Леонид Колганов

Леонид Колганов

Все стихи Леонида Колганова

Бессмертная плоть

 

Жизнь – скоротечная чахотка,

Как все болезни,  в смерть уйдёт,

И смерти чёткая чечётка,

Свой стук костлявый отобьёт!

 

Она – как старая стукачка,

Следит – с рождения – за мной,

Но жизни белая горячка

Вступает с ней в смертельный бой!

 

Смерть пригласит на белый танец

Меня, как чёрная вдова,

 Но весь чахоточный румянец,

Что Храм зарделый Покрова,

 

Своей разверстою каверной

Вдруг вспыхнет, как лесной пожар,

И плоть покажется бессмертной,

Как поздний Чехов и душа!

 

И я тогда, подставив шею

Под ржавую косу зари,

Как взрыв застывший, онемею,

Шепнув лишь: – Боже, длань простри!

 

И после жизни скоротечной,

Поднявшись в небо, словно дым,

Пред Вечностью предстану млечной,

Как ранний Чехов, – молодым!

 

Двадцатый век

 

Памяти Маяковского

 

1. Двадцатый век в России

 

Всухую насосамшись и упившись,

Рать посуху пошла на абордаж,

И, от босой пехоты откатившись,

Пред батькой Нестором вспять отступал Сиваш!

 

И сам Господь, все времена стреножив,

Как дирижёр вселенский замирал,

Когда пред ним валился, обезножен,

Турецкий вал! Затем – Татарский вал! *

 

И – средь ржанья солдатского и конского,

Шинелька серая зарю заволокла,

Когда по лестнице железной Маяковского

На эшафот деревня-мать взошла!

 

И – мертвенный – в последний раз на сцену

Прошёл он сам, как коллективный Босх,

И трупный яд ему плеснули в вену,

И – мёртвая вода объяла мозг!

 

И бился, словно падший ангел смерти,

Закат свободы на Кронтштадском льду,

И век всадил себе свинец в предсердье,

Как Маяковский, выйдя на ходу

 

Сам из себя. Лишь гул далёкий длился

И колокол вбирал в себя беду…

Двадцатый век, как гений, застрелился,

Закончившись в тридцать седьмом году!

--

* Турецкий и Татарский вал – основные бастионы

Перекопа, Были взяты повстанцами батьки Махно,

воевавшего тогда на стороне красных.

 

2. Рука Большого Дождя

 

День был удушливый и скотский,

И было всё «не хорошо»,

Но дождь, – большой как Маяковский,

Дыша озоном к нам вошёл!

 

Дыша петровским «первопотом»,

Земной и плотский, словно Пётр,

Он – над лирическим потоком,

Длань Океанскую простёр!

 

Дыша петровским перегаром,

И солью северных морей,

Он, возвышаясь над базаром

Размытых серых новостей,

 

Как над размокшею газетой,

Встал – стороной не пронеси! –

Первооткрытым Новым Светом,

«Первоуитменом» Руси!

 

И – словно друг, большой и ситный,

И новой влаги водомер,

Смывал обмылки серых истин,

Размытых принципов и вер!

 

И, возвышаясь над обманом,

Сметал возвышенный обман,

Дыша Великим океаном,

Сам Маяковский-Океан!

 

И в одиночестве сиротском

Он бился о Судьбы причал,

И Океан, как Маяковский,

Самоубийством – потрясал!

 

И – в лужах брань не унималась,

Но из каких-то высших сфер

Рука дождя к нему склонялась

И – отводила револьвер!

 

 

* * *

 

Двадцать лет поили нас, как сватов,

А теперь не поднесли вина,

Чтоб пришли в себя… Лишь «псевдосвятов»

Местничества высится стена

 

Между нами – шаткими – и властью.

И – замшелый – всё пылит кирпич,

Прежнего разгула соучастник,

Сокол культа и Застоя сыч!

 

Нам досталось тяжкое похмелье,

Морем? Спиртом? Чем его залить?

Милая, отбросивши веселье,

Купит йод, – меня в себе спалить!

 

Йод ведь тоже на спирту и море

Настоялся! Выжигай дотла!

Замесили мы свой плод на горе,

Но его ты выжечь не смогла!

 

Как всех нас не до конца спалили,

Мозг разъели не до костяка,

Лишь извёсткой вдосталь ослепили,

Что валилась с полумертвяка,

 

Чьи – безбрежно – рассыпались брови,

Каждый волос нёс распад-разлад.

Оттого всяк нынче жаждет крови,

И никто ни в чём не виноват!

 

Милая, мой плод тебе не нужен,

Как стране мы были не нужны,

Взор твой скользким недоверьем сужен,

И глаза безвременьем полны!

 

Разметавши времена рукою,

И словам ничьим уж не внемля,

Ты лежишь – пустынною тоскою.

Так глядит забытая земля,

 

Почерневши средь годин тревожных,

Одряхлевших слыша хряст костей,

Ждёт – томясь – событий невозможных,

И в возможность самую вестей

 

О событьях – верит и не верит.

Так не верят в ветер перемен

Те, пред кем закрыты были двери

После всех декоративных смен!

 

После похорон – больших, бодрящих,

И всего чугунного литья…..

Милая – ты видишь, пепл пропащий

Над Москвой взметнулся! Это – я!

 

Чтоб опять на твой покой спуститься,

На тебя, спалённую мою!

Как усталый эмигрант забыться,

Что в своём же прикорнул краю!

 

Что, пройдя сквозь длительные муки,

На чужом пиру, в чужой судьбе,

Перебежчиком раскинув руки,

Припадает сладостно к тебе!

 

Женщина в сентябре

 

1. Сентябрь

 

Как в силу входит бабье лето,

В двадцатиградусной жаре –

Оно лежит, полураздето,

На порыжелом пустыре.

 

И Золушки ложится след

На коммунальные паркеты,

И золотится старый плед,

И проясняются предметы!

 

Так улыбается жнивьё,

Так улыбается кладбище,

И женщина берёт своё

На потрясённом пепелище!

 

2. Ночь и утро

 

Мне кажется, что дом наш валится,

Как ветхое жилище турка,

С лица любимой пудра катится,

Размокшая, как штукатурка!

 

И вот вся жизнь её отброшена,

Как пудры пыль после балета,

И опускается подкошено

Мне на колени – бабье лето!

 

И – словно духоту вселенскую,

Что ночь кромешная исторгла,

Я на руках размытость женскую

Держу с языческим восторгом!

 

Вдоль-поперёк смывая разные

Межи меж Западом-Востоком,

Она, что Лета первозданная,

Влечёт к неведомым истокам!

 

И вот она уже бескрылая,

И вот она уже дневная,

Но – всю себя светло раскинула,

По-прежнему всё размывая, –

 

Неподмалёванная женщина,

Вся – безыскусственное утро,

Уже не вечная, а вещная –

Из гаснущего перламутра!

 


Поэтическая викторина

Из цикла «Кровь и почва»

 

1. Земной разлад

 

Чем напоить тебя, моя землица?

Своей ли кровью? Кровью супостата? ¬–

Когда в ночи передо мной двоится

Всё тот же лик: лик ворога и брата?!

 

Его лица две разных половины

Вперяются в меня, любя-губя,

И я, чутьём пронизанный звериным,

В одном из них вдруг узнаю себя!

 

Я – твой разрыв-разлад, моя Отчизна,

Но слышу шёпот: – Мне не прекословь!

Чтоб я могла вдвойне упиться жизнью,

Чтоб я жила, – нужна обоих кровь!

 

2. Россия, или Кровь Земли

 

Свежа, как свежая могила,

Своею кровью земляной,

Меня втянув, – не отпустила

На Средиземный «упокой»!

 

Моя душа в тебе зарыта,

В твоей крови, как труп в земле,

И – не жива, и не убита,

Как отрок – в углической мгле!

 

Она блуждает по России

В годину новых бед и смут,

И все поводыри слепые

В глухой ночи её ведут!

 

И вот уже бреду – по локоть,

Как призрак, – в углической мгле,

В крови земли, густой как дёготь, –

И вязну в собственной смоле!

 

3. Моя почва

 

Душа Катерины знает то,

что не знает сама Катерина.

Гоголь, «Страшная месть».

 

Почвенник на почве подсознанья,

Ведь – другой земли нет у меня,

Ничегонезнанье и всезнанье –

Я несу в себе, как гроб, храня!

 

Как душа безгрешной Катерины,

Знала, что не ведала сама

Пани, память о себе отринув,

Чтобы вовсе не сойти с ума

 

 

От всего всезнанья рокового,

Что взяла у колдуна-отца,

Так и я из времени былого

Память – без начала и конца,

 

Всю – несу в себе, как тихий омут

И его таинственных чертей.

Не отдам сознанию другому

Из провальной черноты моей!

 

Из кромешной браги подсознанья,

Что подспудно бродит, бередя,

Всё моё всезнанье и незнанье,

И меня – невесть куда ведя!

 

Из себя, как бес, лечу отвесно,

И бреду, как человек впотьмах,

Может, снежный или просто грешный –

Весь – в земле, крови и волосах!

 

Путаюсь, как сбитый с курса лётчик,

Что пропал меж небом и землёй,

В воздухе петляя, словно в почве,

Чернозёмной, мёртвою петлёй!

 

Льды Чудского озера

 

Из заснеженной сини

Путь лежал на Восток…..

Я – на брюхо пустыни,

Словно кит на песок,

 

Брошен силой небесной,

Брошен силой земной,

И лежу – бесполезный,

И для всех нулевой!

 

Обратив душу к людям,

Обратившим плюс в минус,

Я лежу, как на блюде,

Словно собственный выброс!

 

Раскалясь до каления,

Своей жизни отброс,

Как моё поколение,

Что ушло под откос, –

 

От всего погорелого,

От всего подзаборного,

От каления белого,

До каления чёрного!

 

От горенья напрасного,

И от времени мёртвого,

От каления красного,

До каления жёлтого!

 

Распахнув душу людям,

Как компьютерным вирусам,

Я лежу на беспутье,

Отработанным выбросом!

 

Оживая пред Вами,

Как в метельном бреду,

И – звеня холодами,

Чрез барханы бреду!

 

Горю снежною синью,

Всё сметая с пути,

И несу  чрез пустыню

Льды Чудские в груди!

 

Муза

(Из цикла «Моя Хазария»)

 

Калика, калека, каличка,

Является мне неспроста,

Замужняя алкоголичка,

Неброских тонов красота!

 

Из Тотьмы, из тьмы, из разора,

Как ступа Яги, – в никуда

Влечёт! Не уйти от дозора,

Её – ведьмовского – суда!

 

Стихи тяжелеют, как стадо,

Зарезанных в ряд рогачей.

Исходят – губною помадой

И – тёмною кровью моей!

 

Как будто с того натюрморта,

Которому боле ста лет,

Оставленный после аборта –

Вчерашнего! – дышит послед!

 

Из пара, из жара, из дыма,

Из всех бесноватых годин,

Она – из любого режима,

Из порванных всех пуповин,

 

Затянет меня, потяжеле,

Чем русская тяглая печь,

Дабы – по Фоме, по Емеле –

Синайскую свечку зажечь!

 

Дабы на российском этюде

Когда прорастёт смерть-трава,

Пред нею качнулась на блюде

Больная моя голова!

 

Не рдяный российский царевич –

Из желтоволосой травы

Я встану пред нею на вечность

Хазарином – без головы!

 

И выдаст неброское тело

Ея мне такие круги

На самом последнем пределе,

Что в ступоре – ступа Яги!

 

Княжого не надо удела,

Коснись лишь бессрочно меня

Её светоносное тело,

Её золотая ступня……

 

Верней – смертоносное тело,

Верней – гробовая ступня…

 

И, словно крымчак – суховею,

Лишь жару пяты буду рад

Ея, истлевая под нею,

Как рухнувший в пыль Каганат!

 

Она ж средь болотного пара,

Как леди, чьи руки в крови,

Иссохнет затем от угара

Задушенной нашей любви!

 

У льдистой реки

 

Бешеная свинья – атакующее построение

Немецких псов-рыцарей

 

Гуляет гармонь в ковылях по старинке,

И шалые зенки горят,

Но серые волки из серой глубинки-

Кругами шальными кружат!

 

И сплыли, как струги, старинные други,

Но сально блестят холуи,

И мы воротились на серые круги,

На серные круги свои!

 

Рыдает пространство, как белая Мати,

И время седое в плену,

Орда на Ордынке, арба на Арбате,

Псы рыцари – клином – в Клину!

 

«Свиньёй» протаранив пространство и время,

И рылом разрезавши Русь,

Что снова, как Слово, с затменьями всеми,

В которых петлять не берусь!

 

Но – в безднах её до сих пор утопая,

Всей воле моей вопреки,

Душа моя там потаённо блуждает,

И стонет у льдистой реки!