Леонид
Мартынов

И в том – искусства торжество!

(1905 – 1980)

 

Из книги судеб. Леонид Николаевич родился 9 (22) мая 1905 года в Омске в семье техника путей сообщения, детство провёл на Великом Сибирском железнодорожном пути, в служебном вагоне отца.

В 1921-м ушёл из пятого класса школы, сменил множество занятий (от сельского книгоноши до члена геолого-разведочной экспедиции). В конце 1920-х – начале 1930-х в качестве корреспондента сибирских газет и журналов много ездил по Сибири и Казахстану. Опубликовал несколько очерковых книг. Его первые стихи печатались в омском журнале «Искусство», в журналах «Сибирские огни», «Сибирь», газетах «Омский водник», «Рабочий путь». Ранние стихи и поэмы Мартынова («Звериха», 1925; «Золотая лихорадка», 1926) противопоставляют дерзость мечты и чувство «праистории», связанное с поэтическим восприятием величественного и древнего простора Сибири, мещанско-обывательскому миру горожан времён НЭПа. В эти же годы у Мартынова пробуждается интерес к прошлому Сибири в его конкретных историко-бытовых деталях (поэмы «Старый Омск», «Адмиралтейский час», 1924; «Сестра», 1939).

Историческому прошлому «азиатской» России (с проекцией в настоящее) посвящён своеобразный цикл сюжетных поэм «Патрик» (1935), «Правдивая история об Увенькае» (1935–1936), «Рассказ о русском инженере» (1936), «Тобольский летописец» (1937), «Искатель рая» (1937), «Волшебные сады» (1938), «Исповедь Елтона», «Сказка про атамана Василия Тюменца», «Домотканая Венера» (все – 1939), баллад «Бусы», «Пленный швед», «Ермак» и др. Поэмы отличаются изощрённой фабулой, великолепным знанием фольклорного и историко-бытового материала, масштабностью историко-философского фона. «Я ощущал прошлое на вкус, цвет и запах», – говорил поэт.

Поэмы написаны в оригинальной стихотворной манере: классический размер передан длинной прозаизированной строкой, что наряду с естественными интонациями диалога приближает ее к гибкой форме народного раёшника. Своеобразными комментариями к поэмам являются художественно-исторические очерки в прозе «Крепость на Оми» (1939) и «Повесть о Тобольском воеводстве» (1945).

Стержневой мотив лирических стихов Мартынова тридцатых годов – сказочно-фантастическая тема Лукоморья, нашедшая завершение в сборнике с одноимённым названием (1945). Заимствованный из новгородских сказаний образ Лукоморья (Обской губы) символически многогранен. Поэт рассматривал свои произведения как единую стихотворную повесть о легендарной стране счастья. Послевоенная критика резко осудила «лукоморский» цикл за «вневременность» и «аполитичность», что привело к почти десятилетнему перерыву в публикации стихов поэта.

Со второй половины 1940-х гг. лирическое творчество Мартынова вступает в пору расцвета («Седьмое чувство», «Земля», «Мир»). Для героя его лирики тех лет характерно радостное ощущение внутренней свободы, желание взять на себя ответственность за судьбы мира и человечества («Мне кажется, что я воскрес...», «Царь Природы», «Дедал», «Люди», «Радиоактивный остров», «Европа», « Свобода»).

Стихи Мартынова аллегоричны. Многие из них посвящены смене времён года, природе в её вольно-стихийных и тревожных проявлениях. Описания природы иносказательно раскрывают мысль поэта о неизбежности обновления бытия и человеческих отношений («Вода», «Август», «Клинок», «Градус тепла», «Дуб», «Декабрь», «Дрёма луговая»). Предельно обобщённая форма выражения мысли и чувства сообщает стихам Мартынова поистине космический масштаб («Природа», «Гимн Солнцу», «Северное сияние», 1965). «Гордость за нашего современника, творящего, мыслящего, идущего непроторёнными путями, делающего чудеса и достойного этих чудес, составляет краеугольный камень творчества Л. Мартынова», – писал В. Луговской.

 

Первоисточник: сайт biography.5litra.ru

 

Вологодская ссылка

Когда эта тема была запретной, Мартынов мог ограничиться только намёком, рассчитывая на понимающих современников. В автобиографическом очерке «Мой путь» (1960) Л. Н. мимоходом замечает, что в начале 1930-х годов он «оказался» на русском Севере. И называет города: Архангельск, Вологда, Ярославль. Теперь известно: то была административная ссылка за принадлежность к литературной группе «Памир» (1928 – 1932). Мартынов не любил вспоминать это «дело», как и вынужденное выступление против Б. Пастернака в октябре 1958 года. Московские литераторы*, знавшие Мартынова, свидетельствуют о непреодолённом чувстве страха у поэта, тяжело пережившего террор сталинских времён. Три года ссылки в Вологде (1932 – 1935) оставили неизгладимый след в жизни Л. Н. Однако здесь же, в старинном русском городе, он нашёл и своё счастье, встретив Нину Анатольевну Попову, ставшую его другом и женой.

В объёмистом томе материалов по делу № 122613 о членах «Сибирской бригады»** сохранилось письмо Мартынова к руководству ОГПУ, представляющее несомненный интерес для будущих авторов жизнеописания поэта. Но, прежде чем представить его читателю, следует сказать, что в деле находится ещё один документ, который можно рассматривать как сопутствующее пояснение к письму-заявлению Мартынова. На бланке полномочного представительства (ПП) ОГПУ по Северному краю за № 18330 (апрель 1933-го) отпечатана служебная записка местных чекистов в Центр. В ней излагается суть ходатайства а/сс, то есть антисоветского ссыльного, писателя.

 

СПО ОГПУ (4-е отделение)

 

г. Москва

 

К № 59452 от 7/V11-32 г. препровождаем на Ваше распоряжение заявление а/сс литератора Леонида МАРТЫНОВА, находящегося в ссылке в Вологде, с его просьбой о предоставлении ему места ссылки в другом городе вне пределов Севкрая.

Сообщаем, что при отсутствии издания в Севкрае художеств. литературы, предоставить а/сс МАРТЫНОВУ работу по его специальности не представляется возможным, газетный заработок в условиях Вологды недостаточен.

 

ПРИЛОЖЕНИЕ: Упомянутое.

 

НАЧ. СПО ПП ОГПУ СК (Штейн)

 

Вр. НАЧ. 4-го отд. СПО (Бабаевский)

 

На документе резолюция московского начальника: «Можно направить в Ср. Азию. 24.IV».

Поскольку на служебной записке рядом с исходящим номером значится фамилия Коничева, то легко предположить, что чекист-писатель Константин Иванович Коничев (1904 – 1971), занимавший в то время руководящее положение в ПП ОГПУ Северного края, в меру сил и возможностей содействовал хлопотам Мартынова о перемене места ссылки. Но Л. Н. изменил первоначальное намерение, потому что коренным образом изменилась его личная жизнь.

 

Через ПП ОГПУ по северному краю

 

В ОГПУ (Москва)

 

От Леонида Николаевича Мартынова, литератора, высланного в Северный край, работающего в гор. Вологде, в редакции газеты «Красный Север».

 

ЗАЯВЛЕНИЕ

 

Я был выслан в 1932 году из Москвы в Северный край в результате вашего решения по делу литературной группы «Сибиряки». Срок ссылки – три года. Он кончится через 11 месяцев – 14 марта 1935 года.

В конце 1932 года и в начале 1933 года я подавал вам заявления с просьбой перевести меня в Среднюю Азию. Эти заявления были вызваны тем, что в начале своего пребывания в Северном крае я тосковал по привычной обстановке работы в азиатской части СССР, болел от перемены климата, не освоился с новой обстановкой работы. Ответа на свои ходатайства я в то время не получил. И после этого ходатайств не повторял, так как с лета 1933 года я вполне освоился с работой в Северном крае, вошёл в курс интересов края и вместе с партийными и общественными организациями Вологды, которые, проверив меня, допустили меня до работы, борюсь за превращение отсталого, глухого севера в север социалистический.

Считаю свою работу в Вологде работой полезной и для трудящихся края, и для себя лично как писателя. Кроме ежедневной оперативной работы в газете «Красный Север», кроме помещения статей, очерков и т.д., я написал и опубликовал в северном краевом журнале «Звезда севера» поэму «Торгуй, Двина!» и балладу «Три брата», заканчиваю большую поэму о Северном крае «Патрик», работаю над книгой художественных очерков «На юге севера». Это – книга о колхозниках, о социалистической перестройке сельского хозяйства, о соревновании Вологды с Ярославлем в животноводстве, о внедрении новых южных культур на полях севера, о кустарях-колхозниках, объединённых союзами промкооперации (кружевницы, судостроители, игрушечники, деревообделочники...)

Появилось несколько моих статей в краевой газете «Правда Севера».

Моя литературная деятельность не встречала дурной оценки здесь, в Вологде. Работой своей, ДЕЛОМ я хочу окончательно ликвидировать те политические ошибки, исправить те игравшие на руку врагам советского строя поступки, которые я сделал когда-то и за которые поплатился высылкой из Москвы.

Сегодня меня вызвали в спецсектор ГПУ и объявили, что место ссылки до конца срока мне переменят на Казахстан. Теперь это меня очень огорчило. Я рассматриваю это как ответ на мои ходатайства позапрошлого и прошлого года, когда я стремился в Среднюю Азию по причинам, указанным выше. Но теперь, как видите, обстоятельства резко изменились. Я чувствую себя полезным именно здесь, я изучил местную обстановку, под руководством северной партийной организации я хочу помогать трудящимся Северного края проводить в жизнь исторические решения XVII съезда партии, безусловно верную политику вождя партии И. В. Сталина.

Я прошу до конца срока ссылки оставить меня здесь, в Северном крае, в Вологде. Считаю, что перевод меня в Казахстан не принесёт пользы никому и ничему. Мне это, во всяком случае, не полезно, а вредно. Переезд, устройство на работу, освоение этой работы, устройство бытовых условий отнимут месяцы. А эти месяцы нужны мне на дальнейший сбор материалов и завершение книги, о которой я упоминаю. Так я и думал использовать те недолгие месяцы (уже годы!) ссылки, которые остаются. И после этого я, вероятно, буду продолжать работы по Северному краю, во всяком случае, с удовольствием и пользой для себя и других поработаю в газете «Красный Север», где я, по-видимому, не лишний.

Думаю, что моё ходатайство поддержат и руководитель газеты «Красный Север», и писательская общественность Северного края.

Переезд в Казахстан, кроме отрыва от работы над книгой и газетной работы, кроме потери драгоценного времени, ничего мне нынче летом не сулит.

 

ПРОШУ ОСТАВИТЬ МЕНЯ В ВОЛОГДЕ.

 

Пользуюсь в этом заявлении случаем заявить ещё раз, что я давно покончил со своими политическими ошибками и заблуждениями. Стараюсь доказать это своей работой. Единственно, что меня тяготит, – это позорное звание ссыльного. Не возбуждая в этот раз официального ходатайства о досрочном освобождении, я всё же заверяю вас, что, освободившись от позорного звания ссыльного, я буду продолжать начатую работу с ещё большей энергией и радостью.

 

Леонид МАРТЫНОВ

 

22 апреля 1934 г.

 

Вологда

 

Итак, ни Средняя Азия, ни тем более Казахстан не привлекали ссыльного писателя. К тому временя он был уже женатым человеком. И мог с благодарностью написать о Вологде:

 

Из заявления в ОГПУ мы узнаём и о том, что Л. Н. хлопотал о своём досрочном освобождении, но безуспешно. В деле «бригады» эти письменные просьбы поэта отсутствуют, как, впрочем, отсутствуют и полтора десятка листов, указанных на последней странице пухлого тома. Зная чекистские методы работы, не приходится сомневаться, что листы были изъяты для уничтожения. Воланд ошибался: рукописи горят.

 

_________________

* Ст. и С. Куняевы. Растерзанные тени. М., 1995, c. 61. В.Огнев. Блики памяти. – «Знамя», 1997, № 12, c. 138 – 139.

** После смерти Сталина в фондах КГБ прошла очередная инвентаризационная зачистка, и дело сибиряков получило новые шифры: № 577559 и собственно архивный: Р-35052.

 

Первоисточник: «Литературная Россия» № 35, 2005 года

 

Он находил достойные слова

Эталоном достойного общения поэта с редактором был для меня Леонид Николаевич Мартынов. Правда, сам он никогда (а я знал его с 1955 года) не ходил по редакциям. Редакторы сами приходили к нему с просьбой – дать что-нибудь для журнала или газеты. И Леонид Николаевич без набивания себе цены доставал из стола большую пачку неопубликованных стихов, перебирал их, некоторые раскладывал перед редактором и тут же сам комментировал их, а нередко и сомневался в их пригодности для печати:

– Вот, возможно, эти подойдут…А впрочем, вероятно, это не то, что вам нужно. Словом, решайте сами. Посмотрите…

И если редактор откладывал стихи в сторону как неподходящие, Леонид Николаевич никогда не спорил, не пытался доказать, что они хороши, а говорил:

– Ага, значит, эти не подошли. Посмотрим другие. Вот ещё одни, вероятно, более подходящие. А впрочем…

И он снова тактично находил слова, которые могли облегчить редактору отказ:

– А впрочем, впрочем… и они могут быть неуместными…

Он находил достойные слова, нисколько не унижающие ни его самого, ни редактора…

 

Николай Старшинов

 

Первоисточник: книга воспоминаний «Лица, лики и личины»

 

Столпник стиха

Столпник стиха вознесён над реальностью – иначе нет смысла. Столпник стиха, вооружённый светозарным словесным даром, видит потаённые механизмы реальности, прозревает её суть, переплавляя недоступное другим в золото стихотворных образов…

Огненная эрудиция Мартынова – переходящая в совершенство стихотворных форм.

Изгибающаяся волшебная лента стихов – будто мастер взмахнул мистической палочкой и украсил мир богатейшим метафизически орнаментом слов: расшифровывайте! Но – орнаментом ли? если стихи корневые: от сути и о сути, стихи огненные – обжигающие благотворным огнём мысли; стихи, скреплённые дугами необычных метафор и внезапных прозрений.

За холмом смысла будет новый, превосходящий его объёмом, за ним – другой: пока не увидим сияющую гору, совместившую зону античности со сферой славянства, романский трансмиф с современностью, рассмотренной в узлах.

Мартынов – сумма.

Мартынов – чародейный мастер мистического зельеваренья стиха.

 

Александр Балтин

 

Иллюстрации:

фотографии Поэта разных лет;

обложки его некоторых книг

Творчество