Лев
Лосев

* * *

«Понимаю – ярмо, голодуха, 
тыщу лет демократии нет, 
но худого российского духа 
не терплю», – говорил мне поэт. 
«Эти дождички, эти берёзы, 
эти охи по части могил», – 
и поэт с выраженьем угрозы 
свои тонкие губы кривил. 
И еще он сказал, распаляясь: 
«Не люблю этих пьяных ночей, 
покаянную искренность пьяниц, 
достоевский надрыв стукачей, 
эту водочку, эти грибочки, 
этих девочек, эти грешки 
и под утро заместо примочки 
водянистые Блока стишки; 
наших бардов картонные копья 
и актёрскую их хрипоту, 
наших ямбов пустых плоскостопье 
и хореев худых хромоту; 
оскорбительны наши святыни, 
все рассчитаны на дурака, 
и живительной чистой латыни 
мимо нас протекала река. 
Вот уж правда – страна негодяев: 
и клозета приличного нет», – 
сумасшедший, почти как Чаадаев, 
так внезапно закончил поэт. 
Но гибчайшею русскою речью 
что-то главное он огибал 
и глядел словно прямо в заречье, 
где архангел с трубой погибал.