Из книги судеб. Родился 31 мая 1899 года в Москве в семье поэта. Учился в городском училище, затем в гимназии.
С 1915 по 1918 годах в газетах «Северное утро» и «Северный день» были опубликованы первые стихи Леонова, а также театральные рецензии, очерки. В годы Гражданской войны он служил в Красной армии, участвовал в боях на Южном фронте, работал во фронтовых газетах.
В 1921-м вышли рассказы Леонова, положившие начало его литературной биографии («Петушихинский пролом», «Конец мелкого человека» и др.). Широкую известность принёс автору первый роман «Барсуки» (1924). В романе «Вор» (1927; 2-я редакция 1959) описан мир социального дна.
Конец 20-х стал переломным моментом в творчестве Леонова. В своих произведениях писатель продолжал изображать гибнущие в мещанской трясине человеческие порывы («Провинциальная история», «Унтиловск», оба 1928-го, и др.), косность и жестокость деревни («Необыкновенные рассказы о мужиках», 1928) и в то же время начал работать над «Сотью» (1929) – одним из первых романов об индустриализации.
В конце 30-х – начале 40-х Леонов выступает преимущественно как драматург. Пьесы «Половчанские сады» и «Волк» (обе 1938-го) шли во МХАТе и в Малом театре. Во время Великой Отечественной войны Леонов написал одну из лучших своих пьес – «Нашествие» (1942; Сталинская премия 1943-го).
Самое значительное произведение Леонова – роман «Русский лес» (1953; Ленинская премия 1957-го).
Послевоенное творчество писателя разнообразно. Им созданы пьеса «Золотая карета» (3-я редакция 1964-го), киноповесть «Бегство мистера Мак-Кинли» (1961).
В 80-х были опубликованы фрагменты из романа «Пирамида». Над этим произведением Леонов продолжал работать последние годы жизни, но так и не закончил его.
Умер писатель 8 августа 1994 года в Москве.
Игра в графоманию
Стихи А. П. Ковякина
(Л. Леонов, «Записи некоторых эпизодов, сделанные в городе Гогулёве
Андреем Петровичем Ковякиным»)
Стихи Андрея Петровича Ковякина производят странное впечатление: сквозь очевидную графоманию чётко просвечивает версификационная умелость – Леонова, конечно, а не Андрея Петровича.
О да, Леонид Леонов мог бы делать мощные стихи – в меру прозаизированные, в меру метафизические, может быть, исполненные в сказовом ключе, как многие страницы его прозы; но в стихах Ковякина, чья литературная маска мила и забавна, нужно было подчеркнуть именно провинциальную псевдо-поэтическую газетность того времени, где искренность смешана с не-знанием законов стихосложения, а слеза, пускаемая по поводу горя, кажется, смешной…
И вот идут чередой очаровательные уродцы: у того голову от чрезмерных размеров клонит вбок, у этого три руки, другой колченог на все рифмы…
Волокутся чередой стихи Андрея Петровича, как тащались некогда в своей привычной бархатной потьме слепые, и… в чём их нелепое очарование? почему захочется перечитать?
Да потому, что Леонов, не ставший поэтом – если только поэтом прозы – вернее, языковая мощь Леонида Максимовича проступает, как водяные знаки, сквозь эти искусственные создания, и в самой нелепости их заложена искусность – и будто овевает вас своеобразием старой-старой провинции, и Андрей Петрович вновь надевает маску литературного простеца, и снова говорит с вами стихами.
Утопия Леонида Леонова
Спуск по крутым, кое-где замшелым ступеням, и вот мы внутри Леоновской страницы. Жизнь тут густа, как плазма, и словесно оформлена, как сказ.
Что за панорама открывается? А это старое Зарядье, гулкое от железа, с воздухом, реющим голубями, со скособоченными, но крепкими домами, где в тараканьих щелях набито всякого люда. Щи густы, как вещество самой жизни – мещанской тут, косной, своей, родной; а домовитость богатых квартир перевита ощущением близкого краха. Ибо грядёт…
Грядёт год огня, страсти, дыма; год хвостатой кометы, сносящей и быт, и жизни, ибо грядёт, грядёт…
Тугие гроздья Леоновских фраз то мерцают уральскими самоцветами, то отливают самородным золотом…
И вновь бессчётные ступени ведут вверх и вниз, проводят по сложным, изгибистым лабиринтам сюжета, иногда скрипят замшело, но не обвалятся, нет-нет…
Леса встают – объёмом превосходящие десяток Трой, и творится в лесах жизнь многих связей, самовитая, волшебная; и ткётся сказ, играющий смыслами – богатыми, как календарь…
И дорога на Океан загорается утопией всеобщего счастья, – дорога, которой пойдут и бывший вор – неистовый, как ересиарх, и потерявший всё купец – седобородый, согбенный, и многознатец-писатель в клетчатом демисезоне и огромных очках, и все-все-все – разные, непредставимые, пускай не верящие в утопию…
Леонид Леонов
1
В густоте Зарядья затеряться
Очень просто, ибо велика.
Каменных мешков едва ль богатство
Интересно будет для стиха.
Здесь торговля с прозою в обнимку.
Фонари плывут в Москве-реке.
Только б рок войны нас, грешных, минул.
В лавке всё славБогу, эх-хе-хе…
И приказчики в тузы выходят,
Если оных не схарчит война.
Серебро надёжно. Много вроде.
Много, жизнь при этом не нужна.
И в былое падает Зарядье –
Сытости существовало ради.
2
Вглубь страницы спуск весьма тяжёл.
Лестницы словесные, крутые.
И на океан ведёт глагол,
А утопии все золотые.
Вор из комиссаров. А размах!
Воровские хазы да малины.
Густоты и плотности картины
Отразятся в сумрачных сердцах.
Воровской жаргон куда тяжёл.
Скутаревский оного не знает.
Просыпается профессор зол,
И во всём искать привык он знаки.
Коль страница будет тяжела
Сутью загустеет, как смола.
3
Мхи словес, густые их леса…
И погрыз лосиный на ольхе
Прочитал, как знак… Когда в руке
Посох – не страшна дорога вся.
Дебри леса! Шаровая Соть!
Скит почти разрушен. Плазма жизни.
Как монаху чёрта обороть?
Черти и умны, и сильно лживы.
Дальше – гуще. Будто все слова
Языка даны в объёме книжном.
Не бывать Леонову престижным,
Ибо нам глубины – дважды два:
Ибо пошлой простотой живём,
Будто сдав высокое внаём.
4
История плотнее жизни,
Но жизни шумно в ней даны.
Купецкий род подобье призмы
Для постиженья глубины.
Архитектура из романов
Любого, как барокко – но
Искать не следует изъянов,
Коль столь высокое дано.
Стиль сказовый порой петляет,
Но сущность текстов окрыляет.
Дремучий древостой красив.
Тома – как постиженье сути,
Её поняв, не обессудьте,
Коль жить нельзя без перспектив.
5
И Пирамида громоздится,
Египта взявши образцы.
В небесный прорасти стремится
Мир – в оном души-мудрецы.
Но с плотью дело нам придётся
Иметь, в виду имея высь.
Духовного не зная солнца,
На чём же многие сошлись?
Тяжеловата пирамида.
Такие открывает виды,
Что отшатнуться бы… Да нет.
Роман-трактат читать продолжишь,
Терпение достав из ножен,
Своей судьбины для сюжет.
Иллюстрации:
Леонид Леонов в разные годы жизни; книги – его и о нём;
Леонид Леонов. Рисунок М. В. Волошиной-Сабашниковой.
Сангина, уголь. 1923. Из свободных источников в Интернете.
Александр Балтин
© Александр Балтин, 2017.
© 45-я параллель, 2017.
Добавить комментарий