивать память о тех твоих? –
Сиротливо вздыхал и неровным небесным крошевом
Присыпал воспалённую корку твоей любви.

Ты сбегал, уезжал в той обманчивой окрылённости,
Что никто не припомнит, не вздрогнет в случайном сне.
Он растерянно хлопал ладошками волн и клёнами
И кроил одежонки шикарной своей весне.

Длинношеими кранами, сопками и каштанами,
Перепонками шпал, любопытством вокзальных мух,
Город знал о тебе так немного – как раз то самое,
Что ты в жизни ни разу не высказал никому.

суши с угрём

пишу смс что купила нам суши с угрём
т9 в момент исправляет угрём на умрём
смешно в самом деле а если подумать всё так
у рыб и у нас пищевая цепочка-черта

колеблются волны и прыгают на раз-два-три
фигуры всё чаще меняют замри на умри
колючие камни толкаются в выступы стоп
строка новостей умножает печали на сто

я еду в маршрутке с собакой по пробкам к тебе
туман застилает экраны смартфонов небес
и сколько мне слов написать и своим и чужим
чтоб кто-то исправил на жить обязательно жить

Время пройдёт

Время смеяться и плакать от боли,
Пить по ночам и считать фонари.
Сопки присыпаны снегом ли, солью,
Сахарной пудрой, чешуйками рыб –

Тех, исполняющих по́ три желанья,
Если не в силах отважиться сам.
Время грустить от придуманных маний
И пониманий нордических саг.

Слушать, вздыхая, давнишние песни
Под равнодушные скрипы зимы.
Время пройдёт, что останется, если
Вместе со временем выйдем и мы?

Иди

На стыке серых плит «вчера» и «завтра» –
Колючесть недоверия и запах
То ёлок новогодних, то венков.
Иди и не оглядывайся всуе,
О чем тебя взахлёб ни попрошу я –
Всё будет далеко и нелегко.

На стыке эпилога и сонета –
Светящееся яблоками лето,
Полёты вдохновения, печаль
Недолгая: какими мы не стали –
Не стоит разглагольствовать устало,
Штампуя сожаленья сгоряча.

Такая вот простая сверхзадача –
Как музыки мгновение на сдачу –
Словесная морзянка изнутри.
Сегодня – предпочтительнее прочих,
Иди на снег, на свет, на след, на почерк,
На полное молчание, на крик.

Зима для моря

Для моря зима – бесконечный унылый минус,
Качание дум, охлаждение берегов,
Которые нас так любовно весной манили,
Которые нам не оставили ничего.

Поверхность пуста, что-то снится судам у стенки.
Внутри полнота – то ли рыб, то ли летних снов,
Камней построения чужды линейных схем, и
Порывистый ветер сбивает туманы с ног.

Чем злее мороз, тем скорее наступит лето.
Всё в жизни пройдёт, исключение – боль и Бог.
Я снова – как сборник вопросов к Твоим ответам,
Где солнечный зайчик хранит между строк любовь.

Кабачки

Ворочается моря синий кит,
И радуется солнцу мал и стар,
А время засевает кабачки
В одну из подоконниковых тар.
У будущего месяцев – вагон,
«Сегодня» экономить – что за блажь?
Оступишься в весну одной ногой,
Наслушавшись пернатого бла-бла.
По нервам – не тепло, гремучий ток,
Как минимум, на тысячу Ампер.
Снимаешь ботильоны и пальто –
Чем меньше на тебе, тем легче петь.
С годами осознаешь, может быть,
Что звуку тишина – родная мать,
Что небыль, хоть и сказка, та же быль,
Мечтами сотворённая впотьмах.
Веди её на свет, корми с руки,
Готовь стихов и песен медь и мёд.
А к осени созреют кабачки –
Куда так много? Кто-нибудь возьмёт.